худенькая старушка. – А то от жары совсем ошалели, скоро друг дружку за грудки хватать станут. Вроде братья, а как разошлись – до беды недалеко…
– Братья? – удивилась толстуха. – А-а, одеты одинаково… Нет, Марья Кузьминична, это не братья. Один черноволосый, круглолицый, другой – русый, тонкокостный, а тот, что машину водит, вообще с явной примесью татаро-монгольского ига…
– Третий? Мне казалось, что их двое.
– Видела ты всех трех, только по очереди. Это тебя одинаковая одежда с толку сбивает. Ты не на одежду смотри, а на лицо, фигуру, манеру поведения. Вообще-то это довольно странно, что разные люди столь одинаково одеты – словно из детдома. На униформу для работы не похоже.
– Может, в одном магазине закупаются? – предположила Марья Кузьминична. – Или по случаю, по дешевке, достали, из гуманитарной помощи какой-нибудь…
– Может быть, может быть, – протянула ее собеседница, но было ясно, что эти предположения ее не убедили.
Один из мужчин обернулся и, заметив наблюдающих за ними старушек, что-то сказал своему товарищу. Тот бросил короткий взгляд в их сторону, пренебрежительно махнул рукой и ответил что-то, вызвавшее у его напарника кривую ухмылку.
– Никак про нас что-то говорят? – удивилась Марья Куьминична.
– Изгаляются – чего от них еще ожидать можно? Не нравятся они мне. Каждый день их вижу и каждый день… не нравятся.
– Ты когда к сыну переехала? Две недели назад? – уточнила Марья Кузьминична. – А я их уже третий месяц встречаю, и хоть бы раз поздоровались. Дворик у нас маленький, тихий, все друг друга знают, и хоть народ разный живет, а все же какое-то подобие вежливости соблюдать пытаются. Эти же за время, как гараж у Николая арендовали, поздороваться ни разу не соизволили, зато обматерить пару раз успели. Особенно тот, черноволосый, в выражениях не стесняется. Я как-то раз из магазина возвращалась, так он на меня из гаража вылетел и, вместо того чтоб извиниться, еще и обложил трехэтажно. А жаловаться сейчас бесполезно. Это их время…
– Не скажи, – покачала головой толстуха. – Такое быдло во все века и времена кончало плохо. С такими отморозками серьезные люди дел иметь не хотят, да и простые – брезгуют. Вот они в такие кучки и сбиваются.
– Эй, кошелки старые! Все шпионите?! – бросил один из парней, проходя мимо. – Когда-нибудь я вам в этом гараже носы-то дверью прищемлю!..
Толстуха невозмутимо продолжала, обращаясь к подруге:
– Древние говорили, что буквально каждый поступок человека определяет его дальнейшую жизнь. Неисчислимое количество вариантов. Вот и идут: одни – прямо, другие – противолодочным зигзагом, а третьи… третьи туда, куда их пошлют. Не расстраивайся, Марья Кузьминична, – приобняла она подругу за плечи. – Поверь моему гигантскому опыту: эти отморозки являются как раз яркими примерами «создателей своей судьбы». Когда-нибудь стиль жизни их в такое болото заведет, что только пузыри на поверхности останутся. Зловонные.
– Ты оптимистка, Екатерина Юрьевна, – вздохнула старушка. – Пока что все наоборот. Хамы и ворюги правят бал, а работяги и интеллигенты на обочине жизни. Я сорок лет учила детей… И сейчас с ужасом думаю: неужели среди этой серой, жрущей и размножающейся массы есть те, кому я пыталась показать красоту творений Пушкина, Есенина, Толстого? Неужели и я виновата в том, что происходит сейчас? Наверное, виновата. Вот теперь и живу так…
– Ах, оставь, Марья Кузьминична, – поморщилась толстуха. – Мы привыкли повторять: все плохо, все пропало… А если вдуматься, когда мы жили легко? Просто за лесом мы не видим деревьев. Вечерами я сажусь возле торшера с томиком Цветаевой – чудо, как хорошо! – никуда ведь книги не делись, а стало быть, и наслаждаться ими можно. Иногда покупаю себе бутылку красного вина, зову друзей – друзья-то ведь тоже есть! – и болтаю с ними о пустяках. Осенью хожу шуршать листьями в парк – и парк остался! Понимаешь, о чем я? Есть то, что никто у нас не отберет. То, что нам дано не правительством и не соседями, и то, что было и будет всегда. А остальное – временное.
– Я все хотела тебя спросить, Екатерина Юрьевна, – с любопытством взглянула на нее собеседница. – Кем ты работала? Две недели с тобой общаюсь, а понять этого не могу. Умная, образованная, а характер не такой зашибленный, как у меня. Не из рабочих, не из торговли… Служащая?
– Я-то? – задумалась Екатерина Юрьевна. – Пожалуй, что служащая. Да, можно и так сказать. Служащая.
– Статистика? – ободренная своей проницательностью, попыталась развить успех Марья Кузьминична. – Или наука?
– Ну-у… Скорее наука, – ответила та. – В социальной сфере. Точнее – в морально-нравственной.
– Социолог, – понимающе кивнула Марья Кузьминична. – Ох, жарко-то как! Еще полудня нет, а так душно… Но в квартире еще хуже. Здесь хоть слабенький, а все же ветерок. Но вскоре все равно уходить придется: в нашем возрасте такая погода вредна.
– В нашем возрасте любая погода вредна, – улыбнулась Екатерина Юрьевна. – Мы дамы не первой молодости. Зато мудры аки змеи. А потому должны видеть плюсы даже в этом возрасте. Ты видишь?
– Честно говоря, немного, – со вздохом призналась она.
– Это и есть мудрость, – пошутила Екатерина Юрьевна. – Когда были молодые и зеленые, мечтали дожить до глубокой старости и яростно не хотели быть при этом старухами. Ну не дуры ли?
– Смотри, смотри, – прервала ее подруга. – Что-то случилось. Вон как несется… и еще один… и еще…
Из-за угла соседнего дома один за другим выбегали облаченные в бронежилеты милиционеры и, становясь плотным полукольцом, ощетинились стволами автоматов в сторону зарешеченных окон первого этажа.
– Там сберкасса, – сказала Марья Кузьминична. – Видимо, что-то серьезное произошло: вон их сколько набежало. Видать, ограбили.
– На кражу не похоже, – покачала головой Екатерина Юрьевна. – Не было бы смысла оцепление выставлять…
Вдоль милицейского оцепления, плотоядно осматривая решетки на окнах, прошли несколько рослых парней в камуфляжах и черных шапочках-масках, столь неестественных на жаре, что даже смотреть на них было больно.
– ОМОН, – удивилась Екатерина Юрьевна. – Да, что-то там неординарное творится… пойду-ка я посмотрю. Нет-нет, тебе лучше не ходить, там может быть опасно. Я тебе потом все расскажу…
Небольшая площадь, на которую выходили двери сберкассы, была заполнена десятками одетых в бронежилеты солдат, заставлена доброй дюжиной легковых и грузовых автомашин с эмблемами разнообразных милицейских подразделений – от ГАИ до «неприметных» машин ФСБ. Екатерина Юрьевна подошла поближе к оцеплению и попыталась заглянуть за широкие спины солдат, но, кроме закрытых дверей и зарешеченных окон сберкассы, ничего не увидела.
– И что там происходит? – спросила она у стоящего рядом мужчины.
– Заложников взяли, – охотно пояснил тот. – Видать, хотели по-быстрому ограбить, да что-то не выгорело. Теперь требуют машину, вертолет и деньги.