Гари чувствовал себя игрушкой, за которую дерутся две упрямые женщины. Одна не желала дать ему развод, а другая любой ценой хотела женить его на себе.
Сильвия раздраженно писала Кристель: «Разумеется, мы все участвуем в этом сумбуре, и приятного в этом мало. Ромен просто дурак! Мне приходится утешать Лесли, наставлять Джин. Люди и от меньшего с ума сходят!»{498}
56
Гари вернулся во Францию с двумя рукописями, каждая из которых на свой манер перепевала мотивы предыдущих книг. В 1958 году он уже написал новый вариант «Европейского воспитания», который был опубликован в Англии и Америке разными издателями под разными названиями. Британская версия вышла в издательстве Cresset Press и называлась Nothing Important Ever Dies{499}, а в США роман появился под названием An European Education{500}, издательство Simon & Schuster. И это при том, что книги были совершенно одинаковы, вплоть до оформления. Существенно переработав оригинальный текст 1943 года, Гари умело подогнал его под вкусы англоязычных читателей{501}.
Так, он добавил новый эпизод «Операция „Серый волк“» (глава 3), сцену расстрела на льду (глава 33), ввел дополнительный персонаж — легендарную партизанку Надежду, которая в англоязычном варианте получила имя partisan Nightingale (партизан Соловей); также в книге появились упоминания о сражениях 1942–1943 годов и о вступлении в войну союзных войск. С другой стороны, из романа исчез рассказ Добранского «Под Сталинградом» (глава 32), который явно пришелся бы не по духу американцам, вовлеченным в холодную войну, а сон польского летчика-истребителя Тадека Хмуры[66] превратился в The Dream of Johnny Sayers, RAF, flighter pilot{502}. Наконец романтическая история Янека и Зоей получила happy end — после войны у героев рождается сын.
В письме от 29 декабря 1960 года Гари сообщал Клоду Галлимару, что направил «новый текст „Европейского воспитания“, с многочисленными исправлениями и дополнениями» в «Либрер Ассосье»{503}: «Текст был дополнен тремя новыми главами, общий объем добавлений составил пятнадцать листов, многие фрагменты были изменены». Выход книги был намечен на февраль 1961 года{504}. Она должна была стать единственным официальным вариантом «Европейского воспитания». Однако чуть ниже Гари писал, что не считает этот вариант окончательным, и если «Галлимар» решит переиздать «Воспитание», он внесет в него новые поправки, тем более что в гранках «Либрер Ассосье» полно ошибок.
Новое издание должно было сопровождаться документами о польском движении Сопротивления, которые совершенно не соотносились с историческим контекстом и географией романа. Гари вернул сюда главу «Под Сталинградом», стихотворение, без присутствовавших в предыдущем варианте строк на польском языке, и сон Тадека Хмуры. Превращение партизана Соловей в Надежду сделало непонятным финал: в самом конце романа лейтенант Янек Твардовский восклицает: «Сколько соловьев пропело с тех пор!», но никаких соловьев в тексте нет! Вот почему Гари пришлось в последний момент заменить соловьев на бабочек.
Текст книги сопровождался факсимиле приказа главного командования Гвардии Людовой, опубликованного 15 мая 1942 года на польском языке с французским переводом, двумя фотографиями, на одной из которых изображены польские солдаты, а на другой — польский партизанский отряд. На обложке была фотография березового леса, хотя в литовских лесах растут в основном сосны и клены.
После подписания 23 августа 1939 года советско-германского пакта Литва находилась в сфере интересов Германии. В июне 1941 года за несколько дней она была завоевана и вплоть до июля 1944 года входила в восточный рейхкомиссариат{505}, тогда как Польша подчинялась генерал-губернаторству. Всё это время Германия с помощью Литвы занималась систематическим уничтожением евреев. Группы литовских партизан обезоруживали и убивали евреев-партизан, которым удалось из гетто в Вильно сбежать в леса Нароча и Рудницкой.
Если в 1960 году, перерабатывая книгу, Гари поставил цель правдиво изобразить действительность, то в его распоряжении были по крайней мере четыре надежных свидетельства партизан, переживших войну: «Дневник» Аврома Суцкевера{506}, «Мемуары» Хаима Кацергинского{507}, сочинение Иосифа Тененбаума{508} и статьи Абы Ковнера{509}.
Перспектива снова остаться без денег беспокоила Гари, и он делал всё, чтобы этого не случилось. Из Штатов Гари привез рукопись наскоро сочиненной пьесы «Джонни Сердце», которую надеялся в скором времени увидеть на сцене. В ней прослеживались мотивы «Тюльпана» и «Человека с голубкой», и сам Гари назвал ее «сатирической поэмой Запада»{510}. Главный герой пьесы Джонни — юный американец-идеалист, который мечтает спасти мир. Как и Тюльпан, он решает сыграть на цинизме газетчиков, изобразив голодовку. В своем провокационном монологе журналист Гринберг, скептически настроенный и пришедший взять у Джонни интервью, заявляет, что мошенничество и самоирония — оружие, которого не переломить праведным гневом.
Беатрис Бек сочла эту пьесу «удивительно смешной»{511}, а через два года, осенью 1962-го, Франсуа Перье показал ее в театре Мишодьер. Он сам сыграл Джонни, на роли двух беспринципных журналистов пригласил Мишеля де Ре и Мориса Шеви, а «Крылатым конем» стал Анри Вирложё. Последнюю репетицию посетила целая комиссия профессионалов: Андре Руссен, Франсуа Шометг, Анатоль Литвак, Симона Синьоре, Ив Монтан, Мадлен Рено, Одри Хепберн, Мел Феррер, Эдвиж Фейер, Поль Мерисс, Мишлин Пресль. Все они были друзьями Пьера Френе, Франсуа Перье и Ивонны Прентан, которые руководили театром. Жюри отнеслось к пьесе снисходительно-сочувственно. На следующее утро после премьеры писатель Гари проснулся графоманом. Ему ставили в упрек не только очень слабую пьесу, но и доведенный до абсурда снобизм. Как выразился автор статьи, пожелавший остаться неизвестным, «он разговаривал слишком громко, высказывался тоном, не допускающим возражений, одевался как попугай, вел себя как голливудская звезда и произносил речи, начисто лишенные простоты».
Жак Лемаршан из литературного приложения к «Фигаро» написал: «„Джонни Сердце“ — плохая, очень плохая пьеса. Великолепный прозаик, чуткий к слову повествователь, красноречивый поэт написал посредственную пьесу, потому что подступил к театру с верой в победу, но без оружия»{512}. Жан-Жак Готье, штатный критик «Фигаро», задавался вопросом, как Ивонна Прентан и Пьер Френе могли допустить «такую монументальную оплошность, такую вопиющую ошибку в оценке произведения». Ниже он добавлял: «Я не узнаю автора „Обещания на рассвете“ в создателе этой лирико-саркастической нескладехи, этого претенциозного „абстрактного полотна“, этого одновременно торжественного и опереточного попурри»{513}. Жорж Лерминье из «Паризьен либере» тоже выставил «Джонни» в нелепом свете: «Неужели непонятно, что это осечка? Агрессивное дурновкусие, бесполезное скрежетание зубами, даже если иногда, хотя слишком редко, и появляются неожиданно искренние реплики… Тяжело, неудобоваримо, достойно сожаления»{514}. По мнению Поля Мореля, это произведение Ромена Гари было отмечено «примитивным <…> стилем, плоским юмором, болезненной фантазией, слоновьей грацией и пошлым краснобайством»{515}. А Бертран Пуаро-Дельпеш сделал следующий вывод: «Это не пьеса, это просто болтовня с картинками».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});