Читать интересную книгу Призрак Мими - Тим Паркс

Голос раздался, когда они шагнули за порог зала Боттичелли. Моррис тут же оцепенел. Форбс, испугавшись, что приятеля вывернет прямо на пол галереи, или тот упадет в обморок, обнял его за плечи. Моррис с трудом повернул голову. В зале было шумно: школьники перекликались пронзительными голосами. Но он только что отчетливо расслышал собственное имя: «Морри!» Никто другой так его не называл. Большие карие глаза смотрели с дальней стены. Моррис послал ей воздушный поцелуй, отвернулся, стряхнув с плеча дружескую руку, и заковылял вниз по ступеням.

В машине ему отчаянно захотелось поговорить с Мими, но в присутствии Форбса это было невозможно. Старик попросил задержаться где-нибудь перекусить и предупредил, что оставил дома бумажник. Моррис пожалел своего благородного визави, вынужденного побираться столь невзыскательным способом, и великодушно настоял, чтобы тот заказал самые дорогие блюда в меню. Его собственный желудок отпустило как по волшебству. Позже, по пути домой, преодолевая желание поскорее остаться в одиночестве, он предложил Форбсу одалживаться без стеснения, когда не хватает до пенсии, и уговорил взять несколько стотысячных купюр.

– Я понимаю, это смахивает на бред сумасшедшего, – продолжал Моррис, – но как вы считаете, не мог бы я когда-нибудь выкупить картину вроде той в галерее Уффици? У них ведь десятка три разных сцен Увенчания Девы.

Форбс усомнился в такой возможности, но согласился, что окружать себя предметами искусства, коль скоро средства позволяют, лучше, чем ходить по музеям. Когда имеешь дело с прекрасным, очень важен момент обладания. Он часто скучает по своему старому дому в Кембридже и картинам, которые там были. Но не по людям. Уехать оттуда следовало еще раньше, пока он был молод.

И опять Моррис слишком погрузился в свои думы, чтобы принять завуалированное приглашение к разговору по душам. В конце концов, в Форбсе его интересует высокая культура, а не превратности личной жизни. Когда зазвонил телефон, он растерялся: возможно ли такое чудо, и позвонит она?

Но это была всего лишь Паола.

– Mamma пришла в себя. Господи, она, кажется, собралась выздороветь. Просто невероятно!

Моррис тоже не хотел в это верить. Но открыто проявить недовольство было бы дурным тоном.

– Одно утешает, – продолжала жена, – Бобо вне себя. Он злится еще сильней, чем мы.

Положив трубку, Моррис представил, как взбесится зять, когда, вернувшись в Верону, он подтвердит, как и намеревался, заказ на четыре тысячи ящиков с самыми жесткими сроками доставки. Все должно быть расставлено по местам.

Глава шестая

Ближе к полуночи, когда они с Паолой утешали друг друга над бутылочкой полусухого и жена вовсю использовала его пристрастие к шоколадному мороженому, собираясь затеять некую оральную прелюдию, Моррис вспомнил об утренней покупке. Паола надувала губки над растаявшим пралине. «Сперва сюрприз, дорогая», – настаивал Моррис.

Накинув халат и сунув ноги в шлепанцы, он спустился по лестнице и вышел в морозный туман ноябрьской ночи. Чертов строитель обнаглел вконец: бросил экскаватор прямо у главных ворот, так что к гаражам ни проехать, ни пройти. Но Моррис еще придумает, как его достать. Торопиться некуда, – с этой мыслью он вытащил коробку с заднего сиденья «мерседеса».

На втором этаже Моррис на секунду задержался у соседских дверей, прислушиваясь к бормотанию телевизора. Только тут ему стало казаться, что гостинец слишком тяжел для видеокамеры. Кстати, не помешает знать, чем развлекаются соседи в этот час. На лестничной площадке хорошо была слышна тягучая эротическая мелодия: на седьмом канале шло ночное шоу. Стриптиз, сюрприз… Он приподнял коробку и потряс. Самодовольство быстро сменялось полуобморочной тревогой. Внутри что-то болталось с неприятным глухим звуком.

– Кажется, я свалял дурака, – объявил он загробным голосом, войдя в гостиную. Паола устроилась на кушетке, лежа на животе. Ее белье Моррис находил одновременно возбуждающим и пошлым. Она поманила его пальчиком, и он почти сорвался на крик: – Господи, я же полный, законченный идиот!

– М-р-р… – только и отозвалась жена.

– Ненавижу себя! – он судорожно отдирал скотч от коробки с надписью «Сони». – Хотел сделать тебе подарок, а вместо этого выбросил псу под хвост полтораста тысяч лир… Полтораста тысяч!

Неожиданно, но точно в искомый момент Моррис ощутил слезы на глазах. Его захлестывала волна самых противоположных эмоций: унижение, злость, раскаяние и готовность все простить. Коробка наконец раскрылась, оттуда выпал кирпич в полиэтиленовом пакете и разбился об пол.

Паола разразилась хохотом. «Ох, Мо, ну и балбес! Ты у marocchino покупал, да? Все же знают, какие они жулики».

Бубенчики в ее голосе звучали в такт мельтешению пузырьков под черепом Морриса, где-то позади глаз, будто кровь собралась закипеть. Даже пижама и просторный халат, казалось, впились в готовое взорваться тело. Он задыхался от бешенства. Взять бы этот кирпич – да по этому глумливому, распутному лицу!…. Массимина ни за что не стала бы так себя вести.

– Я купил это тебе! – заорал он. – Чтобы сняться вместе! Пожалел ублюдка, а он меня кинул!

Паола метнулась к нему и крепко обхватила руками. Моррис в ярости отпихнул жену, но та вновь обняла его и прижалась лицом к плечу.

– Мо, возьми меня, – шептала она, – ну скорей же. Я так обожаю, когда ты злишься. Ты такой наивный, и сладкий, и сильный, и жестокий – все в одном флаконе.

Он попробовал было сопротивляться, но ярость и возбуждение вкупе с эротическим бельем подорвали его силы. «Обожаю, обожаю…» – повторяя, как заведенная, Паола распахнула на нем халат и притянула к себе за ворот пижамы…

После она безмятежно задремала, а Моррис долго лежал без сна и маялся, заново переживая, словно в калейдоскопе, сегодняшние обиды. Наконец он встал и вышел в гостиную. Включил свет, поднял пакет с обломками кирпича и осторожно положил на коврик у дивана. Затем осмотрел пол и обнаружил серьезное повреждение на одном из изразцов – зеленоватый геометрический узор изящного дизайна от Бертелли перечеркнула грубая белая царапина. Итак, все оказалось еще хуже. Он не только отдал деньги человеку, которого общество заставило промышлять мошенничеством, но вдобавок, разозлившись на себя за глупость, испортил плитку стоимостью под сорок тысяч лир. Заменить ее обойдется как минимум вдвое дороже.

Вернувшись в постель, Моррис обнаружил, что Паола, как это с нею частенько бывало, вторглась во сне на его половину. Что-то детское было в привольном изгибе тела под тяжелым покрывалом. Она и есть испорченный ребенок, привыкший все получать по первому требованию. Моррис надел халат и сел в единственное в спальне кресло. Час или больше он неподвижно смотрел в темноту; перенесенные за день унижения одно за другим проносились перед мысленным взором, как наяву. Притворное – недовольство марокканца, склонившегося к окну машины; всплеск идиотской радости, когда удалось «сбить цену» до ста пятидесяти тысяч; потом нарисованная усмешка Массимины в галерее, словно Моррис завяз в трясине и отчаянно пытается вырваться, молотя руками по воздуху, а она снисходительно взирает с вершин своего мученичества, искупившего все грехи. Наконец, издевательский хохот жены, ее животное урчание и похоть, – будто он, Моррис – всего лишь ходячий вибратор, который можно в любой момент употребить в свое удовольствие, будто только в этом он и нуждается, а не в понимании и утешении…

«Не называй человека счастливым, пока он не умер», – вспомнилось изречение кого-то из старых моралистов. Эти слова Моррис повторял всю ночь напролет. Он почти завидовал теще, стоявшей у заветного порога.

Глава седьмая

Дом, не слишком надежно прилепленный к вершине холма над Мардзаной, имел три этажа и дырявую крышу с четверкой статуй по углам, которые Форбс, опасливо постояв пару минут на террасе, поспешил объявить лишенными какой-либо художественной ценности. Пусть так, но Моррис находил их по меньшей мере живописными. Скульптуры изображали, судя по всему, святых Зено, Рокко, Анну и Агату – ничем не выдающихся чудотворцев местного значения, совершавших некие путаные и неправдоподобные деяния. Но именно избыток ритуальной пышности и был, по убеждению Морриса, самым ценным в итальянской культуре. Кто бы в Англии смог поверить, что Мими подмигивала ему с фотографии или окликала со старой картины? Это накрепко связало его с итальянскими духовными традициями, подарило настоящую опору в жизни. Моррис навсегда принадлежал этой земле.

Форбс заметил также, постучав по расшатанному оконному стеклу, что в доме либо будет жутко холодно, либо придется платить кошмарные деньги за отопление. Скорее всего первое, объяснил Моррис, поскольку центрального отопления здесь нет, а камины нуждаются в основательном ремонте, прежде чем в них можно будет – разжигать огонь. «Но загляните-ка в – будущее, – настаивал он, – холм, виноградники, кипарисы, благородный фасад со скульптурами».