Молодой мусульманин вскинулся, намереваясь пылко восславить собственную выносливость, но что-то во взгляде одетого в черное человека остановило его.
— Думаю, что смогу. При поддержке Аллаха.
— Ну разумеется, — кивнул Сен-Жермен.
Он подошел к большому столу и резким ударом руки сшиб с него на пол два металлических таза. От внезапного звона и грохота юноше сделалось дурно. Он содрогнулся, издав затравленный вскрик.
Сен-Жермен как ни в чем не бывало водрузил тазы на прежнее место.
— Я обещал сторожам развлечение. Прости, но подобное повторится еще не раз.
Скрипнула дверь, в лабораторию вошел Руджиеро. Несмотря на позднее время, слуга был одет.
— Тут что-то грохнуло, — сказал он, не выказывая никакого волнения.
— Да. — Сен-Жермен перешел на греческий. — Как видишь, у нас гость. В княжестве объявились фанатики — почитатели Кали. Ему удалось от них ускользнуть, но мусульманской миссии больше не существует. Утром выяснится, правда ли это, но, думаю, так оно все и есть. — Он наклонился и дунул в горлышко стеклянного, затейливой формы сосуда. Раздался жуткий воющий звук. Джелаль-им-аль прижал ладони к ушам.
— А гость? — спросил по-гречески Руджиеро. — Что будет с ним?
— Пока нам придется его спрятать, а дальше посмотрим. — Сен-Жермен вытащил из-за шкафа большой лист латуни и принялся охаживать его ломиком. — Все. Этого пока хватит. — Он отложил лист в сторону, глянул на юношу и обратился к нему на весьма отличающемся от греческого наречии: — Ты понимаешь меня?
— Да. Я знаю персидский.
— Пока ты здесь, старайся использовать лишь этот язык. Делийский говор тут кто-нибудь может и понимать, но персов среди рабов я что-то не видел.
Сен-Жермен потер лоб, покосился на Руджиеро, потом внимательно оглядел мусульманина и вновь повернулся к слуге.
— Думаю, надо поговорить с Лорамиди Шола. Мне кажется, за хорошие деньги он возьмется вывезти нашего гостя из княжества.
— Кто это? — заволновался Джелать-им-аль, сообразив, что сейчас решается его участь. В нем снова зашевелился панический страх. — Можно ли доверять этому человеку?
— Это купец, и весьма уважаемый, поддерживающий с султанатом торговые отношения. Переменив одежду и по возможности внешность, ты сможешь с его помощью перебраться к своим.
Лицо мусульманина запылало. Заметив это, Сен-Жермен спокойно сказал:
— Лучше выдать себя за кого-то, чем нелепо погибнуть в привычном тебе облачении.
— Но зависеть от какого-то торгаша, да еще нечестивца, — огромное унижение, — пробормотал Джелаль-им-аль и осекся. Звуки, сопровождавшие ужасную бойню, на какую-то долю мгновения заполонили его мозг. — Я согласен сменить одежду, — торопливо сказал он.
— И превратиться на время в перса, — мягко подчеркнул Сен-Жермен. — Я достаточно долго живу на свете, Джелаль-им-аль, чтобы усвоить, что высокомерие — опасная роскошь.
Молодой мусульманин вяло махнул рукой, показывая, что у него нет сил на сторонние разговоры. Иерархия существует, тут нечего обсуждать, но глаза его сами собой закрывались.
— Я знаю, ты очень устал, — сказал Сен-Жермен. — Сейчас тебе приготовят ложе. — Он кивнул Руджиеро. — Отведи нашего гостя в мою спальню и уложи на диване в углу. — Взгляд его вновь обратился к юноше. — Разбудят тебя, правда, рано, однако потом ты сможешь опять уснуть. Если, конечно, не станешь метаться во сне или, чего доброго, разговаривать.
Джелаль-им-аль осенил себя жестом, отгоняющим злые силы.
— Разговаривающие во сне одержимы бесами. Аллаху они неугодны.
— Весьма вероятно, — учтиво кивнул Сен-Жермен. — А теперь поднимайся. Помоги ему, Руджиеро, — добавил он на греческом.
— А вы?
— Я займусь обустройством укрытия. Сам ты тоже можешь прилечь, но не забудь проснуться за час до рассвета. — Сен-Жермен рассеянно оглядел потолок, потом, уже пристально, стал изучать каждую балку. — Завтра похвалишься перед слугами, что твой хозяин всю ночь не спал, изнемогая в борьбе с духами всех сортов и размеров. Ври что угодно, только не создавай впечатления, что мои опыты могут разрушить весь дом. — Голос его звучал легкомысленно, но глаза были серьезны. Слуга хорошо знал своего господина и понимал, что самое лучшее сейчас — промолчать.
«За час до рассвета», — приказал он себе и повел мусульманина к спальне.
Вернувшись под утро, Руджиеро застал хозяина стоящим на водруженном на стол табурете. Одна из секций рассеченного балками потолка была вскрыта. Сен-Жермен наклонился и прислонил к табурету панель, назначенную прикрывать лаз.
— Все в порядке? — поинтересовался слуга.
— Думаю, да. Там, правда, тесновато и довольно прохладно. Затащи туда одеяло с парочкой тюфяков. Заодно это будет гасить лишние звуки. — Сен-Жермен легко спрыгнул на пол и стряхнул с себя пыль. — Между прочим, балки и вся обшивка установлены много позже. За ними — великолепная потолочная роспись. Кому вздумалось ее прикрывать?
Руджиеро едва заметно поморщился. Кому было надо, тот и прикрыл.
— Что вы собираетесь делать дальше, хозяин?
От мусульманина нужно избавиться, добавил он про себя.
— Я напишу Шола. Думаю, все устроится. Он прекрасно поймет, что ему приплатит и султанат. — Сен-Жермен улыбнулся. — Когда повезешь письмо, прихвати с собой парочку свежеиспеченных сапфиров. Скажи, что он их получит, когда сделает дело. Кстати, давай-ка выложим новые камни на стол. Чтобы рабы их заметили, когда придут прибираться. Надо же им показать, чем увенчалась ночная волшба. Я заодно отберу кое-что для Падмири. Пусть и она убедится, какой я могучий колдун.
Руджиеро шутки не принял.
— Прекрасно, — сказал он. — Я это сделаю. Еще что-нибудь?
— Ты, кажется, сердишься, старина. Почему?
— Я не пойму, ради чего мы рискуем. У нас ведь и так хватает забот. Если мусульманина опознают, его тут же убьют, но это ладно. Загвоздка в том, что вместе с ним убьют и Шола. А потом вас, меня, а потом и Падмири. Он ведь строил нам козни, этот Джелаль-им-аль. Он никакой нам не друг, неужели вы это забыли? Зачем же его выручать?
Угрюмец выпятил подбородок и с треском откинул крышку римского сундука.
— Справедливое рассуждение. — Сен-Жермен согласно кивнул. — И все-таки постарайся понять: друг нам этот мальчишка или не друг, нравится он нам или не нравится — нет для нас, как и для него, страшнее врага, чем невежество, фанатизм и людская жестокость. Это погромщики из Ло-Янга, это воины Чингисхана, это почитатели Кали. Все нам с тобой ненавистное собрано в них и обращено против нас. К тому же он одинок в беде.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});