пересудов. Для него все это тонет в недовольстве брата. Он бросается в тренировки, будто должен кому-то что-то доказать.
Нура этому втайне рада, потому что уверена: когда он поверит всему, что о нем говорят, она ему станет не нужна. И когда они в пятый, десятый или семнадцатый раз валятся на песок учебной арены и он отпускает шуточку или бросает на Нуру косой взгляд, что-то непонятное трепещет у нее в животе.
И тогда мысль стать ему ненужной представляется страшнее всего на свете.
Нуре восемнадцать. Идут слухи о войне, разгорающейся на севере, в землях Ривеная.
– Думаешь, будет война? – спрашивает она Макса.
– Сомневаюсь.
Он не отрывается от книги.
У Нуры сосет под ложечкой. Она много лет изучала войну, запоминала самые действенные способы убивать и побеждать. Но книги и учения – это совсем не то, что на самом деле.
– Если будет, – тихо говорит она, – мы покажем себя.
У Макса все чувства на лице, – как всегда, он ничего не умеет скрыть. Сомнения, страхи. Искушение.
– Может быть, – не сразу отвечает он. – Посмотрим.
– Посмотрим.
Но всего через несколько дней патруль Нуры попадает в переделку. Толпа ривенайцев озлоблена – эта злость из тех, что толкает уже не орать, а хвататься за сталь и магию. Какая-то женщина швыряет в нее молнию, и Нура, не задумываясь, отвечает. Один удар, и ее нож входит в тело женщины.
Кровь всюду, сразу. Женщина падает. Толпа затихает. Нура падает на колени, выкрикивает приказы, пытается унять кровь.
Бесполезно. Женщина умирает у нее на руках, Нура видит, как гаснет свет в глазах. В ту ночь она прячется в уборной и до утра выворачивается наизнанку.
Первая отнятая ею жизнь. Не последняя, конечно.
Нуре двадцать. Она научилась повелевать смертью не хуже, чем магией и страхом. Напряжение распространяется по Аре волной алых цветов. Но они с Максом легко проходят все стычки. Они сильны поодиночке, а вдвоем – неодолимая сила.
Теперь после долгого дня они возвращаются в казармы в восторге победы, мышцы ноют, а сердца взмывают ввысь. Макс – привлекательный мужчина, но никогда, наверное, не бывал так хорош, как в этот день, когда сражался сосредоточенно, уверенно и с точно рассчитанной жестокостью. Теперь, в полутемном коридоре, он поворачивается к ней, и что-то в его темных глазах вызывает у нее озноб по коже.
Она еще голодна.
Их губы сами собой впиваются друг в друга. Они сходятся, как в бою, в безумном стремлении к победе и, так же как после боя, после падают без сил.
Наконец у нее покойно на душе.
И только когда он засыпает, она приоткрывает один глаз и сбоку вглядывается в лицо спящего друга. Внутри разом тепло и холодно. Она знает его, как не знает никого другого. И никому другому не открывала так много себя.
Ей слышатся чужие шепотки: «Она здесь только потому, что спит с Фарлионом».
«Что они понимают?» – говорит она себе. И прячет сердце поглубже.
Нуре двадцать один год, она претендует на пост верховного коменданта.
Напряжение разразилось большой войной. Она мечтала о войне, видя в ней средство снискать уважение. Но никто не предупредил, как она беспросветно уныла. Вскоре люди начинают представляться ей механизмами, которые следует разобрать.
Хорошо. Быть такой холодной – хорошо. Верховные коменданты не бывают мягкими – особенно такие, как она, за кем не стоит мощь семьи и причитающееся мужественности почтение.
Не то что за Максом. Макс тоже кандидат и, очевидно, лучший из четверых – хотя Нура отказывается это признавать даже перед собой. Он, конечно, не знает. Он никогда не знает.
Его мысли почти все время заняты войной. Ему трудно. Она замечает морщины на его лице, видит, как он просыпается среди ночи. Ей страшно видеть в нем эту уязвимость. Она давно поняла, что в мире нет места для мягкости. А он так многое может, когда силен, – он мог бы двигать душами, копьями и кораблями, если бы только избавился от этой слабости.
И потому они, когда бывают вдвоем, не говорят о таких вещах, хотя она видит, что ему хочется. Признав за ним слабость, она призналась бы и в своей, а дни идут, кровь течет, и ставки все больше, и она ничего так не боится, как выпустить что-либо из запрятанного в самую глубину себя ящика.
Макс очень болен. В желудке у него ничего не держится, даже вода.
Внешне Нура спокойна, но внутри узлом стягивается тревога. Она не отходит от его постели.
Его вызывали по особому поручению верховного коменданта, и вернулся он вот таким. Она не знает, что они с ним сделали. А если бы ей сказали, она бы не поняла. Решайе – из тех вещей, в которые не поверишь, пока не увидишь.
Через несколько дней Макс открывает глаза, и из них смотрит кто-то чужой. Она понимает сразу – достаточно знает Макса, чтобы заметить разницу еще до того, как он открыл рот. В первый раз изо рта вырываются несколько скомканных, почти бессмысленных слов, а пальцами он тянется к ее лицу, будто забыл, как выглядит человек.
Позже он объясняет ей, что это. Хотя и сам, кажется, не понимает. Верховный комендант плотно им занимается, и Вардир тоже. Она наблюдает, как они его готовят. Однако она не постигает, какая сила в нем скрывается, пока однажды в нем не лопается какая-то сдерживающая нить и он одним махом сносит целую учебную арену. Нура, Вардир и верховный комендант остаются целы по чистой случайности. Вардир, несмотря на причиненный ущерб, сияет; верховный комендант угрюм, но доволен. Нура не знает, восхищаться или ужасаться. Может быть, уместно и то и другое.
Время идет. На войне льется все больше крови. Решайе уютно устраивается в шкуре Макса, даже если Максу от этого совсем неуютно. Первое применение Решайе в бою дает победу такую скорую и безоговорочную, что Нура лишается дара речи. Все ликуют. Но Макс рано уходит с праздника. Она после заглядывает к нему: он сидит в темноте, уставившись в стену.
– Макс? Все хорошо?
Он косится на нее через плечо. Долю секунды это не его взгляд. Потом свечкой загорается знакомый.
– Просто устал, – слабо улыбнувшись, говорит он, но – Вознесенные! – он никогда не умел врать.
Нуре двадцать два, и она совершенно к такому не готова. Люди, с которыми она вместе сражалась десяток лет, с воплями гибнут на мостовой, а она пробегает мимо. Свернув за угол, она видит жестокую гибель своего