Читать интересную книгу Только ты - Наталия Костина

– Я ее вообще выброшу!

– Я тебе выброшу! Мне ее мама на день рождения подарила!

– Кашу ешь, она же остыла совсем! – прикрикнул он.

– Да ем я твою кашу!

– И сосиску ешь!

– Ем…

– Куда сегодня пойдем?

Кате не хотелось никуда выходить. Особенно после вчерашних посиделок в кафе. Почему-то ей казалось, что Лешка подстерегает ее у подъезда, чтобы снова начать не то просить прощения, не то еще что… Она чувствовала, что им двоим сегодня лучше остаться дома… и даже открыла было рот, чтобы сказать, как хорошо было бы весь день просто провести вдвоем, не вылезая из постели, но… Ей тут же пришло в голову, что таким образом в глазах Тима она может показаться виноватой. И пытается постельным образом замолить какие-то неблаговидные грешки! Которых у нее не было! Но он может подумать, что между нею и этим самым Лешей, провались он в тартарары, все-таки что-то произошло… Господи, как противно оправдываться, когда ты ни в чем не повинна!

– Наталья приглашала к себе за город, – спокойно сказала она. Даже как-то излишне спокойно.

Действительно, позавчера звонила Наталья и приглашала в новый дом. Однако позавчера Катя была весь день занята, а прицепившаяся как репей Сорокина не дала ей даже времени подумать о том, как она будет проводить выходные.

– Ехать далеко?

– Честно говоря, не знаю. Но адрес у меня есть.

– Ладно. Давай одевайся, а я схожу за машиной.

До гаража было не близко, и поэтому Катя не спеша вымыла посуду. Когда же она вошла в спальню, чтобы надеть наряд, подобающий поездке в новый дом, и сбросила халат на постель, открытка сердечком вылетела из кармана и легла прямо посреди аккуратно застеленной Тимом их общей кровати. Черт бы побрал Тима вместе с его идиотской ревностью! И черт бы побрал Лешку, свалившегося ей на голову, как прошлогодний снег! Вместе с его букетами, открытками и Петькой Задорожным!

Она сгребла пошлое красное сердце и яростно разорвала открытку пополам, а потом каждую половинку – еще пополам. А затем сделала из красного сердечка вермишель и спустила ее в унитаз.

* * *

Иногда мне хочется тебя убить. Ты сидишь, подняв на меня свои бесстыжие, детские, прозрачные глаза, и очень правдиво лжешь. Захлебываешься смехом, рассказываешь, как вчера вечером, когда меня не было дома, к тебе приходила подруга. Я точно знаю, что у тебя нет подруг, а те наглые суки, которых ты называешь этим затасканным словом, никогда не приходят в этот дом. И что вчера вечером в твоей кровати валялся очередной грязный ублюдок. И постель еще пахнет его потом и спермой и всем тем, чем вы в ней занимались. Но ты строишь из себя невинное создание и лжешь так же легко, как дышишь. Потому что жить в тошнотворном, придуманном от А до Я мире вечной лжи – твое естественное состояние. Я боюсь даже заглядывать туда: от ядовитых испарений твоей лжи у меня кружится голова; войди я туда хоть раз – и останусь там навсегда, буду блуждать вечно, как тень в Аиде… Но я всегда удивляюсь, как же легко ты там ориентируешься и как быстро находишь выход! Наверное, это потому, что твоя ложь никогда не бывает замысловатой. Это добротная, весомая и простая ложь. Отлично скроенная и крепко сшитая. Твоя ложь так совершенна, что временами я принимаю ее за правду и даже начинаю улыбаться. Тогда я верю тебе, беру тебя за руку и вхожу в твою ложь, как в реку. Она течет вокруг меня, ласково щекоча своими теплыми струями, протекая мимо меня, сквозь меня и оставляя во мне дыры. Сквозные ранения от твоей лжи, которая на поверку оказывается не водой, а концентрированной серной кислотой. Ты держишь меня очень крепко, чтобы я не вырвался, а сама наблюдаешь и ждешь, когда же она растворит меня целиком. Сама ты нисколько не страдаешь – ведь ты порождение того же потока, его составляющая. Я удивляюсь только тому, что каждый раз я каким-то чудом умудряюсь отвлечь твое внимание и сбежать. Я вовремя выныриваю на поверхность из бездонного водоема твоей лжи, и только это спасает меня – пока спасает. Ты смотришь на то, что осталось от моей личности, уже с берега, освеженная и умиротворенная тем, в чем я лишь чудом не захлебнулся, и нежишься под своим лживым солнцем, положив подбородок на сцепленные ладони. Ты склоняешь голову набок, демонстрируешь мне свою грудь и раздвигаешь ляжки – ты заигрываешь со мной, соблазняешь меня, – потому что в этот момент рядом больше никого нет. Не потому, что я тебе нужен или нравлюсь – нет, просто ты ведешь себя так со всеми. И ты не виновата в этом. Ведь ты родилась с этой вечной, изощренной и совершенной ложью в глазах, в руках, в волосах, во всем твоем порочном теле, которое я по-прежнему хочу. Так хочу, что временами я готов убить тебя за свою похоть. Наверное, следуя логике, мне нужно было бы хотеть убить себя? Ведь это я не могу измениться, в то время как ты перетекаешь, ищешь обходные пути и меняешься постоянно – в пределах своей бесконечной и многоликой лжи…

Но мне давно и с каждым днем все сильнее хочется убить именно тебя. Потому что ты – причина всех моих несчастий. К подобным псевдоневинным созданиям мужчин всегда тянет как магнитом. К их нечистым, растленным, похотливым телам. У вас есть только тело, души у вас не бывает. Ваши души навечно прикованы к аду, а вы – его исчадия. Поняв это один раз, я осознал, что тебя нужно срочно отправить обратно туда, в ад, чтобы твои душа и тело наконец воссоединились. Я схвачу тебя за твою нежную белую шею и сдавлю ее так, что ты подавишься смехом, и слова, которые только притворяются правдивыми, прекратят течь из тебя, как поток грязи, заливая все вокруг. Твои глаза закроются и не будут больше смотреть ни на меня, ни на кого другого. Ты будешь лежать, вялая, безвольная и покорная, как резиновая кукла. Лежать там, куда я тебя положу. И тогда я смогу сделать с тобой все, что захочу. Но я не задушу тебя… во всяком случае, это случится не сегодня. Я знаю, что не способен на настоящий поступок, единственный правильный поступок в своей жизни. Пока я могу только мечтать об этом, мечтать страстно и безнадежно. Стискивая зубы и изнывая от желания, наблюдая, как ты сидишь напротив и пьешь из чашки. И кофе, который я тебе сварил, катится волнами под кожей твоей шеи. Странно, что в тебя входит так много хорошего, а выходит только ложь и твое мерзкое, вонючее дерьмо. Я ненавижу тебя. Я и себя ненавижу, но тебя я ненавижу сильнее. Но если я убью тебя один раз, то ты уйдешь навсегда. А я хотел бы убивать тебя каждый день.

* * *

– Вот, Маргарита Пална! – Марина осторожно положила распечатку на край стола начальницы. – Как вы и сказали. За два года.

Сорокина бегло пробежала глазами первый лист и сразу же разбушевалась:

– Я тебя что просила сделать? Выборку! А ты мне что приперла? Все женские трупы, какие только нашла! Бомжихи, бабки девяностолетние! На хрена они мне тут сдались! Мне что теперь, все нераскрытые мокрухи в одно дело объединять? Я тебе человеческим языком сказала: выбрать только те, что подходят под серию! Молодых! Блондинок! А ты…

– Я хотела как лучше, – пролепетала стажер. – Я пропустить очень боялась… Я… я Чикатило вспомнила. Мы в институте учили. Он ведь и женщин убивал, и мальчиков… я в Интернет ходила, смотрела…

– Лучше бы ты в архиве смотрела, – буркнула Сорокина. – Давай сюда, что там у тебя!

– Я карандашиком подчеркнула, которые под серию нам… вам…

– Где?

– Вот, – ткнула пальчиком Марина. – И вот. И еще…

– Ага. Жирно надо наводить! Красной ампулой, под линейку! Я с этой работой долбаной уже и вижу плохо! Дела из архива запросила? Таблицы есть по этим трупам?

– Не знаю еще…

– Так чем ты вообще занималась?!

– Я материалы смотрела, Маргарита Пална! Я правда работала! Я вчера весь день там была… в архиве. Пока у них рабочий день не кончился. А потом я домой пришла и в Интернете еще смотрела материал по маньякам. И мне еще сегодня дело дали. Кража в магазине.

– Ты со мной работаешь! – недовольно проскрежетала начальница. – Поняла? Все брось и занимайся только убийством. А всякие там кражи в магазине пусть они в жопу себе засунут! Если ты сейчас стажироваться по такой мелочевке будешь, следователя из тебя никогда не получится!

Марина обреченно втянула голову в плечи. Стажироваться рядом с Сорокиной – это, конечно, большой плюс, но… Честно говоря, Марина ее боялась. К тому же получить распределение следователем не входило в ее планы. Будешь потом в прокуратуре лямку тянуть – вечно нервная, затюканная и неухоженная, как… как сама Маргарита Павловна! Ей, Марине, сегодня еще в салон красоты идти, руки в порядок приводить, брови подщипать… потом на массаж, да и перекраситься, наверное, нужно… от греха подальше. Потому как попасть в список блондинок на столе Сорокиной – радости никакой. А начальница еще хочет ей такое дело поручить! Тяжелое дело – и оно ей, Марине, ну совершенно не нужно. Хоть бы ее отстранили от него, что ли. Она же здесь ни при чем, в конце концов! По серийным убийцам создаются большие следственные группы из настоящих профессионалов, а она, Марина, кто? Просто практикантка. Лучше она будет заниматься магазинной кражей. И вообще ей больше по душе адвокатская практика. Попасть в адвокатуру было делом нелегким, но не безнадежным. У родителей были кое-какие связи, а здесь ей нужно было просто отработать положенный срок и получить характеристику. Желательно хорошую. Поэтому она для начала будет поддакивать этой неприятной бабе, а потом, если уж станет совсем невмоготу, потихоньку попросит перевести ее к кому-нибудь другому… папа это устроит. Особенно если намекнуть, что работа тут опасная, может быть, даже с риском для жизни…