Читать интересную книгу Саблями крещенные - Богдан Сушинский

Впрочем, Оссолинского удивило даже не столько содержание «привилегии», сколько то, что король составил этот важный указ без его участия и, по существу, втайне от него. А главное — король решился вооружать казаков вопреки воле сейма.

— Ну, что скажете, канцлер? — мрачно спросил король, осматривая в небольшую подзорную трубу окрестности замка. От Оссолинского не скрылось, что в голосе его слышалась тревога. Владислав отлично понимал, что, лишившись поддержки канцлера, он лишается последнего союзника.

— Сооружение на деньги польской казны целого казачьего флота, готового в любую минуту двинуться в поход против турок, уже равнозначно объявлению войны не только Высокой Порте, но и нашему сейму. — Оссолинскому потребовалось немало мужества, чтобы, произнося эти слова, скрыть свое волнение. — Да-да, и сейму тоже, поскольку он запретил предпринимать что-либо против Турции без его согласия.

— Остановимся на том, что Турция воспримет наши приготовления на Днепре, как объявление войны, — дал понять король, что свои отношения с сеймом обсуждать не намерен. — Но мы-то с вами, князь, понимаем, что жизнь польского королевства — это жизнь от одной жестокой войны с турками до другой, еще более жестокой. Вся история Польши тому свидетельство.

— Как и судьба украинских земель.

— Вот почему сейчас в Украине мне нужен сильный, влиятельный союзник. Начав общее дело, король, коронный канцлер и гетман Украины как-нибудь справятся и с сеймом, и с янычарами, и с наиболее зарвавшимися польскими аристократами, которые часто страшнее всяких янычар. И, прежде всего, с теми шляхтичами, которые давно чувствуют себя на украинских землях полноправными правителями, не признающими никакой королевской власти.

Оссолинский задумчиво промолчал. Нечто подобное из уст короля он уже слышал, притом не раз. Но сейчас он держал в руках «Королевскую привилегию» — а это уже не просто слова, это решение короля.

— Если с этим, — помахал он свитком «Привилегии», — у нас действительно все получится, прежде всего, нужно будет отменить нашу убогую, бездарно слепленную сенаторами Конституцию, по которой каждый мелкопоместный шляхтич чувствует себя нынче королем.

— Одновременно посадим на казачий трон надежного гетмана, — попытался развить его размышления король, — который, вместе с депутацией старшин, имел бы влиятельный голос в сейме. Если только к тому времени вообще не отпадет надобность в этой богадельне оскопленных болтунов.

«Сейм — как богадельня оскопленных болтунов!» — мысленно смаковал князь афористичность этого высказывания короля. Он обожал подобные определения, и, коллекционируя, всячески старался использовать их.

— Кто же будет тем посланником короля, которому выпадет честь вести переговоры?

— Вы, господин коронный канцлер, — не колеблясь ответил король. — Кто же еще?!

* * *

Оссолинский устало откинулся на спинку походного кресла и несколько минут сидел, бездумно запрокинув голову и всматриваясь слезящимися близорукими глазами в поднебесную высь.

— Остерегаетесь? — не удержался король, решив, что времени для размышлений у него было предостаточно. — Боитесь нажить себе среди сенаторов еще больше врагов, чем их имеется сейчас?

— Я всегда предпочитал реально оценивать риск, с которым приходится сталкиваться не только мне, но и Речи Посполитой.

Король понимающе помолчал. Он знал: Оссолинский достаточно трезв и осторожен, чтобы не отличить сдержанную дипломатию от необузданной авантюры. Тем не менее что-то нужно было предпринимать, причем делать это срочно.

— На сей раз степень риска вам хорошо известна. Что предпринимаем?

— Надо решить, каким образом будем вызывать сюда казацкую старшину.

— Вот этого делать нельзя. Тут уж сенаторы действительно всполошатся. Вы обязаны сами отправиться в Украину. Причем как можно скорее. И никто не должен знать, что вы везете с собой эту «Привилегию» и вообще какова ваша миссия. Представим вашу поездку так, будто вы отправились для рассмотрения нескольких жалоб местных дворян.

— За этим дело не станет. Продумаем. Тем более что жалоб действительно хватает. Кому я должен буду вручить булаву гетмана и королевскую хоругвь?

— А к IV, ому бы вручили, будь ваша воля? — едва заметно улыбнулся Владислав IV, и канцлер понял: это не просто любопытство, это — испытание на мудрость и единомыслие.

Оссолинский вновь запрокинул голову и вгляделся в молчаливые, холодные, совершенно безразличные ко всему, что происходит сейчас на земле, небеса. Словно искал в их глубинах подсказку.

— Если учесть, что есть только два достойных воина — Богдан Хмельницкий и полковник Иван Барабаш… [7] — с…разу же сузил круг претендентов коронный канцлер. — То становится ясно, что выбор небольшой.

— Был бы жив господин Сагайдачный, выбирать вообще не приходилось бы.

— Слишком уж преждевременно он ушел, — прокряхтел Оссолинский. — Слишком уж не вовремя. Хотя… кто из нас уходит «вовремя»? На моем месте любой коронный канцлер, заботящийся о мире и спокойствии значительной части подвластной вам земли, облобызался бы с полковником Барабашем. Не столь учен, как Хмельницкий, но и не столь хитер.

— Ну-ну?… — подбодрил король.

— Не настолько искушен в военных делах, однако же и не настолько влиятелен среди казаков, чтобы учинить бунт и выйти из-под власти польской короны. К тому же он — армянин.

— Да? Это действительно так?! Оказывается, он не украинец?! Он — армянин? Этого я не знал.

— Потому-то и судьба приютившей его земли не столь близка душе Барабаша, чтобы, ради нескольких привилегий для местного казачества и крестьянства, он готов был рисковать не только головой — к чему успел привыкнуть, но, что намного непривычнее и страшнее для него, — булавой гетмана. А значит, богатством, славой, властью. Известно, что даже самые заядлые из казачьих рубак с булавой расстаются куда труднее, чем с головой.

— Так, значит, он армянин? — мрачно смотрел себе под ноги король, размышляя уже о чем-то своем. — Это заставляет по-иному взглянуть на его соперничество с Хмельницким и на наш выбор. Если только ваши сведения верны.

— Никаких сомнений. Сведения о нем получены от моего тайного советника.

— То есть от Коронного Карлика, — скептически ухмыльнулся король.

— Простите, ваше величество, но я привык воспринимать его всерьез. Он сам приучил меня к этому.

— Не смею возражать. Тем более — сомневаться, — все с той же саркастической улыбкой повинился король. — Вездесущ ваш Коронный Карлик, признаю: вездесущ…