Читать интересную книгу Том 2. Лорд Тилбери и другие - Пэлем Вудхауз

Да, ужасно и горько, ничего не скажешь. Он понимал это; но долго кукситься себе не позволил. У мужчины, находящегося наедине с женщиной, есть социальные обязательства.

— Значит, вы знакомы еще с одним Ванрингэмом? — начал он светский разговор. — Редкая фамилия. Лично я знаю всего одного, и это — мой брат Табби. Вы с ним знакомы?

— Ванрингэма, с которым знакома я-ум, — отвечала секретарша, подчеркивая интонацией, что знакомство пятнает и бесчестит ее, — зовут — Тэ-о-дор.

— Ну да! Мой брат Табби и есть. Где это вы на него нарвались?

— Ми-иста Тэодор Ва-анрингэ-эм гостит у моего хозяина, сэра Бакстона Эббота.

— Ой, Господи! То есть, Табби торчит на этом консервном заводе?

— Пр-а-шу пра-ащэнья?

— Мой брат гостит в Уолсингфорд Холле?

— Мда-ум. Будьте любезны, положите записочку, чтобы мистер Пик увидел. Бла-а-дарю. До свида-анья.

Она удалилась. Джо остался стоять столбом, очумело глядя ей вслед. Но столб он поизображал не больше минуты. Моментально опомнившись, он стрелой рванулся к «Гусаку и Гусыне». У Дж. Б. Аттуотера был телефон, и он стремился к нему как можно скорее. Открытие потрясло его. Табби гостит в Холле! Это в корне меняло положение. Теперь он уже не изгой, у него нашелся друг при дворе, возможно — влиятельный. «Брат молодого Ванрингэма? — скажут там. — Немедленно пригласите его!» Или… не скажут? Именно этот пункт ему и не терпелось прояснить. Пальцы у него так тряслись, что он с трудом снял трубку. Ответил ему дворецкий, но после короткого антракта возник и голос Табби.

Голос этот был печален — призыв дворецкого извлек Теодора Ванрингэма с самого дна мрачных размышлений о предательстве женщин. Наблюдая за передвижениями мисс Виттекер в мощный полевой бинокль, Табби проследил, как она подошла к плавучему дому, где какой-то мужчина — лица он разглядеть не сумел — спрыгнул с крыши и сжал ее в объятиях. После такого даже брат, с которым он не виделся больше года, не возымеет живительной силы.

— Привет, — угрюмо буркнул он.

Джо, которому недавние события придали живости на обоих, гаркнул, как тюлень:

— Привет, Табби!

— Откуда звонишь?

— Из гостиницы здешней. Послушай…

— Что? Как ты тут оказался?

— Неважно. Слушай, Табби, дело срочное. Какое у тебя положение в замке?

— Где?

— Ну, в Уолсингфорд Холле!

— Положение в Уолсингфорд Холле?

— Ну да! Как ты там котируешься? Если захочешь пригласить в гости единственного брата, воскликнут они «Прекрасно! Хоть сто штук!» или сердито буркнут: «Господи, Господи! Неужели их будет двое?»

— Ты хочешь приехать сюда?

— Вот именно.

— Так приезжай.

— Ты сумеешь меня протащить?

— Тут и протаскивать нечего.

— Не могу же я вот так, запросто, взять и явиться!

— Очень даже можешь! Были бы деньги. Подойди к парадной двери и нажми на звонок.

— То есть?

— Нужно платить. Не заплатишь, не возьмут постояльцем.

— Что?!

— Ты не знаешь, что такое постоялец?

— Разве сэр Бакстон их держит? Не может быть!

— Еще как может!

— Значит, дом — вроде отеля?

— Именно. Хочешь к нам присоединиться?

— Конечно!

— Так приезжай, я тебя представлю.

8

Дорога, которая вела в Уолсингфорд Холл из деревни Уолсингфорд Парва, была крутой и пыльной, солнце палило нещадно, но Джо одолевал ее, словно бог Меркурий, окрыленными стопами. Погруженный в золотые мечтания, он не замечал того, что обескуражило бы менее истового пешехода. Братец Табби отдувался бы и пыхтел; он — пел песни.

Только автор толкового словаря смог бы красочно и полно описать все переливы его чувств. Роджет, к примеру, назвал бы его радостным, счастливым, довольным, восторженным; и был бы прав. Теперь Джо открылось, как же глуп он был, не поняв с самого начала, что Провидение просто обязано опекать таких хороших людей. Именно для них приберегает оно свои силы.

Добравшись до вершины холма, он наткнулся на Табби, который сидел у дороги, на приступочке.

— Привет, Джо! — поздоровался Табби. — Так и думал, что ты вот-вот прискачешь.

— Что ж, вот и я!

Больше о негаданной встрече после томительных месяцев они не говорили. Каждый, видимо, считал, что и так все сказано. В семье Ванрингэмов не слишком суетятся по поводу вновь обретенных братьев.

— Слушай-ка, Табби, а ты уверен? — спросил Джо.

— Присядь, — пригласил Табби, критически оглядывая брата. — Вид у тебя, будто за электрическим зайцем гнался. Уверен? В чем?

— Насчет постояльцев.

— Ну конечно.

— А ты тоже платишь?

— Естественно.

— И любой может поселиться?

— Еще бы!

— Нет, что же это! Поразительно! И давно это продолжается?

— Не знаю. Вроде, да. Когда я приехал, в заточении томились шесть душ. Сейчас времена такие, половина владельцев крупных поместий держит платных гостей. Иначе им просто нечего будет есть.

— Я запросто могу войти и попросить комнату?

— А то! Если деньги есть. Плата у них вперед. У тебя они есть?

— Конечно.

— Цены довольно высокие.

— Неважно. Денег у меня полно.

— Банк грабанул?

— Нет, театр. Сразил публику комедией. Ты что, газет не читаешь? Позавчера состоялась премьера. Успех — бешеный!

— Тогда ты-то здесь и нужен. Они тебе дорожку под ноги выкатят.

— Черт! — Джо нежно взглянул на брата. — Повезло, однако, что ты тут оказался!

— А кто тебе про меня сказал?

— Девушка с густым оксфордским акцентом. Не знаю, как ее зовут. Зашла на плавучий дом, а там как раз был я.

Табби вздрогнул, потемнев лицом, и кинул на Джо холодный, далеко не братский взгляд.

— Так это я тебя видел? Это ты обнимался с Пруденс?

— А, так вот как ее зовут! Нет, нет. Зачем мне с ней обниматься?

— Я видел!

— Нет! Ты что, воображаешь, у занятого человека есть время обниматься? К тому же, я слишком одухотворен.

— Да я сам видел! Ты спрыгнул с крыши и обнял ее.

— А-а, это другое дело. Верно, обнял. Но исключительно от того, что потерял равновесие и схватился за соломинку. В роли соломинки — твоя Пруденс. Однако, как это ты увидел? Тебя же там не было!

— Полевой бинокль, — коротко бросил Табби. Потаенный смысл сообщения не ускользнул от Джо.

— Так ты шпионишь за ней? Табби, это неспроста! Расскажи мне все. Влюбился?

Табби повозил ногой по пыли.

— И да, и нет…

— Конкретней.

— Видишь ли, тут такое дело.

Внезапный порыв захлестнул Табби — ему захотелось излить душу другой, сострадательной душе. Он был не из тех, кому легко хранить свои беды про себя.

— Хорошо, я расскажу. Я люблю ее. Да. Люблю.

— Естественно.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Да ты ж всех девушек любишь, стоит тебе познакомиться.

Табби призадумался, уж не ошибся ли он, отнеся душу Джо в разряд сострадательных? Но решил идти до конца.

— Правда, случалось в прошлом…

— Уж это точно. Начал им названивать, как только детский голосок научился выговаривать цифры.

— Ладно, ладно… Сейчас — настоящее.

— О?

— Совсем другое, не мальчишеский флирт.

— Так…

— Я обожаю самую землю, по которой она ступает.

— А-а!

Джо жалостливо взглянул на брата. Он чувствовал, что его долг высказаться откровенно. Впечатление, которое сложилось у него от мисс Виттекер, подсказывало, что Табби добавил еще один кислый лимон в густой сад разочарований. Надо бы осторожно намекнуть на истинное положение вещей. Нельзя допускать, чтобы несчастный пребывал в блаженном неведении.

— Послушай, Табби, — начал он, — не хочу разбивать твои мечты, но ты уверен, что она тебя любит? Когда мы коснулись тебя… не хотелось бы говорить… ее поведение показалось мне странноватым. Недоставало теплоты. Не хочу огорчать, но если с тебя не сняли мерку для свадебных брюк, я бы, пожалуй, чуть-чуть тормознул. По всей вероятности, ты опять вытянул проигрышный билет.

— А то! — Табби угрюмо засмеялся, точно был бесом, слушавшим другого беса, поопытней. — Между нами все кончено. Бесследно.

— А почему?

— Рассорились.

— Из-за чего?

— Сначала ей не понравилось, что я говорю.

— А что ты такого ляпнул?

— Что я люблю помидоры.

Джо призадумался. Он никак не мог выискать в таком признании той дерзости, которая оскорбит современную девушку.

— Она поправила. Надо говорить — тома-аты.

— Ах, теперь дошло! А почему же ты не сказал, что девушке, которая произносит «Пра-а-льно» и «Бла-а-дарю», не стоит критиковать тех, кто говорит «помидоры»?

— Я и сказал. Оттого она и распалилась. Слово за слово, и через пару минут мы ругались всерьез. Я закричал, чтоб она не строила из себя какую-то цирлих-манирлих, она обозвала меня упрямым, тупоголовым, вульгарным типом — и тут… догадайся, что случилось.