Читать интересную книгу Письма (1870) - Федор Достоевский

Но пока дело не в том, а дело в том, что все мои расчеты рушились. Я решительно надеялся в начале года, что, послав значительную часть романа в "Р<усский> вестник" к 1-му августа и попросив у них (3) вперед на житье денег, получу и поправлюсь. Теперь же что мне делать? Разве к 1-му сентября вышлю часть, да и то небольшую. (Я хотел выслать разом много, чтоб иметь хоть основание попросить вперед.) Теперь же просить стыдно. 1-я часть (всех будет 5) будет всего в 7 листах - как тут просить? А между тем так как все расчеты теперь переменились - то буквально не знаю в настоящую минуту, чем буду жить? Ну вот, извольте работать в таком настроении.

Наконец, много неизвестности. Положим, если я очень буду не жалеть себя и пошлю 1-ю часть в сентябре (так как кое-что из написанного прежде все-таки войдет сюда и я в сентябре поспею доставить листов 7), то, во-1-х, это уже, разумеется, для напечатания в будущем году, стало быть, я опять не исполнил обещания; (4) а во-2-х, захотят ли они со мной возобновить прежние отношения? Не самбициозничают ли? Не захотят ли обидеться? Так как я должен им, то роман примут, а вперед давать не будут? Да и не то одно: я желаю прежних дружеских отношений. Не знаете ли Вы, Сонечка, чего-нибудь? То есть продолжают ли они ждать от меня работы и что именно обо мне говорят? Если знаете хоть что-нибудь, то напишите мне. Но, ради бога, сами с ними не заговаривайте обо мне и не расспрашивайте у них. Разве если Вы там с кем-нибудь коротки, то скажите, что я работаю для них, но что весь роман переделываю и что во всяком случае скоро начну (5) высылать по частям. Впрочем, как знаете. Лучше (6) не говорите им; это можно только сказать в свободном, естественном разговоре, который сам собою пришел, а выпытывать я отнюдь не хочу. (7) Выпытывая, можно повредить себе и навести их на какие-нибудь подозрительные мысли насчет меня. Да и Вам не годится совсем. А потому лучше ничего не говорите им. Через два месяца всё узнаю. Конечно, "Заря" с коленопреклонением возьмет мой роман. Но мне бы хотелось с "Р<усским> вестником" возобновить отношения.

Ну вот, всё это меня очень волнует и мешает мне жить и работать спокойно; но есть и много другого, о котором не пишу. С войной кредит почти совсем кончился повсеместно, (8) - жить труднее. Но перетащу как-нибудь. Главное бы здоровье, но его-то и нет, то есть прежнего. Насчет войны с Вами не согласен совсем. Без войны человек деревенеет в комфорте и богатстве и совершенно теряет способность к великодушным мыслям и чувствам и неприметно ожесточается и впадает в варварство. (9) Я говорю про народы в целом. Без страдания и не поймешь счастья. Идеал через страдание переходит, как золото через огонь. Царство небесное усилием достается. Франция слишком очерствела и измельчала. Временная боль ничего не значит: она ее перенесет и воскреснет к новой жизни и к новой мысли. А то ведь всё была старая фраза, с одной стороны, и трусость и телесные наслаждения - с другой. Наполеонова фамилья (10) будет уже невозможна. Эта новая будущая жизнь и преобразование так важны, что страдание, хоть и тяжелое, ничего не значит. Неужели Вы не видите руки божией? Семидесятилетняя наша русская, европейская - немецкая политика должна тоже будет измениться сама собою. (11) Те же немцы нам откроют наконец, каковы они есть в самом деле. Вообще перемена для Европы будет великая всюду. Каков толчок! Сколько новой жизни повсеместно будет вызвано! Даже наука ведь падала в узком материализме, за отсутствием великодушной мысли. Что значит временное страдание! Вы пишете: "Изранят, убьют, а потом перевязывают и ухаживают". Вспомните величайшие в мире слова: "Милости хочу, а не жертвы". Кажется, в настоящее мгновение или на днях многое должно решиться: кто кого надул? Кто сделал стратегическую ошибку? Немцы или французы? Мне кажется, что немцы. Я еще за 10 дней так думал. Но всё равно, кажется, временно немцы одолеют: у французов есть одна бездна, в которую они временно свалятся: это династический интерес, которому пожертвовано отечество. А многое бы я мог Вам написать как личный наблюдатель немецких нравов, по отношению к настоящей минуте, да некогда.

С Вашим философствованием насчет выбора жизни и о браке - в высшей степени не согласен. Друг мой, как я Вас люблю и как бы желал Вам счастья! Как бы желал я увидеться с Вами поскорее! Знаете, мне кажется, жизнь Ваша теперь какая-то одинокая, трудовая, в высшей степени однообразная и затворническая. Берегитесь, друг мой. Вы не замечаете, может быть, однообразия и затворничества. Это беда! Но что в письме напишешь? В рассуждения только уйдешь, а нужно дело. Ах, кабы поскорее увидеться! Аня говорит про Вас, что в один слог можно влюбиться (то есть читая Ваши переводы). В будущем письме пошлю Вам карточку Любы. Адресс всегда выставляйте. Андрей Михайлович писал только про Варвару Михайловну и ничего не писал про Верочку. Вы пишете про другого опекуна в Москве. Что же он делает такое? Помните ли, я Вам писал о записке, которую мне доставил Андрей Михайлович зимою о том, в каком виде он принял дела тетки после покойного папаши? Любопытная в высшей степени вещь. Он никогда, впрочем, не затрагивал высокую честность покойного Вашего отца. Но на ошибки его указал. Впрочем, когда и кто мог бы проверить: были ли ошибки? Но знайте одно, что после тетки вряд ли и 30 со ста получат ее наследники по завещанию. Не говорите об этих моих откровенностях; не хочу я ни с кем ссориться заочно; довольно и личных недоброжелателей. (12) Да и вообще, не давайте читать мое письмо другим. Я ведь только с Вами одной откровенничаю.

Всем поклон. Напомните об мне всем. Вас целую крепко, и знайте, что нет у Вас доброжелателя и друга крепче меня. Мне счастье уже одно то, что я пишу это Вам. Пишите, не забывайте, а я сажусь за каторжную работу.

Ваш всей душой и сердцем Ф. Достоевский.

О петербургских мучается душа. Ничего-то я им не высылаю. Раньше начала будущего года и не вышлю, а они в нищете. Это у меня на совести лежит; я обещался им их поддерживать; особенно Пашу жалко.

Р. S. Вы моих дел с кредиторами не знаете, а потому и полагаете, что им невыгодно будет меня засадить. Напротив, засадят, потому что именно это будет им, по некоторым соображениям, выгоднее. Но писал ли я Вам или нет, что у меня есть одна надежда (13) достать тотчас же по приезде в Петербург тысяч пять, года на три. Тогда бы я избежал тюрьмы. Надежда эта не лишена основания. Но надо лично, а заочно нельзя, да и испортить дело можно. Это не через литературу. Но если б теперешний роман удался, то шансов достать эти 5000 было бы больше. Всё это пусть будет между нами.

До свидания, друг мой.

Ваш Д.

(1) вместо: главным - было начато: пер<вым>

(2) далее было начато: знать

(3) вместо: у них - было: у него

(4) текст: стало быть ... ... обещания - вписан

(5) было: ст<ану>

(6) было: Впрочем

(7) далее: 4 слова нрзб.

(8) далее: 1 слово нрзб.

(9) далее было: Идеал

(10) далее было: навеки

(11) далее было: Стало <быть?>

(12) было: вр<агов?>

(13) было: мысль

395. M. H. КАТКОВУ

19 сентября (1 октября) 1870. Дрезден

Дрезден 1 октября/19 сентября 1870.

Милостивый государь многоуважаемый Михаил Никифорович,

Я работал всё лето из всех сил и опять, оказывается, обманул Вас, то есть не прислал до сих пор ничего. Но мне всё не удавалось. У меня до 15 печатных листов было написано, но я два раза переменял план (не мысль, а план) и два раза садился за перекройку и переделку сначала. Но теперь все установилось. Для меня этот роман слишком многое составляет.

Он будет в 30 листов и в трех больших частях. Через 2 недели по получении этого письма редакция "Русского вестника" получит два первые эпизода 1-й части, то есть половину ее, а к 15 ноября и всю 1-ю часть (от 10 до 12 листов). Затем уже доставка не замедлит. Из написанных 15 листов наверно двенадцать войдут в новую редакцию романа. Мне самому, теперь особенно, слишком дорог успех, и я не захочу сам вредить ему, замедляя высылку. Таким образом, ранее января будущего года нельзя начать печатать. Прошу Вас чрезвычайно - извинить меня за то, что я не сдержал слова и высылаю так поздно. Но не от меня зависело - уверяю Вас! Теперь же счел необходимым уведомить Вас о ходе дела и о том, что непременно доставлю работу и не манкирую ни за что на свете.

Примите, многоуважаемый Михаил Никифорович, уверение в глубочайшем моем уважении.

Покорный слуга Ваш

Федор Достоевский.

396. В РЕДАКЦИЮ ЖУРНАЛА "РУССКИЙ ВЕСТНИК"

7 (19) октября 1870. Дрезден

Дрезден 7/19 октября/1870.

Имею честь при сем препроводить в многоуважаемую редакцию начало моего романа "Бесы". Я слишком опоздал против обещанного мною срока; приношу от всего сердца извинение; но на этот раз виноват не столько я, сколько совершенно непредвидимые внешние обстоятельства. За одно ручаюсь: остановки более не будет. Здесь, в высылаемом, заключается половина первой части. Всех частей - три. Каждая часть имеет четыре деления (которые обозначены у меня римскими цифрами и заголовком). Каждое деление дробится далее на главы. (Всего высылаю теперь 62 полулистка почтовой бумаги малого формата).