В эстетической и нравственной сферах память прошлого навсегда остаётся созидательным наследием будущего. Вечна жизнь красоты, запёчатлённой искусством: последующие ценности не отменяют, а углубляют восприятие прежних шедевров. Иное дело в научном познании, где каждое новое поколение не может не испытывать на прочность прежние сведения об окружающем мире и человеке. Здесь ценностное соотношение старого и нового беспрерывно меняется. В школе будущего, описанной И.Ефремовым в романе «Туманность Андромеды», преподают самые последние факты, гипотезы, теории. Это важно не только в целях оперативной информации, но и для того ещё (а, может быть, это и есть самое главное), чтобы понимание науки формировалось сразу с переднего края, — чтобы с ранних лет научить человека учиться новому. Научить каждого мыслить так, чтобы опережающая события работа сознания определяла повседневный стиль нашей умственной деятельности, -всеобъемлющая задача, и мировоззренческая, и нравственно-психологическая (пробудить, например, сознательный интерес миллионов к новым проблемам страны), и, что нас интересует в связи с научной фантастикой, также задача художественно-интеллектуальная.
Конечно, новому должна лучше учить система образования. Но вот развить чувство нового, потенциально столь же нам свойственное, как и привычка к старому, по силам лишь всей культурной обстановке, всей нашей жизни. Только в общем потоке действительности целиком задействуется активность интеллекта, перестраивается структура сознания, выдвигается наряду с пониманием будущего также и ощущение и воображение будущего.
Совершенно особый интерес представляют в этих условиях литературные модели: они создают наиболее полное и целостное представление о преобразующей деятельности человека. И что касается научно-фантастических моделей, то, в отличие от непосредственно-реалистических форм искусства, сосредоточенных, если говорить о тематике научно-технической революции, на социально-психологических последствиях развития науки и техники, литература жюль-верновской традиции ценна, как мы уже упоминали, своим прямым изображением предстоящих свершений. Самими принципами, проективным характером своего реализма, научная фантастика во всех своих разновидностях, от «технологической» до социально-психологической, всегда была на этом острие научно-технического прогресса. По своей природе она противоположна идее экстенсивного развития.
В романе И.Ефремова «Туманность Андромеды», в котором изображено коммунистическое будущее, само собой подразумевалась продуктивность, а не размеры молочного стада. Вообще говоря, от писателя-фантаста здесь можно было ожидать более индустриальной выдумки. Не так давно в Англии сконструировали экспериментальную биомеханическую «корову». В той же «Туманности Андромеды» люди будущего почтили памятником изобретателя простого способа синтезирования сахара. Синтетическая пища, равноценная природной, — обычная реалия современной фантастики. При неизбежном сокращении ручного труда пока ещё не видно иного пути изобилия продуктов питания.
Вместе с тем наиболее прозорливые модели будущего всегда учитывают, что в интересах человека научно-технический прогресс не может идти одним только заводским, фабричным путём. Скажем, те же молочные продукты биологически слишком сложны для полноценного синтезирования. Поэтому Ефремов по старинке культивирует молочный скот, но зато такой, который даёт не свёртывающееся при хранении молоко, что сократило потери, упростило цепочку между природой и потребителем.
Мать-природа полна неиспользованных возможностей, а сотни миллионов человек в мире по-прежнему голодают. Земные просторы уже не обеспечивают потребность растущего населения планеты, например, в животных белках. Отечественная фантастика практично смотрела вперёд, создав ещё в двадцатые годы романтический образ Ихтиандра, которому профессор Сальватор приживил акульи жабры. «Первый человек среди рыб и первая рыба среди людей», по замыслу учёного должен был проложить дорогу к сокровищам гидрокосмоса.
В послевоенные годы именем беляевского героя было закодировано несколько советских гидробиологических экспедиций. Массовое проникновение в океанские недра, возможно, потребуют даже какой-то биологической приспособляемости к подводному миру (см., например, повести С.Павлова «Акванавты» и А.Балабухи «Майский день»), не исключено — в сотрудничестве с «приматами моря» дельфинами (как в повести А.Кларка «Остров дельфинов» или в романе С.Жемайтиса «Плавающий остров») в роли пастуха китовых стад (например, в романе А.Кларка «Большая глубина», повести А. и Б.Стругацких «Возвращение») и т.д.
Мы приводим эти примеры, по-своему типичные для научной фантастики, не только из-за их созвучия задачам изменений в экономике. По литературно-критическим откликам складывается иногда впечатление, будто научная фантастика — вся сплошь о звездолётах, об иных мирах. А между тем, её забота о хлебе будущего распространяется и на самые актуальные ныне идеи ресурсосберегающей, природосохраняющей экономиики, включает то самое требование безотлагательного теперь перехода на замкнутое, безотходное производство, не загрязняющее окружающей среды, которое предусматривалось фантастическими моделями задолго до того, как ударила в набат реалистическая литература.
Правда, не были услышаны и предостерегающие голоса учёных, которые раздавались гораздо раньше. Надо было обладать неординарной дальновидностью, чтобы в далёком прошлом предусмотреть вот эти буквально сегодняшние проблемы: «Не будем, однако, слишком обольщаться нашими победами над природой, — писал Ф.Энгельс в „Диалектике природы”. — За каждую такую победу она нам мстит. Каждая из этих побед имеет, правда, в первую очередь те последствия, на которые мы рассчитывали, но во вторую и в третью очередь — совсем другие, непредвиденные последствия, которые очень часто уничтожают значение первых»[573].
Если в древности подобное «покорение» природы оставляло за собой пустыню, то теперь, когда научно-индустриальная мощь человека сравнима с глобальными силами, не запаздываем ли мы, откладывая на завтра вопрос, идёт ли вообще наша цивилизация оптимальным, разумным путём?
Научная фантастика, во многом опередившая науку и практику, в своей увлечённости промышленно-урбанистическими формами прогресса, всё-таки проглядела экологическую опасность в её действительных масштабах. Зато теперь она берёт реванш, выдвигая этот вопрос, подразумевающий также и радикальное решение экологической проблемы как частный случай. В повестях «У меня девять жизней» А.Мирера и «Возвращение» А. и Б.Стругацких эскизно очерчена гипотетическая цивилизация иного типа, чем наша, основанная не на крупномасштабной технике, где, например, роль машин-автоматов выполняют животные и растения, гигантский живой мозг работает в качестве ЭВМ и т.д. Производство материальных благ, преобразование окружающей среды как бы продолжает природные процессы. Такая цивилизация, во-первых, более производительна, а главное, не нарушает гармонии разума со средой. Её зародыш — не в дальнем космосе, а у нас на Земле — можно усмотреть ещё в повести А. Беляева «Вечный хлеб», рассказывающей о том, как было открыто синтезирование питательного теста — прямо из воздуха! Однажды инициированная реакция идёт сама собой, без участия человека. Интересный, прямо-таки сегодняшний комплекс условий.
Подобная форма производительных сил исключила бы нынешние противоречия, когда мы теперь восстанавливаем природное равновесие, апеллируя к нашему чувству вины за опасную экологическую обстановку. Искусство теперь задним числом сигналит о недальновидных «победах» человека над природой, тогда как необходимо наперёд коррелировать преобразование природы, в том числе и с нашим нравственным идеалом.
Научная фантастика в своих конкретных предостережениях не может быть намного мудрее научно-общественной мысли, из которой она исходит. Её возможность в другом, — СОЗДАВАТЬ ПОСТОЯННУЮ ОРИЕНТАЦИЮ В БУДУЩЕЕ, чтобы общественное сознание заранее выбирало оптимальные пути преобразования окружающей среды.
Закапсулировать цивилизацию нельзя без того, чтобы не пойти вспять. Любая живая система тотчас же начинает умирать, как только останавливается в своём развитии. И может быть, новые биологические технологии провозвестят переход к принципиально иному типу преобразования природы, ей же, природе, и родственному? Научно-фантастические модели выдвигают на обсуждение миллионов читателей (и в этом одно из преимуществ фантастики как формы культуры) новую мысль об управлении стратегией бытия, казалось, навечно нам заданной от Мироздания, подобно закону всемирного тяготения.