Читать интересную книгу Волк среди волков - Ханс Фаллада

— Разве ты не хочешь поговорить с посредником? Ведь людей в конце концов сюда вызвали…

— Значит, берите билеты и сейчас же возвращайтесь, Пагель. О чем мне с ним говорить? Он хотел меня надуть, а теперь я его надую!

— Но ведь так не делается, Праквиц! Объяснения с ним тебе нечего бояться. Ты же имеешь полное право не брать этих людей — это не сельскохозяйственные рабочие. Нельзя удирать тайком, точно школьник…

— Штудман! Я не школьник! И попрошу тебя…

— Я сказал — "точно школьник", Праквиц…

— Одним словом, Штудман, я сделаю так, как считаю правильным.

— Я полагал, Праквиц, что ты хочешь со мной посоветоваться.

— Ну конечно, Штудман, конечно! Пожалуйста, не обижайся. Я всегда рад с тобой посоветоваться, но на этот раз… Я, видишь ли, сказал этому человеку — пусть люди будут какие угодно, лишь бы у них были руки, чтобы работать…

— Ах так!

— Но прислать такую банду! Я не могу платить за них комиссионные в несколько сот марок золотом! Итак, прошу тебя, иди с Пагелем вперед, я потом приду. Дай мне этот единственный раз сделать как мне хочется.

— Хорошо, хорошо, Праквиц, — сказал Штудман после короткого раздумья. Значит, еще один раз. Хотя это неправильно и это плохое начало для нашей совместной работы, но…

— Ну идите, идите! — воскликнул ротмистр. — Так в курящем, второй класс! Еще восемь минут, и с Берлином покончено — слава тебе господи!

Погруженный в задумчивость, поднимается фон Штудман вместе с Пагелем по лестнице, ведущей на перрон.

"Не будем считать это началом совместной работы в деревне, сочтем это заключительным эпизодом в Берлине".

Он рад, что не увидит, как Праквиц штурмует поезд, уклоняясь от уплаты комиссионных посреднику. Обычно вид ротмистра, штурмовавшего другие объекты, действовал на Штудмана благотворно. Проклятые времена, как они могут изменить человека!..

— Значит, вы все-таки решились? — говорит он Пагелю. — Молодец!

8. ЗОФИ ВЫРУЧАЕТ РОТМИСТРА

Оставшись один, ротмистр стоит в нерешительности, кусает губы, смотрит на билет. После ухода спутников сразу улетучивается его приподнятое, восторженное настроение, облегчавшее ему любое признание, сейчас он весь во власти создавшейся ситуации, которая просто омерзительна.

Сердито хмуря брови и прищурившись, смотрит он злыми глазами на ожидающих отправки людей: с приближением минуты отъезда они тоже забеспокоились; кто сидел на ступенях, поднялся, образовались группы, они что-то горячо обсуждают; на площадке лестницы стоит долговязый костлявый лысый посредник, успокаивает пристающих к нему, обшаривает взглядом зал, заглядывает в двери…

Ротмистр отступает за колонну — ах, эта банда, это предназначенное ему отребье! Он не видит никакой возможности пробраться незамеченным, и почему на этот проклятый перрон нет других выходов!

"Но я не возьму этих людей, ни за что не возьму! Не желаю я становиться посмешищем всей округи! Я не позволю смеяться над собой. В шелковых платьицах и лакированных туфельках они пойдут снопы вязать! Ни рубашки на смену, ни штанов! Если вся эта банда попадет под дождь, они промокнут до нитки, им придется сидеть нагишом, пока вся одежда не высохнет! Райское состояние! Нет уж, лучше арестанты!"

Ротмистр выглядывает из-за колонны — и отскакивает назад. Посредник покинул свой наблюдательный пункт на лестнице; по одну его сторону идет женщина с ребенком, в блузе навыпуск, по другую — старый щелкунчик в сюртуке и с ботанизиркой; он пробирается, взволнованно жестикулируя, к выходу, а ротмистру хотелось бы уползти в колонну, окаменеть, раствориться в ней, такая жуть берет его при виде этого трио!

И как раз в это мгновение, в это самое критическое из всех критических мгновений, у его уха раздается немного хриплый, но не лишенный приятности женский голос:

— А… господин ротмистр!

Он круто оборачивается и смотрит, выпучив глаза.

Да, в самом деле, перед ним стоит неведомо откуда взявшаяся, поистине точно с неба упавшая дочь его приказчика Ковалевского, девушка, которую он всегда отмечал среди неуклюжих батрачек в имении за ее свежесть и изящную красоту и не раз встречал по-отечески ласковым словом.

— Зофи! — бормочет он, оторопев. — Что ты тут делаешь, Зофи? (Всех батрачек, начинавших обычно на четырнадцатом году работать в имении, называли на «ты». Так оно и оставалось, даже если они, как Зофи, уходили потом в широкий мир.)

— Еду к родителям в отпуск! — смеется она и смотрит на него совсем по-дочернему.

— Ах, Зофи! — говорит он поспешно. — Ты действительно мне точно небом послана. Видишь вон того лысого человека по ту сторону колонны, да, высокий — не смотри туда, Зофи! Он ни в коем случае не должен меня видеть, а мне нужно на поезд! Осталось всего три минуты! Не можешь ли ты как-нибудь занять его, только пока я проскользну через зал, билет у меня уже есть. Спасибо, спасибо, Зофи, в поезде я тебе все объясню. Ты все еще замечательная девушка! Ну — живо!

Он еще слышит ее голос, высокий, очень раздраженный:

— Не торчите на дороге! Я спешу на поезд! Возьмите-ка лучше мои чемоданы…

"Замечательная девушка, — еще раз повторяет ротмистр. — Только страшно изменилась. И чересчур расфуфырена…"

Он бежит, бежит изо всех сил, вовсе не как ротмистр, вовсе не как работодатель, — слава богу, контроль, впереди уже контроль!..

Но, может быть, у этого субъекта есть перронные билеты! У нее почему-то черные тени под глазами. И лицо так расплылось, все более тонкое в нем исчезло. Прямо отекшее, да, точно от водки…

— Я знаю, спасибо, я знаю куда, вон тот поезд слева — еду не первый раз! Благодарю!

"Слава богу, кажется, все в порядке! Но спокоен я буду, только когда поезд отойдет… Да, боюсь, что и раньше маленькая Зофи погуливала с молодыми парнями в деревне, я кое-что слышал на этот счет, а в Берлине жизнь нелегкая… Я тоже кое-что мог бы порассказать… Слава богу, вон мне машет Пагель…"

— Ну, господа, все в порядке. Прошу тебя, Штудман, прошу вас, Пагель, станьте к окну, чтобы никто сюда не заглянул, этот тип может еще пойти по вагонам! Мне надо просохнуть, я весь мокрый… Еще бы, такая пробежка с утра пораньше…

— Значит, благополучно выбрался? — спрашивает Штудман.

— Нелегко было! И знаете, кто помог мне? Дочь моего приказчика! Она как раз подошла, едет в отпуск к родителям, она здесь в Берлине служит горничной у какой-то графини… Вы посмотрели бы, успеет она еще сесть в поезд? Он каждую секунду может отойти. Ее надо бы пригласить сюда. Я хотел расспросить, как ей живется. Замечательная девушка — сразу поняла, без единого слова!

— Как она выглядит? Старая? Молодая? Толстая? Тонкая? Белокурая? Брюнетка?

— Ах, Берлин не пошел ей на пользу! Нет, лучше не надо! Еще разговоры пойдут, и в Нейлоэ будет потом при встрече с ней неловко. В конце концов она всего-навсего дочь моего приказчика! Всегда держитесь правила, Пагель: подальше от служащих, никаких фамильярностей, не сближаться с ними! Поняли?

— Так точно, господин ротмистр!

— Слава богу, поехали. Ну, усаживайтесь поудобнее. Давайте закурим как чудесно все-таки выехать из этого поганого города прямо в лето, правда, Штудман? Правда, Пагель?

— Великолепно! — соглашается Штудман и спрашивает осторожно: — Праквиц, мне пришло в голову; этот человек знает твою фамилию?

— Какой человек?

— Да посредник!

— Ну конечно, а как же?

— Тогда он, вероятно, еще напишет тебе и предъявит требования — или…

— Ах черт! Ах дьявол! Об этом я и не подумал! Вся комедия ни к чему! Но я не приму письма, я откажусь от него, никто не заставит меня принять письмо!

Ротмистр скрипит зубами от ярости.

— Мне очень жаль, Праквиц, но это едва ли поможет…

— Да, теперь тебе жаль, Штудман! Надо было сказать мне это еще на вокзале — или совсем не говорить! А не теперь, когда уже поздно! Вся поездка испорчена! А такая чудесная погода!

В ярости смотрит ротмистр из вагона на чудесную погоду.

Не успевает Штудман ответить (и еще вопрос, хочется ли ему ответить), как открывается дверь в коридор. Но вместо кондуктора входит очень элегантная молодая девица. Улыбаясь, прикладывает руку к шляпке:

— Приказ выполнен, господин ротмистр.

Ротмистр вскакивает сияя:

— Это же замечательно, Зофи, что ты все-таки не опоздала на поезд. Я уж ругал себя. Господа, это Зофи Ковалевская, я говорил вам… Господин фон Штудман, господин Пагель. Эти господа — хм… — мои гости. Так, а теперь садись сюда, Зофи, и расскажи-ка нам, как ты живешь? Сигарету? Нет, конечно нет. Очень разумно, молодым девушкам вообще не следовало бы курить, я это постоянно твержу дочери. Фройляйн фон Кукгоф, как всегда, права: женщинам женственность — мужчинам мужественность, ты тоже так считаешь, Зофи?