все той же неуклюжей громадой нависал над низкими домами: его начали строить, когда из Пореза вытягивали магическое полотно, когда Лиса еще не обзавелась седыми волосами, морщинками и целой толпой следующих за ней детишек. Дорога на скалы, которые чуть дальше от берега сливались с низиной, была далекой и неудобной, и мост задумывался, чтобы облегчить всем жизнь. Вместо этого он стал местом, где плодились истории и призраки. Впрочем, в Инезаводи всегда плодились истории, в том числе о привидениях. Сейчас – тоже.
Говорят, в туманах Инезаводи снова появились темные тени – и не только тени великанов. Лиса скорбно махнула рукой, когда заговорила о Тиле: мальчишка решил стать героем и разобраться во всем сам. И как остановишь его, знающего здесь каждую лазейку, вскрывающего любой замок?
В Инезаводи пропадали люди, и не те, которых бы не хватились, – хотя в таком маленьком городке хватились бы почти любого. А жители вполне известные. Заметные.
Первым пропал младший Ваари. Леда все еще помнила, с каким звуком старший исчез под провалившимися досками пирса. Она не смогла бы забыть это, даже если бы очень захотела. И узнать о том, что теперь пропал и второй, было…
Было. Леда качнула головой и потянулась к кувшину у камина – вода начала остывать. Когда-то Инезаводь отапливалась по последнему слову техники: в стенах каждого дома до сих пор ржавели механизмы, нити магии меж которыми давно износились, порвались и истлели. Некому было их чинить. Нечем было их заменять. Порез привлек множество изобретателей, они торопились укротить дикую магию, настроить ее струны так, чтобы она приносила пользу. Леда могла бы стать одним из них, но вместо этого мокла в ванне и пыталась смириться с мыслью, что Ваари даже не сразу хватились. Подумали – наконец-то уехал из этого тоскливого места и живет теперь где-нибудь на юге, там, где туман не пропитывает кости, а воспоминания не тянут на дно. Но затем пропала Дэси.
Леда толком не помнила ее: Агата Дэси была младше лет на пять и почти все детство провела дома, не выходя за пределы разбитого на вершине скал садика. Верхний ярус Инезаводи был верхним не только географически, дом дяди Леды тоже стоял там вместе с его десятком комнат. Дэси была из семьи, которая потребовала расследования. Из Двужилья отрядили одного из местных бордовых мундиров. Кусок платья Дэси нашли на скалах – там, где прилив затапливал пещеры. И дело закрыли.
Но люди не перестали пропадать. Достаточно часто, чтобы мундиры из Двужилья продолжали приезжать. Недостаточно часто, чтобы они остались. Или чтобы объясняли происходящее чем-то, кроме «несчастных случаев».
Инезаводь была суровым краем. Один неосторожный шаг. Одна любопытная прогулка в шахты. Один неудачный удар головой. Никого из пропавших не нашли. Ни одного из пятерых несчастных за последние пару месяцев. И это было странно даже для такого забытого всеми места.
Пульсация в пальцах постепенно стихала: теплая вода пошла им на пользу. Леда открыла глаза и покосилась на лежащий на кровати бордовый мундир: в свете камина его застежки сияли, словно искры от костра, а значок казался закатным солнцем.
Леди Ритри прислали не просто бордовый мундир. Это был мундир с серебряными пуговицами и черной подкладкой. Мундир Благого Когтя.
Неудивительно, что Лиса приняла Леду за наконец присланного из столицы человека, который должен во всем разобраться. Проследить за нитями (ох!) событий. Может быть, отыскать пропавших – для такого пропитанного серостью городка Инезаводь обладала удивительной тягой к надежде. При этом здесь, увы, здорово не хватало стражей правопорядка. Коготки – их называли народной дружиной – инспектировались людьми из Двужилья. Тюремная камера в Инезаводи была одна – глубоко в шахтах, и по назначению ее в последний раз использовали в те времена, когда корабль Леды еще не пристал в бухту Клинка. Дебоширов и бедолаг, которые решали ограбить соседей, знавших их в лицо, запирали в одном из бесхозных домов на главной улице. Для жилого города Инезаводь слишком походила на город-призрак.
Леда вздохнула и положила голову на край ванны. Благой Корпус Города-Грозди не прислал бы сюда Когтя. Когтей не хватало даже самой столице, на это Леда насмотрелась буквально в первых рядах. Нижние Грозди города были то полем боя, то болотом, то целой вереницей возможностей.
Кто мог прислать ей мундир? Без записки. Без любой зацепки, которая могла бы сказать ей хоть чуточку больше. Лиса уверила ее, что на пляже больше ничего не осталось. Могло ли море утянуть за собой все ответы? Мог ли кто-то попросту ошибиться? Мало ли на свете леди Ритри?
В Инезаводи была только одна. Запертая в доме на верхнем ярусе, а не отмокающая в ванне в «Краю света». Отправитель ошибся. Не стоило ему посылать наделяющий властью мундир призраку.
Леда вылезла из воды, только заметив, что кожа ее начала морщиться. Соль и тьма, казалось, въелись в нее навсегда, и никакая горячая ванна не смогла бы их изгнать. Всему виной были рассказы Лисы. И мундир, конечно, тоже.
А еще эта нить…
Леда вытащила из сумки темно-синюю юбку и рубашку в тон. Брюки остались только серые – в черных Леда прошла по открытому залу таверны на радость всем любопытствующим. В этом не было ничего удивительного, женщины носили штаны постоянно. Бабушка Лиса рассекала по улицам в штанах. Но Леда выделялась всем и сразу: брюками, скрипом дорогих сапог, брошью Цеха, ростом и «Погодите, а это не …?». Последнюю фразу она услышит еще не раз. И не два. Может, даже не несколько десятков.
Она облачилась в чистую – относительно, все-таки сумка провела ночь на пляже – одежду и почувствовала себя лучше. Ее больше не мутило, захотелось даже выбраться в таверну и перекусить. У бордового мундира не было глаз, но Леда все равно чувствовала, с какой укоризной он на нее смотрит.
Она знала, почему ее выгнали из Цеха. Знала, потому что видела свои руки и видела оплавленные ножницы, а теперь еще и помнила жар нити на коже. Но чья это была нить? Кто попросил ее о помощи? И зачем она согласилась?
Эти пробелы могли означать одно: отчасти задуманное ей удалось. Кто-то попросил ее изменить его судьбу, и Леда забыла об этой просьбе. Ведь так? Но почему тогда она почти уверена, что видела эту самую нить вчера у моря на краю ничего, в нескольких мерах от родного городка? Неужели это ее Алетея привела неизвестного сюда? И зачем?
Леда мотнула головой. Для начала стоило поесть. И выпить чего-нибудь горячего: клочья утреннего тумана успели забраться ей под кожу по пути в город.
Бабушка Лиса оставила ей несколько перламутровых раковин, которые Леда после некоторых раздумий стащила с комода и положила в карман юбки. Лиса ничего не делала просто так, хоть и сама не всегда знала, что и почему делает. Такова судьба мелких оракулов: ведать, но при этом не знать. Не то чтобы Леда сильно верила в предсказания: у нитей, конечно, были и начало, и конец, но казалось, отыскать и то и другое практически нереально. Разве что создать.
Леда хлопнула по карману, в глубине души надеясь почувствовать сквозь ткань привычную форму ножниц. Ее ждало разочарование.
Она задержалась у зеркала, висящего справа от двери: мутное, щербатое, покрытое черными мошками, оно все же прекрасно отражало ее состояние. Темные круги под покрасневшими глазами, взъерошенные от влажности волосы, болезненная ореховая кожа, которая казалась в здешнем свете зеленоватой, и ранка на нижней губе. Совсем не представительно. Но Леда ведь не собиралась возвращаться в дом на скале. Ей не перед кем было держаться, кроме самой себя.
Леда открыла дверь и скользнула в коридор.
Бордовый мундир бросил на нее последний укоряющий взгляд.
Леда знала, что вслушиваться в чужие разговоры невежливо, но ничего не могла поделать: лучше уж сосредоточиться на голосах, чем на том, как ноют ее вцепившиеся в ложку пальцы. Да и акустика в таверне была на удивление хорошей. Когда-то под этой крышей закатывали вечеринки и выступали с концертами, а теперь по утрам здесь, очевидно, засиживались местные пьяницы. Не исключено, что они задержались еще с вечера.
– Говорю вам, своими глазами видел! В тумане, такое огромное…