сквозь него Пашка разглядел пару знакомых лиц: артиста кино и политика. Лиза как будто растворилась, но Пашка чувствовал, что она где-то здесь. Музыка притихла, танец прекратился. Вдруг он услышал со стороны свободного угла зала: 
— Здравствуйте, дамы и господа! Рады вас видеть в нашем казино! Делайте ставки! Прошу поприветствовать, для вас поёт несравненная Лиза Чайка!
 Народец вяло зааплодировал, но, когда на импровизированной сцене появилась сногсшибательная блондинка в красном платье, гости оживились и захлопали бодрее. Пашка чуть не захлебнулся пивом, когда до него дошло — это его Лизка-злючка стоит там, на ярко освещённой софитами площадке, и какой-то разодетый во всё чёрное хмырь увивается вокруг неё в танце. Она пела какую-то совершенно незнакомую ему песню в блюзовом ключе низким бархатистым голосом. Изысканные, но направленные к самым низменным человеческим чувствам, слова обволакивали его:
 Лаская ночь, коснись меня.
 Имя тебе — искушенье.
 Дай мне больше, чем просто любовь.
 Дай мне больше, чем страсть,
 Что проходит, словно боль.
 Я сгорю в огне,
 Сгорю в тебе — пускай!
 Я могу стать пеплом,
 Лишь познав твой рай.51
 Её глаза, ослеплённые ярким светом, блуждали по залу, пока случайно не нашли его, Пашку. Он перестал замечать всё вокруг себя, растворившись в щекотном волнении. Не обратил внимания на то, что из гостей казино никто не одет в джинсы и кроссовки. Совершенно забыл о ссадине на лице, хотя у него побаливала голова. Он отметил только повышенное внимание к своей персоне со стороны какого-то лысого мужика, одетого в чёрный костюм и проходящего мимо, но не обратил на это должного внимания. Конечно, его удивило, когда к нему подошли два амбала и один из них спокойным, но стальным голосом произнёс:
 — Оплатите напиток и покиньте помещение.
 — С чего это? — не понял Пашка, но поставил кружку на стойку.
 — Плати давай. Когда выйдем, я тебе объясню.
 — А сразу нельзя? — спросил Пашка, на всякий случай выуськивая из заднего кармана деньги. — Сколько? — обратился он к бармену.
 — Сто, — невозмутимо ответил тот.
 — Ого! — изрёк взятый в оборот паренёк, бросая стольник рядом с кружкой.
 — Теперь идём, — снова взялся за обязанности охранник и он же вышибала.
 Но новые обстоятельства заставили их остаться на местах. Сопровождаемая прожекторами и десятками глаз, не прерывая пения, к ним шла сама Лиза Чайка. «Действительно чайка, — думал Пашка, — такая же белая и лоснящаяся. Даже голос был похож, когда она на Виктора визжала. — Ему даже на секунду стало того жаль. — Вот и будут невские чайки мне её напоминать».
 Охранники расступились перед певицей, а та, пользуясь проигрышем в песне, опустила микрофон и тихо обратилась к тому из них, который проводил с Пашкой беседу:
 — Николай, молодой человек со мной.
 Тот только развёл руками. Она взяла парня за расстёгнутый на пару пуговиц ворот голубой рубашки и грациозно повела за собой в сценическое пространство, возобновив пение:
 Возьму и прямо на виду
 У всех тебя я украду.
 Слов в песне больше не было, зато оставалась ещё музыка. Лиза ввела его на площадку и разыграла с ним и танцором довольно унизительный миниспектакль, в котором делала всё, что могло прийти в творческую голову: то обнимала его, то отталкивала, ходила между ним и вторым, зачем-то влепила ему пощёчину, когда мозги и так уже завяли, заставила его встать перед собой на колени, протянув руку для поцелуя, как настоящая госпожа, — и всё в таком роде. Зачем всё это? Он без того уже понял: хозяйка и повелительница — она, а он верный униженный пёс. Пусть бы его лучше вывели и отделали вышибалы.
 Он с облегчением вздохнул, когда музыка умолкла, неуклюже поклонился, когда их осыпали рукоплесканиями. Какой-то мужик поднёс Лизе букет роз. После оваций она взяла Пашку за руку, провела молча длинным коридором и синим туннелем на ветреную улицу. Неподалёку стояла чёрная «Вольво» с тонированными стёклами. Они подошли к ней. Водитель вышел, и женщина попросила, обаятельно улыбаясь:
 — Артём Владиславович, отвезите, пожалуйста, мальчика домой.
 Тот кивнул. А Пашке она сказала почти шёпотом:
 — Завтра у меня выходной. Если хочешь, приходи с самого утра.
 Она взяла его за подбородок, любовно посмотрела на его лицо и добавила:
 — Испугалась, что эти гориллы совсем тебя изуродуют. Пока.
 Она, едва касаясь, поцеловала его в щёку и поцокала обратно в казино.
 — Лиза, погоди! — вдруг вспомнил он. — Завтра же у меня уроки!
 Он догнал её, а она остановилась, развернулась и злобно прищурилась на него:
 — Какие уроки?
 — Ну… эти… занятия в колледже…
 — В каком?
 Он замялся, потом нашёлся:
 — В автодорожном.
 — Лжец ты, Павел. Ты ещё в школе учишься! Признавайся!
 Он густо покраснел, как будто учиться в школе постыдно или незаконно, и потупил взгляд.
 — Ясно. Можешь ничего не говорить. Тебе шестнадцать хоть есть?
 — Скоро семнадцать.
 — Завтра паспорт мне покажешь.
 И она отправилась в казино, время от времени бурно покачивая из стороны в сторону головой.
 «Да, вот он униженный пёс! Унижен по полной программе».
 Растягивая время, смущённый Пашка подошёл к водителю.
 — Поехали? — спросил тот.
 — Артём Владиславович, погодите. А вы её тоже потом повезёте?
 — Да.
 — Тогда я с ней поеду.
 — Долго ждать придётся.
 — Ничего. Я пока покурю. — Пашка помолчал. — У вас, кстати, случайно сигаретки не найдётся?
 — Не курю и не советую. Впрочем, сейчас полно ларьков. Иди наверх, к метро, там увидишь.
 Парень поплёлся в сторону метро, припоминая палатку возле перехода на Мантулинской и на ходу решая: «Накурюсь до тошноты, до ядрёного кашля. Что ещё делать-то?»
 Заглянул в тот самый круглосуточный ларёк, в котором чуть ли не такой же зелёный паренёк положил ему на полку у окошка пачку «Парламента» и зажигалку. Пашка, нахмурившись, сгрёб покупки одной рукой и пошёл