— Что же тебя остановило?
— Голос.
— Голос?
— Ты же только что упомянула внутреннюю ярость — и я сразу подумала о голосе, который я услышала и который спас меня. Голос сказал: «Найди свою ярость, измерь ее, сохрани, а потом выпусти на свободу, познай и пойми ее и, поняв, победи и преврати в любовь. Она станет сокровищем — раздай ее, раздари, прими любовь, даримую тебе, и будь!» Эти слова сказал мне голос. Я не поняла тогда, что имеется в виду. Я хотела подчиниться велению голоса, но не знала, как это сделать, как выполнить это веление, но столько было силы в нем, что жизнь мою он спас.
— А теперь ты понимаешь?
— Теперь больше понимаю, — улыбнулась Фиона. — Думаю, что теперь начинаю понимать. Все понять — не знаю, удастся ли это вообще, если же удастся, то это знание будет либо гибелью, либо свершением.
— Интересная мысль.
— Именно поэтому, я думаю, фокус в том, чтобы не искать чего-то глобального, какую-то абсолютную величину, а относительную, на большее человек не способен.
Долорес почувствовала, как по ее спине бежит холодок.
— Да, — с испугом сказала она, — я думаю, если научиться так, смотреть на вещи, то многое предстанет в другом свете.
Фиона не сразу ответила.
— Ты ведь никогда не была счастлива, правда? Несмотря на все твои замужества, несмотря на деньги, на положение в обществе? А ты когда-нибудь задумывалась над тем, в чем тут причина? Когда-нибудь старалась понять, что именно способно дать тебе счастье?
— Да.
— В таком случае ты задумывалась и над тем, что именно в мужчинах не удовлетворяет женщин?
— Еще бы.
— Почему отношения с мужчиной непременно превращаются в потребность играть с ним в какие-то сложные игры?
— Конечно.
Фиона задумчиво кивнула:
— Я так и думала.
— И что же? Ты нашла объяснение?
— Нашла, — улыбнулась Фиона. — Скоро ты тоже все объяснишь себе. Очень скоро.
Над центром площадки низко нависли ветви, и в узорной тени несколько парочек сидели за столиками. Джек Адаме был в благодушном настроении: он наслаждался коктейлями в одном из излюбленных своих баров. Он привел Кэрри в бар отеля «Элрей», где из-за пальм в кадках лились сахарные звуки скрипки, где парочки сидели в затененных уголках, где приезжие бросали монетки в воду журчащего фонтана, стекающую в выложенный камнем колодец, или перепрыгивали через имитацию средневекового крепостного рва, тянувшегося от бара до самых сортиров.
Кэрри уже выпила один коктейль, и сознание ее чуточку расслабилось, но мускулы и нервы еще сохраняли напряжение от беготни. Она весь день моталась по собеседованиям, и теперь тело никак не сбрасывало с себя напряжения.
— Я думаю, мы уже скоро сможем побегать на лыжах, — сказал Джек.
Кэрри подняла глаза на Джека, на его тусклое, невыразительное лицо, которое выглядело лишенным признаков жизни, и уже в тысячный раз спросила себя: что может таиться за его вечной застегнутостью на все пуговицы?
В молчании доехали они до квартиры Кэрри, со взаимным чувством неловкости стояли рядом в лифте. Время, проведенное с Джеком, для Кэрри не было ни приятным, ни неприятным — как будто в его обществе побывала не она, а кто-то другой. Хоть бы отыскать в нем какую-нибудь особенность, относящуюся только к нему одному. Или испытать к нему какое-то определенное чувство, у которого есть название. Кэрри понимала, что как нет подлинной близости между нею и Джеком, так никогда и не будет. Никогда, хоть бы они миллион лет прожили бок о бок. В таком случае, как могла Кэрри даже предположить, будто Джек способен стать ей настоящим мужем? Сама мысль об этом приводила ее в ужас и вызывала чувство протеста.
И все же что-то помешало ей сказать Джеку спокойной ночи и отправить его восвояси.
Они подошли к двери, и Джек спросил:
— Как насчет чашечки кофе?
— Мне завтра рано вставать.
— Я понимаю. Красивая девушка должна хорошо высыпаться. А модель — тем более.
— Тем более что у нее завтра первое собеседование назначено на девять утра.
— Я пробуду минут двадцать, не больше. Ты успеешь выспаться.
— Хорошо.
«В этом нет никакого смысла», — думала Кэрри, опуская глаза под его взглядом.
Взгляд серых глаз Джека, тусклых, как вода, в которой вымыли посуду, соответствовал неопределенности черт его лица и блеклым волосам песочного цвета, остриженным так коротко, что их наверняка можно не причесывать. Джек снял серую шляпу и держал ее в руке. Он рассказывал Кэрри, что носит эту мягкую шляпу по распоряжению начальства, которое полагает, будто шляпа придает служащему больше солидности и достоинства.
Из-за двери, напротив, через площадку, раздался детский плач, единственный звук в глухой тишине дома. Плач царапнул душу Кэрри, и она решительно повернула ключ в замке.
— Кофе растворимый, другого нет, — предупредила она, внося в гостиную поднос, на который вместе с чашками она поставила молочник и сахарницу.
Джек повернулся к телевизору.
— Поищем, нет ли последних известий, — предложил он.
Кэрри включила телевизор и приготовилась к общению со всезнающим комментатором, который немедленно сообщит ей о развитии кризисов в Европе, на Ближнем Востоке, на Дальнем Востоке, в Африке и в Латинской Америке, а затем перейдет к анализу событий внутренней жизни: на Капитолийском холме одна коалиция блокирует попытку другой коалиции провести важный законопроект, президент намерен встретиться с главами ряда государств, а первая леди поправляется после недавно перенесенной вирусной инфекции. Продолжая обзор событий внутренней жизни, комментатор расскажет о том, что полиция взяла под контроль положение на Юге, где в последнее время обострилась расовая напряженность, а сенатор от одного из западных штатов скончался после долгих лет служения интересам нации.
Кэрри чувствовала, что Джек не вникает в последние известия. И от своей чашечки кофе он тоже отвлекся. Кэрри слышала его дыхание над самым ухом.
Руки Джека скользнули под ее свитер, коснулись обнаженной кожи. Господи, если бы можно было и ей отвлечься, забыть, что его зовут Джек Адаме, забыть о том, кто он такой, ничего от него не требовать и не ожидать, пусть был бы анонимом, воображаемым возлюбленным, но только не этим занудой, совершенно неспособным понять ее! С ней такого давно не было. Если бы отключить сознание и забыть, что она не испытывает никаких чувств по отношению к мужчине, который вот в эту минуту расстегивает ее лифчик. Она слышала его укороченное, хриплое дыхание, ощущала прикосновение потного лба и влажных ладоней.