Мариета присела в легком реверансе.
— Мадомазела!
— Доброе утро!
Леони обошла стол и заняла свое обычное место лицом к двери.
Одна мысль не давала ей покоя. Если в Каркассоне буря не улеглась, то хозяин отеля не сможет передать Виктору Константу письмо на площади Гамбетты. Или концерт просто отменят из-за проливного дождя. Она ничего не могла исправить и выходила из себя, понимая, что никак нельзя узнать, получил ли мсье Констант ее послание.
«Разве что он захочет сам мне написать…»
Она вздохнула и развернула салфетку.
— Мой брат уже спускался, Мариета?
— Нет, мадомазела. Вы первая.
— А тетя? Она оправилась после вчерашнего?
Мариета помолчала, потом, таинственно понизив голос, проговорила:
— Вы разве не знаете, мадомазела? Мадаме ночью стало так плохо, что сеньеру Анатолю пришлось послать в город за доктором.
— Как? — ахнула Леони. — Я и думать не думала! Надо пойти к ней.
— Лучше ее не тревожить, — поспешно остановила ее Мариета. — Всего полчаса назад мадама уснула как младенец.
Леони снова опустилась на стул.
— Ну а что сказал доктор? — спросила она. — Это ведь доктор Габиньо был?
Мариета кивнула.
— Сказал, что мадама простыла, и простуда может перейти во что-нибудь похуже. Он дал ей порошок от лихорадки. Он, и ваш брат тоже, пробыли с ней всю ночь.
— Какой же теперь диагноз?
— Это вам надо спросить сеньера Анатоля, мадомазела. Доктор говорил с ним наедине.
Леони чувствовала себя ужасно. Она винила себя за прежние недобрые мысли и за то, что проспала всю ночь, даже не зная, какая в доме беда. Внутри у нее все сжалось в комок. Она подумала, что не сможет протолкнуть в себя ни крошки еды.
Однако, когда Мариета вернулась с подносом и поставила перед ней тарелку соленого горного бекона, свежие яйца и теплый белый хлеб с валиком свежесбитого масла, она почувствовала, что, пожалуй, сможет немножко поесть.
Она ела молча, а мысли ее прыгали как рыбки, выброшенные волной на берег, — от беспокойства за тетю к более приятным воспоминаниям о мсье Константе, и вновь к Изольде.
Она услышала шаги в холле, отбросила салфетку на стол, вскочила и выбежала к двери, столкнувшись лицом к лицу с Анатолем.
Он был бледен, под глазами от бессонницы пролегли черные тени, как след измазанных в чернилах пальцев.
— Прости меня, Анатоль, мне только сейчас сказали. Мариета думает, что лучше дать тете Изольде выспаться и не тревожить ее. Доктор утром вернется? Да?
Как ни измучен был Анатоль, он улыбнулся и вскинул руку, чтобы остановить поток вопросов.
— Успокойся, — сказал он, обнимая сестру за плечи. — Худшее уже позади.
— Но…
— Изольда поправится. Габиньо был великолепен. Дал ей какое-то снотворное. Она еще слаба, но жар спал. Несколько дней покоя, и все пройдет.
Леони расплакалась и сама поразилась такому всплеску чувств. Она и не замечала до сих пор, как привязалась к своей тихой ласковой тете.
— Ну-ну, малышка, — ласково утешал ее брат. — Не о чем плакать. Все будет хорошо. Не надо так огорчаться.
— Давай больше не ссориться, — всхлипнула Леони. — Я не могу, когда мы с тобой не друзья.
— И я тоже, — признал он, вытаскивая из кармана платок и подавая сестре.
Леони вытерла заплаканные щеки, потом высморкала нос.
— Как неизящно, — рассмеялся брат. — Маман была бы тобой недовольна. А что, ты уже позавтракала?
Леони кивнула.
— Ну а я еще нет. Составишь мне компанию?
Весь день Леони держалась поближе к брату, забыв на время о Викторе Константе. На время все ее мысли и сердце обратились к Домейн-де-ла-Кад и к тем, кого приютил этот дом.
До конца недели Изольда не вставала с постели. Она была еще слаба и легко утомлялась, но днем Леони читала ей вслух, и на лицо больной постепенно возвращались краски. Анатоль вместо нее занялся делами поместья и даже сидел у нее в комнате по вечерам. Если слуг и удивляла такая фамильярность, Леони не слышала, чтобы кто-нибудь высказывался на этот счет.
Несколько раз Леони ловила на себе взгляд брата, как будто тот собирался ей что-то сказать. Но стоило ей спросить, в чем дело, он с улыбкой отнекивался и снова возвращался к тому, чем был занят.
К вечеру воскресенья к Изольде вернулся аппетит, так что поднос с ужином отнесли к ней в комнату. Леони с радостью видела, что тетя уже не выглядит такой худой, осунувшейся и изможденной. На самом деле в некоторых отношениях она выглядела даже лучше прежнего. Кожа ее словно светилась, а в глазах появился блеск. Леони знала, что брат тоже это заметил. Он бродил вокруг дома, насвистывая, и у него явно полегчало на душе.
На половине слуг главной темой разговоров было наводнение в Каркассоне. С утра пятницы до вечера воскресенья над городом и окрестностями одна за другой прошли чередой грозы. Связь между селениями нарушилась, а некоторые местечки оказались совершенно отрезаны от большого мира. Ренн-ле-Бен и Кийяну тоже досталось, но не больше, чем в обычный осенний сезон бурь.
К вечеру понедельника вести о катастрофе, поразившей Каркассон, дошли до Домейн-де-ла-Кад. После трех дней непрерывных ливней, обрушившихся на равнину сильнее, чем на взгорья, утром в воскресенье река Од вышла из берегов, затопив Бастиду и низинные районы города. Первые известия доносили, что кварталы Триваль и Барбакан целиком залиты водой. Старый мост, связывавший средневековый город с Бастидой, тоже накрыло водой, но пройти по нему было можно. В саду при госпитале по колено стояла черная вода. Несколько других зданий на левом берегу снесло течением. Выше по реке, у плотины Пайшеру, вздувшаяся река подмыла и вывернула из земли целые деревья.
Леони с нарастающим беспокойством выслушивала известия. Она опасалась за благополучие мсье Константа. Не было никаких оснований предполагать, что с ним что-то случилось, и все же тревога немилосердно терзала ее. Еще тяжелее становилось оттого, что нельзя было признаться Анатолю, что ей знакомы пострадавшие кварталы и что у нее особый интерес к происходящему.
Леони упрекала себя. Она прекрасно знала, как нелепо испытывать столь сильные чувства к человеку, в обществе которого провела меньше часа. Однако мсье Констант прочно занял место в ее романтичной душе, и она не в силах была отделаться от мыслей о нем. И вот, как в начале октября она, сидя у окна, ждала письма из Парижа, от матери, так теперь гадала, не лежит ли в почтовой конторе Ренн-ле-Бен невостребованное письмо из Каркассона.
Вопрос был в том, как ей выбраться в город? Едва ли можно было доверить столь деликатное дело кому-то из слуг, даже дружелюбному Паскалю или милой Мариете. Была и другая забота — если хозяин отеля не доставил письмо к назначенному времени на площадь Гамбетты, а концерт не отменили, то мсье Констант — несомненно, человек принципов — наверняка счел связь оборванной.