в погранвойсках СССР?» — «Ну, так, евреи ж — тоже
люди…».
Преподаватель педагогики Сергей Иванович Орлов, дававший советы, пригодившиеся не только в работе, но и в жизни: «Не бойся села. Но помни: каждый твой
шаг — в перекрестии сотен глаз. Первое дело — гони доносчиков, стремящихся
задействовать директора школы в своих, как правило, корыстных интересах! Сразу
прекращай разговор, приглашай тех, на кого клепают, и требуй повторить при них.
Одного раза обычно хватает, чтоб в коллективе установился правильный климат и
уважение к руководителю».
Но мне бы хотелось рассказать о человеке, тоже сыгравшем в моей жизни важную
роль, правда, из тех, про кого сегодня не принято хорошо говорить, а наоборот, модно
ругать, сваливая на них все невзгоды и горести нашей жизни. Пусть не обидятся его
близкие, но опишу его без умолвок, каким он представлялся мне тогда, и как я понимаю
его сейчас.
Здоровенный сельский дядька в вечно помятом от сидения в машине костюме, с
грубоватым властным лицом и жестким взглядом. Мясистый нос и полные губы.
Прическа бобриком чуть седоватых волос. Коричневая кожаная папка в руках.
Недовольно поджатые губы. Способность выделяться в любой кампании. Прошу любить и
жаловать — Григорий Иванович Вихров, первый секретарь Белозерского райкома партии, член бюро обкома (то есть, в фаворе высшего руководства области!).
Сразу скажу, мы не были друзьями. И не со мной он гулял на пьянках, о которых
тогда ходили разговоры. Хоть от такого друга я бы не отказался и даже счел для себя
большой честью. И вовсе не потому, что меня тянуло к начальству. К тому времени я уже
был вооружен максимой писателя Симонова: «Никогда не поддерживать слишком
близкие отношения с руководством, так как может прийти момент, когда вам
предложат нечто сомнительное, и вы не сможете сказать «нет». Просто от этого
234
человека на версту несло одним из самых любимых мною качеств — надежностью. Если он
говорил «да», так это было «да». Если «нет», то хоть кол на голове теши — вопрос закрыт.
Однажды он даже побывал у меня дома, в селе Понятовка, когда я работал
директором местной восьмилетки. В тот день в соседнем селе Никольском, базовом для
парторганизации нашего региона, было отчетно-выборное партсобрание. Отчитывался
освобожденный парторг совхоза им. Тельмана, зряшный пустой человечек с высоким
самомнением, которого здесь не очень жаловали. Как-то приехав ко мне в школу, он стал
ни с того ни с сего делать замечания учителям. Мне не хотелось с ним связываться, но
пришлось его осечь: — Вы привезли с собой приказ? Покажите, пожалуйста! — Какой
приказ? — не понял он. — Что вы назначены директором школы и вольны распоряжаться
тут, как у себя дома!
Он тупо посмотрел на меня, сказал: — Посмотрим… — и уехал. С тех пор мы не
только не смотрели друг на друга, но даже не здоровались. Директор совхоза Герой труда
Ивановский, к которому я тут же помчался на мотоцикле, стремясь предупредить кляузы
секретаря, услышав мой сбивчивый рассказ, стал почему-то так громко смеяться, что в
дверях показалась пожилая секретарша.
Потом я узнал, что для райкома не были секретом напряженности в
парторганизации совхоза. Потому и приехал на партсобрание первый секретарь, чтобы
освоиться на месте, понять, поддерживать ли кандидатуру парторга на следующий срок.
Хорошо помню, как это происходило.
В зале, где собралось полторы сотни партийцев, было мрачновато. То ли лампы
горели вполнакала, то ли что-то еще, но атмосфера казалась затхлой, как в погребе.
Первый секретарь, грузно нависая над столом, уткнулся взглядом вниз. Если бы
это не происходило полвека назад, можно было подумать, что он углубился в гаджет. Так
получилось, что героем собрания стал не парторг, а я. Выступая от понятовцев, плел
какие-то банальности, типа «человека судят по его делам, а не словам», а потом не
выдержал и рассказал, как парторг приезжал в мою школу. И закончил, блеснув, как мне
казалось, отменным остроумием, что уже прошло полгода, а приказ он так и не показал.
— Еще покажу! — встрепенулся на смешки в зале парторг из президиума. Теперь хохотали
так, что проснулись доярки, не терявшие время перед ночной дойкой.
Выступил Вихров и на волне смеха сказал, что райком подумает, показывать или
нет приказ директору школы Бронштейну. В зале снова засмеялись, но теперь стало не до
смеха мне. Найдя контакт с залом, первый поблагодарил всех за откровенный разговор, сказал, что учтет мнения селян, и завершил тем, что райком поддержит любую
кандидатуру, которую они предложат. Ему аплодировали. В парторги выдвинули
немолодого бухгалтера, ветерана войны. Люди были довольны.
Сразу после голосования объявили перерыв для подсчета голосов. Ко мне подошел шофер
Ивановского и сказал, что меня ждут на улице. Первый секретарь в черном кожаном
пальто, топорщившемся на его груди, спросил: — Не против, если, пока работает счетная
комиссия, мы с директором совхоза подъедем к тебе в гости? Хочу посмотреть, как живут
молодые директора наших школ.
В машине уже сидела жена Ивановского, немолодая женщина в овчинной дубленке.
Вихров впереди, мы втроем сзади, через десять минут были уже в Понятовке.
Квартировал я в небольшом домике старушки за сотню метров от школы. Длинная, как
пенал, низкая комната с единственным, наглухо закрытом окошком. Старая
металлическая кровать, стул и табуретка, большой обеденный стол с несколькими
стопками книг. Здесь же магнитофон «Яуза» и предмет моей гордости — новенькая
«Спидола». Смотрел на это убожество и готов был сквозь землю провалиться, так стало
стыдно. Поневоле начал бормотать, что живу здесь несколько дней в неделю, остальное
время в Херсоне. Мол, там у меня всё в порядке. Гости индифферентно молчали.
Извинился и сбегал к хозяйке, упросил ее дать спиртного.
235
Гости переглянулись. Жена директора совхоза, отодвинув мою бутылку самогона, запечатанную кукурузным початком, стала вынимать из клетчатой сумки шампанское, коробку шоколадных конфет, баночку шпротов. Не из чего пить, не на чем сидеть…
Пришлось снова бежать к хозяйке. Ивановский с женой пили шампанское, Вихров
посмотрел сначала на них, потом на меня, и стал разливать мутный первач. Мне почему-то показалось, что этим он как бы стал на сторону незадачливого хозяина. О чем
говорили, не помню. Через десять минут уже садились в машину. На столе остались
шпроты, конфеты, почти полная бутылка шампанского и самогон. Спасибо за мой стыд.
Рассказал потом это маме. Она долго молчала, а после как-то бросила невпопад:
— Ничего…
Другая встреча с Вихровым перед летними каникулами в конце мая 1976 года носила
официальный характер. Заврайоно Марина Коробец позвонила, чтобы завтра