1
Летом 1900 года Рутенберг вернулся в Санкт-Петербург. Город встретил его солнцем, зеленью парков, праздной публикой на Невском, и белыми ночами. Омытые зимними и весенними дождями фасады дворцов и тротуары блестели чистотой, а сияющий позолотой купол Исаакиевского собора был виден издалека.
За минувшие полтора года многие его связи были утрачены и забыты, и ему потребовалось время, чтобы выйти на прежних знакомых. Один из них привёл его на встречу группы «Рабочее знамя». Там он и увидел Савинкова. Друзья тепло обнялись. Им было о чём поговорить, они были молоды и голодны и вскоре уже сидели в трактире на соседней улице.
— Ну, рассказывай, Мартын, о своих приключениях. Я помню, ты поднял технологов на стачку, за это тебя тогда выгнали из института.
— Да, меня выслали из города, и я оказался в симпатичном южном городе Екатеринославе.
— Слышал о таком, — произнёс Борис. — Григорий Потёмкин его строил, и показал Екатерине Великой во время их поездки по Новороссии. Ей очень понравилось.
— А ты неплохо знаешь историю, — улыбнулся Пинхас. — Так вот, мне помогли устроиться чертёжником на Александровский Южно-Российский металлургический завод. Потом меня заметил один либерал и порекомендовал на Екатерининскую железную дорогу. Там сблизился с социал-демократами, но их «катехизис» большое впечатление на меня не произвёл. Они больше склонны к легальным ненасильственным методам борьбы. Но я уже убедился, что самодержавие этим не сломить. Списался с Дмитриевым, приятелем из Технологического, и он позвал меня сюда. А ты чем занимался всё это время, тебя ведь тоже арестовали?
— Меня и многих моих товарищей отчислили тогда из университета. Я уехал в Германию. Пригодилось знание немецкого, и год я проучился на юридическом в Берлине и Гейдельберге. Но не мог я сидеть без дела в эмиграции и участвовать в пустопорожних дискуссиях. Потому вернулся и поселился у старшего брата. Всё идёт к тому, что все группы и кружки скоро объединятся в партию.
Они насытились мясной солянкой и кулебякой и с видимым удовольствием предались воспоминаниям.
— Образование не хочешь закончить? — спросил Борис.
— Думаешь, меня восстановят после бунта, который я с товарищами у них учинил?
— Попытайся, я слышал, некоторых приняли обратно.
— Пожалуй, стоит попробовать, — сказал Пинхас.
Друзья расплатились с трактирщиком и вышли на улицу.
— Рад был встрече, Мартын Иванович.
— Я тоже, Борис.
— Ну, пока. Я должен ехать. У меня свидание с прекрасной дамой.
Приятель поднял руку и вскоре сел в остановившуюся пролётку. Пинхас махнул ему на прощанье и остановился в задумчивости. Потом перешёл на другую сторону улицы и вызвал пролётку.
— Подбрось-ка меня, любезный, к Технологическому институту, — сказал он ямщику.
— Извольте, барин, — кивнул тот, натянул поводья, и лошадь проворно побежала по залитой солнцем улице.
К большому удивлению, в институте его восстановили. Сказались его значительные успехи в учёбе, и, возможно, отсутствие у полиции серьёзного компромата на него за время пребывания в Екатеринославе.
2
На следующий год Рутенберг окончил институт и получил диплом с отличием. Теперь у него было право проживания в городе, которое приобрёл благодаря полученному им высшему образованию. Молодой инженер, ещё не обременённый семьёй, вскоре нашёл работу и погрузился в манящую, но полную опасностей подпольную жизнь.
Идеи социал-демократии не убедили его в том, что они указывают верный путь для России. Большинство людей, с которыми он сейчас сотрудничал, были социалистами-революционерами. Он уже ощущал себя космополитом, человеком мира, забылись его прежние переживания горестей и страданий соплеменников и всё больше и сильнее чувствовал он духовную связь с русской интеллигенцией. И не важно, какой национальности были люди, освобождению которых от гнёта государства он посвятил свою жизнь. Революция, думал он, сметёт все национальные различия и это будет уже другой, единый народ, имя которому человечество.
Однажды на собрании он увидел миловидную молодую женщину, принесшую с собой большую связку книг. От них ещё пахло свежей краской и конторским клеем. Она разложила их на столе и предложила всем присутствующим купить. Пинхас присмотрелся к ней и вспомнил. Да, это она вступилась за студентов, которых он и Дмитриев вывели на площадь возле Технологического института. Рутенберг подошёл к столу и взял книгу.
«Г. В. Плеханов. О социальной демократии в России», — прочёл он про себя и посмотрел на неё.
— Я куплю, — сказал он. — Сколько она стоит?
— Двадцать копеек, — ответила она и окинула его острым изучающим взглядом.
— Меня зовут Пинхас.
— А меня Ольга.
— Очень приятно, Ольга. Я хотел бы предложить Вам свою помощь. Книг-то много, боюсь, продать их все не удастся.
— Хорошо. Подождите меня на выходе.
Осень нагрянула стремительно, и порывистый ветер вздымал полы пальто и гнал по небу рваные клочья серых облаков. Она появилась в полушубке и лисьей шапке. Он протянул руку и подхватил тяжеловатую связку книг.
— Спасибо, Пинхас. Моя контора недалеко отсюда. Я оставлю книги там.
— Я узнал Вас, Ольга. Вы помните