Читать интересную книгу Сочинения - Плутарх

12. Сопоставим с поведением Александра примеры общепризнанных философов. Сократ проявил сдержанность,920 когда спал вместе с Алкивиадом: Александр, когда префект побережья Филоксен, сообщая ему, что в Ионии есть мальчик невиданной красоты, запросил, распорядится ли он прислать его к себе, ответил с горечью: «Что такого ты узнал обо мне, негоднейший из людей, что подольщаешься ко мне такими предложениями?» Мы восхищаемся тем, что Ксенократ не принял посланные ему в дар Александром пятьдесят талантов; а тем, что Александр их послал, не будем восхищаться? Разве мы не согласимся, что одинаково пренебрегают деньгами и тот, кто отклоняет такой подарок, и тот, кто его предлагает? Ксенократа философия научила не нуждаться в богатстве; Александра же она научила нуждаться в нем, чтобы щедро одарять таких, как Ксенократ. Анаксарх при виде крови, текущей из раны Александра, сказал: «А ведь это не влага, а кровь»,921 но сколько раз это говорил сам Александр, получая раны? Впрочем, правильные суждения, как мы полагаем, присущи всем людям — ведь природа сама по себе указывает путь к подобающему, — но философы отличаются от большинства тем, что у них эти суждения твердо противостоят неблагоприятным обстоятельствам. Ведь не всегда люди руководствуются в своей жизни такими положениями, как

Знаменье лучшее всех — за отечество храбро сражаться,922

или «последний предел для всех людей — смерть»; но сила обстоятельств ломает здравые суждения, и мысль о близкой опасности заглушает голос разума. Ибо страх не только «поражает память», по слову Фукидида,923 но подавляет всякие руководящие правила, честолюбие, стремления, если философия не предоставила им своей опоры.924

……….

О СУДЬБЕ И ДОБЛЕСТИ АЛЕКСАНДРА

Речь вторая

1. Во вчерашней речи я, кажется, упустил сказать, что веку Александра счастливая судьба послала и много приобретений в искусствах, и много выдающихся дарований, или, может быть, в этом счастливая судьба не Александра, а тех, кому довелось иметь своим современником человека, способного и наилучшим образом оценить сделанное ими, и достойно вознаградить за это. Недаром в более позднее время, как передают, кто-то сказал Архестрату, хорошему поэту, но жившему в нужде и безвестности: «Если бы ты родился при Александре, то он за каждый стих дарил бы тебе Кипр или Финикию». Но я думаю, что лучшие из тогдашних мастеров были не только современниками, но и созданием Александра. Ведь как прекрасное плодоношение бывает следствием благорастворения и тонкости окружающего воздуха, так возрастание искусств и счастливых дарований вызывает благосклонность уважительностью и широтой интересов царя; и напротив, все это угашается и подавляется завистливостью, мелочностью и недоброжелательством властителей. Говорят, что тиран Дионисий, слушая знаменитого кифареда, пообещал ему в награду талант серебра. Когда на следующий день тот попросил обещанного, он ответил: «Вчера ты порадовал меня своим пением, а я тебя — поданной тебе надеждой; так что ты уже получил награду за доставленное удовольствие». Александр, ферейский тиран — лучше было бы только так и называть его, чтобы не осквернять имя Александра, — присутствуя на представлении трагедии, разжалобился. Вскочив с места, он поспешно удалился из театра, говоря, что нельзя допустить, чтобы его, убийцу стольких граждан, увидели проливающим слезы над бедствиями Гекубы и Поликсены.925 Мало того, он чуть не подверг судебному преследованию актера, который лишил его душу присущей ей железной твердости. Архелаю, который был известен своей скупостью на подарки, поэт Тимофей926 часто намекал на это, повторяя в своем пении стих

У тебя земнородный в почете металл,

на что Архелай не без остроумия откликнулся: «У тебя ж на примете все тот же металл». Скифский царь Антей927 велел пленному флейтисту Исмению играть во время пирушки. Все остальные восхищались и рукоплескали, сам же он поклялся, что ему приятнее слушать ржание коня. Так далеко обитали его уши от Муз: его душевный склад больше подходил к тому, чтобы слушать в стойлах не лошадей, а ослов. Какого же приращения искусств и какого почета для них можно ожидать при таких царях и под покровительством такой Музы? Но нет места для искусств и при царях, бездарных любителях, преследующих истинных художников своей завистью и недоброжелательством. Таким был тот же Дионисий, сославший поэта Филоксена в каменоломни за то, что он, получив приказание выправить написанную Дионисием трагедию, перечеркнул ее всю от начала до конца. Да и Филипп был таков же: поздно обратившись к учению, он остался ниже своих природных способностей и был склонен к юношескому самомнению. Передают, что он, заспорив с одним музыкантом о некоторых вопросах гармонии, думал, что убедил его. Однако тот, слегка улыбнувшись, сказал: «Да не постигнет тебя, царь, такая беда, чтобы ты лучше меня понимал это».

2. Но Александр, понимая, в чем ему надо быть только зрителем и слушателем, а в чем участником и исполнителем, всегда старался в совершенстве владеть оружием, как

мощный доспехом гоплит, в битве гроза для врагов,928

по слову Эсхила. Это искусство он унаследовал от предков Эакидов и Геракла, а остальным искусствам уделял уважение, сообразное с их достоинством и привлекательностью, но без соревнования: доставляемое ими удовольствие не вызывало у него желания подражать. Современниками Александра были трагические актеры Фессал и Афинодор с товарищами, состязавшиеся между собой. Хорегами были кипрские цари, а судьями наиболее выдающиеся из стратегов. Когда победа была присуждена Афинодору, Александр сказал: «Я предпочел бы потерять часть царства, чем видеть Фессала побежденным». Однако он не искал встречи с судьями и не возражал против вынесенного ими решения, считая, что должен быть выше всего остального, но подчиняться справедливости. Комическими актерами были скарфиец Ликон с товарищами. Когда Ликон вставил в одну комедию просительный стих, Александр, рассмеявшись, подарил ему десять талантов. Среди кифаредов был Аристоник, который, придя на помощь своим в битве, пал, доблестно сражаясь. Александр приказал воздвигнуть ему медную статую в Дельфах, изобразив его с кифарой и с копьем: этим он воздал почесть не только музыканту, но и музыке как искусству, вселяющему воинскую доблесть и воодушевляющему тех, кто в нем должным образом воспитан. Сам Александр однажды, слушая военный напев в исполнении флейтиста Антигенида, так воспламенился духом под впечатлением музыки, что, схватив лежавшее рядом оружие, явил пример того, о чем поют спартанцы:

Звон кифары благозвучной множит силы у бойцов.929

Веку Александра принадлежат также живописец Апеллес и ваятель Лисипп. Первый написал Александра с перуном в руке так выразительно и соразмерно, что, как говорилось, из двух Александров рожденный Филиппом был непобедим, а созданный Апеллесом неподражаем. Лисипп же изваял Александра смотрящим ввысь, с лицом, обращенным к небу (как и в действительности Александр имел обыкновение держать голову, слегка закинув ее), так что под статуей была сделана меткая надпись:

Речь на устах у кумира, вперившего на небо взоры:Я господин на земле; Зевс, на Олимпе цари.

Поэтому Александр только Лисиппу предоставил изготовлять его изображение: только он один показывал в меди характер и вместе с внешностью выявлял и доблесть; тогда как другие, стараясь подражать наклону шеи и переливчатой мягкости взора, не могли сохранить мужественного и львиного выражения в облике Александра. В числе прочих мастеров был и архитектор Стасикрат, который задумал произведение, не пленяющее зрителя приятностью красок и очертаний, но величественное и рассчитанное на щедрую царскую поддержку в его осуществлении. Явившись к Александру, он резко осудил существующие изображения его в живописи и скульптуре как произведения робких и слабых мастеров. «Я же решил, — сказал он, — сложить подобие твоего тела, царь, в живую и неистребимую материю, имеющую вечные корни и недвижимую, неколебимую тяжесть. Фракийский Афон в том месте, где он выше всего и где вокруг него открывается самый широкий кругозор, имеет соразмерные долины, вершины, члены, сочленения, близкие к человеческому образу, и может, при подобающей обработке, стать и называться изображением Александра; стопами касающегося моря, одной рукой объемлющего и поддерживающего город с десятитысячным населением, а правой возлиющего из чаши вечную реку, впадающую в море. Золото, медь, слоновую кость, дерево, краски, всякую рыночную мелочь, подверженную и уничтожению, и кражам, мы отвергнем». Выслушав его, Александр воздал полную хвалу богатству и смелости такого замысла, но добавил: «Все же оставь Афон спокойно пребывать на месте: довольно ему и одного царя,930 воздвигшего на нем памятник своего нечестивого высокомерия; а меня покажут Кавказ, Эмодские горы,931 Танаис и Каспийское море — это образы моих деяний».