расцеплять, распутывать.
Но чего-то третий заупрямился.
– Кто вахтенный штурман? Я или ты?
– Я говорю – подработать надо назад.
– А я считаю – не в свою компетенцию суёшься.
Дрифтер вышел на середину, стал против рубки.
– Тебя по-хорошему просят – подработай!
Но орал он уже не по-хорошему, пасть разинул, как у той самой акулы; я думал – тот ему как раз туда ракетой пальнёт.
– А я тебе по-хорошему отвечаю – мелко плаваешь, понял?
– Ты будешь работать или нет? – Дрифтер совсем уже бешено орал. – Сейчас всю команду распускаю к Евгенье Марковне!
– Ты на кого орёшь, пошехонец? Ты с кем это при команде разговариваешь? Ты со штурманом разговариваешь!
– А я штурмана не вижу. Я лодыря вижу. Один шрам тебе сделали – гляди, другой щас сделаю для равновесия.
– Ну, ты у меня запоёшь!
– А я и пою!
– Ты при капитане запоёшь!
– И при капитане запою!
Мы стояли, работу бросив, смотрели, как они лаются на ветру. Брызги их обдавали, мотало штормом, но дело ещё только разгоралось. А нам, палубным, передышка. Ну, и развлечение как-никак. Мы тем временем закурили, из каждого рукава дымок поплыл.
И так бы они ещё долго обменивались, но тут кеп вышел в рубку. И оба враз примолкли, тишь да гладь на пароходе. Дрифтер пошёл к своему шпилю, а третий, конечно, подрабатывать начал. И мы разошлись по местам.
Дрифтер сказал хрипло:
– Поуродуемся, ребята, до чаю. Рыбы на борту – что грязи.
И чай пили тоже по сменам, на кнехте, и выбирали потом до ужина, а она всё шла и шла, сетка за сеткой, сплошная серебристая шуба. Темень наступила, и врубили прожектора, и всё не кончалась она, треклятая, не кончалась…
А кончилась – как-то вдруг, никто и не ждал. Вожак кончился, последняя сетка, бочка последняя ушла в трюм.
Сколько ночи прошло, когда задраивали трюм, не знаю. Я заклинивал брезент и попал себе ручником по пальцам, а боли не услышал, как будто и боль во мне вся кончилась.
Потом ещё, помню, когда шёл в кап, меня прихватило волной, и я стал на одну ногу, взялся за дверную задрайку и выливал воду из сапога. Ведро, наверно, вылил. Потом из другого. А первый у меня подхватило волной, и я за ним бежал босиком. Догнал и швырнул оба сапога в кап. Уже не думал, что в кого-нибудь попаду.
В кубрике спали уже, только роканы скинули на пол, и я тоже свой скинул, в телогрейке полез в койку. Но увидел – Димка мучается с Аликом, стаскивает с него, спящего, буксы и сапоги. Я слез помогать Димке, но уж не помню, стащили мы эти буксы или нет.
…А через час подняли нас – на выметку.
Так она шла четыре дня, подлая рыба, – по триста пятьдесят, по четыреста бочек за дрейф. И каждый день штормило, и валяло нас в койках, и снилось плохое. А потом сразу кончилось – не пустыря дёрнули, но и не заловилась она, как в эти четыре дня. Эхолот её нащупывал, большие под килем проходили сигары, а в сети как-то не шла.
Часам к двум я скойлал последнюю бухту и вылез. Палуба была вся мокрая, серая и вдруг зажелтела от солнца. Облака плыли перистые, к ветру, к перемене погоды, и волна шла себе мелким бесом, сине-зелёная, с белыми барашками. Это ещё можно пережить.
И вожак тоже можно пережить. Не то что привык я к нему, нельзя к нему привыкнуть, а просто разобрался – когда нужно «шевелить ушами», а когда и поберечься, что он тебя рванёт со шпиля, когда попридержать, услышать вовремя, что сетку подводят, а когда можно и на палубу вылезти, покурить у всех на глазах, и никто слова не скажет.
– Ну, как, Сень? – спросил дрифтер. – Освоил вожачка?
– Помаленьку.
– Вот, как скойлаешь его от промысла до порта, тогда и домой пойдём.
И правда, я посчитал – как раз за рейс и выберу эти две тысячи миль.
Я сплюнул и пошёл к бочкам. Всё же разнообразие…
13
В этот же день к нам почта пришла и картины. Один СРТ доставил, «Медуза», из нашего же отряда. Позже нас на неделю вышел на промысел.
Бондарь приготовил пустую бочку, Серёга достал багор с полатей. Как-то уж вышло, что он и за киномеханика, и вот если надо, с багром – то почту тащить, то чей-то кухтыль потерянный – в «комсомольскую копилочку»[52].
«Медуза» стала от нас метрах в пятнадцати, и кепы начали переговоры:
– Как самочувствие? – это с «Медузы».
– Спасибо, и вам такого же. – Это наш. – Имеем две про шпионов и эту… как ее…
Дрифтер сложил ладони рупором:
– «Берегись автомобиля»!
Там пошло совещание. Потом с «Медузы» ответили:
– Товар берём.
– А вы что имеете?
– Одну про шпионов, но две серии. И заграничную, про карнавал. С песнями.
Кеп поглядел на нас. Я её как будто видел в порту.
– Ничего, весёленькая.
Кеп опять приложился к мегафону.
– Махнёмся!
Они запечатали бочку и кинули за борт, а сами отошли. Мы подошли,