Читать интересную книгу Земля Четверых (СИ) - Ерма Фау

Отец, как всегда, на на своём почетном месте, дочитывал ежедневную газету с трубкой в зубах. Его глаза скользнули по Эвану, уголки губ поползли вверх. Анжелина уселась на явно слишком низком для неё стуле, отставив фарфоровую тарелку из дорогого посудного набора в сторону, и рисуя что-то в старой школьной тетрадке. Дедушка с бабушкой сидели на лежанке, к которой был приставлен стол.

Парню почему-то захотелось достать из кармана сигарету и закурить… Но почему? Он никогда не курил, это вредно, а от сигарет гниют зубы!

— Внучек! — добродушно воскликнул дедушка Леон. — Как успехи в академии? Когда ты там уже получишь свой красный берет*?

— В следующем году, говорил же. — мягко ответил Эван, остановившись в проходе.

— Если не провалит экзамены. — пробурчал Артур, крепко сбитый отец юноши. Он постоянно носил на носу небольшое, серебряное пенсне. Его квадратное, жесткое лицо украшали пышные рыжие усы и бакенбарды.

— Не провалю. — уверенно ответил парень.

— Ты мне в прошлом году говорил, что военную теорию на пятёрку сдашь, и что? — он сложил газету пополам и отложил в сторону уже давно потухшую трубку. — Тройка с минусом. Позор!

— Учитель козёл… — удрученно бросил сын. — Завалил меня на последнем тесте…

— У тебя все учителя козлы, Эван. Один ты, мушкетер. Вместо того чтобы учиться, калякаешь днями всякую ересь. Доиграешься, вышвырнут из училища к чертовой матери…

— Так! А ну хватит дрязг за семейным столом! — подняла голос бабушка Лиза, хлопнув ладошкой по заплывшим коленям.

Она была очень низкорослой и полной, с седыми, короткими голосами, но своим басистым голосом могла дать фору любому армейскому офицеру. А если её разозлить, то и скалкой по затылку заехать может. Отец Эвана называл свою тещу «бой-баба», когда та его не слышала. Не потому что не любит, а потому что уважает.

— Всё готово! — рядом с парнем прошмыгнула мама, неся в одной руке тарелки с котлетами и голубцами, а во второй миску с макаронами.

— Ева, ты просто золотце. — улыбнулся сквозь усы Артур.

— На рынке сегодня свиной бок задёшево отдавали, так я его на фарш и перемолола… — ответила жена. — Эван, садись, чего стоишь?

— Ну… — дед Леон достал из-под стола пузатую бутылку дешевого виски и начал разливать его по рюмкам. — За хороший вечер! Эван, тебе налить? — он подморгнул внуку.

«Эван… Эван Ричард… Эван? Почему… Почему меня начинает тошнить от презрения, каждый раз когда я слышу это имя? Я никогда его не любил, оно мне словно чужое… Но… почему?»

— Папа! — возмутилась Ева. — Нельзя! Рано ему ещё!

— Какой, нельзя? Ему скоро восемнадцать, пусть выпьет в кругу семьи. А, Эван, чего молчишь, как воды в рот набрал?

Парень кисло улыбнулся и хотел было с радостью занять своё место у стены, но одёрнул себя, не дав ноге сделать шаг внутрь комнаты. Мышцы свело судорогой, парень тяжело облокотился о дверной косяк. Что-то удерживало его от этого простого действия, какой-то необъяснимый предрассудок, глупая мысль, которую он никак не мог прогнать. Его тело словно клинило изнутри. — «Почему нет?» — спросил он сам себя, не понимая собственных действий. — «Я же хотел этого… всегда мечтал об этом…»

— Сынок, всё в порядке? — побледневшая Ева тут же подскочила к сыну, подхватывая его ослабевшее тело. — Тебе плохо, присядь?

— Принести воды? — спохватился Артур.

Парень ощущал холодное прикосновение матери, словно остужающее разгорающийся в груди жар. — «Мечтал?» — его лицо застыло в недоумении, он медленно окинул взглядом свою родню, ждущую его за обеденным столом. Их испуганные лица укололи его сердце виной. — «Мечтал о том, чем владел с рождения? Семья? Родственники? Я мог мечтать… лишь о том, чего у меня никогда не было… Я…»— Эван посмотрел на свои ладони, будто выискивая оставленные на коже подсказки, затем на побледневшее лицо матери.

— У тебя нет лица, я его не помню… Ты умерла… — спокойно сказал юноша. Его губы двигались сами по себе, опережаемые всплывающими в голове воспоминаниями. — Отец погиб на войне, самонадеянный, жаждущий денег и власти глупец, оставил нас одних. Ты умерла, вместе с сестрой, которой у меня никогда не было. Я остался сам. Я всегда был сам…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Что… Что ты такое говоришь? — перепугано залепетала Ева. — Артур, у него горячка, вызови скорую!

— У меня никогда не было семьи. Я всегда был один. Это не моё имя… Я не Эван Ричард!

«Нет, я мечтал о простой жизни с семьёй…»— проскочила настойчивая мысль. Но она была не его, её словно настойчиво подбрасывали ему, раз за разом.

— Меня никто, никогда не любил, и даже у добродушного деда Леона я вызывал страх… Это то, кем я есть. — парень ощутил, ка его ладонь охватила дрожь и острая боль.

Лицо матери исказилось, превратилось в блеклую, фарфоровую маску. Она посмотрела ему в лицо и у неё изо рта потекла тонкая струйка крови. В её потухших, стекланных глазах парень увидел собственное отражение: ужасающий костяной лик, за которым скрывалось бледное, усталое, человеческое лицо.

Юноша испуганно опустил взгляд и увидел отвратительную, уродливую лапу с подобными стилетам когтями, глубоко вошедшими в живот матери, запачкав её прекрасное летнее платье в черную кровь.

— Вы все уже давно мертвы!!!

Он вынырнул на поверхность, тяжело вдыхая смердящий болотом воздух, ногами и руками отбиваясь от пытающихся обвить его тело щупалец. Черная смола заливала глаза и уши, встав омерзительным комом поперёк горла. Воспоминания в мгновение ока вернулись в норму.

— Тварь!!! — что есть силы заорал Вальдо, затягиваемый в черную пучину, но изо рта вырвался лишь приглушенное мычание и воздушные пузыри.

Эван стоял посреди тесной классной комнаты, вызванный перед доску ненавистным им учителем. Он глазами прожигал пожелтевший портрет императора, вечно смотрящий на комнату угрюмым, корящим взглядом. У парт сидел десяток кадетов, все из разных курсов, кто-то старше, некоторые младше Эвана. Засохшие вазоны на подоконнике уже неделю никто не поливал.

— Ричард, по каким причинам вас оставили после занятий? — приторным голоском поинтересовался старый, пучеглазый преподаватель военной теории, возомнивший себя великим стратегом и тактиком, раз однажды сумел переиграть генерала в шахматы.

— Опоздал на занятия… — безразлично ответил юноша.

— Ииии?..

— Оправдания тут не к месту.

— Почему вас оставили после уроков!? — громко повторил вопрос «надзиратель», как называл его про себя парень.

— Меня избил одноклассник… — нехотя добавил он. — Я не дал ему сдачи. Не ударил в ответ.

— И почему, почему же ты не проявил мужество, и не ударил наглеца в ответ?

«Не знаю… Я сожалею… Сожалею, что не сломал ему челюсть… Но почему? Что меня остановило? Жестокость поощряется в училище, так почему?»— он прокручивал в голове весь предыдущий день и не мог найти ответа на столь банальный вопрос. Эван не был трусом, он ни за что не дал бы кому либо безнаказанно себя избивать, или унижать. — «Почему меня сейчас отчитывают за трусость и слабость? Я же никогда не был трусом!»

— Я не знаю.

— Почему ты не ударил в ответ!?! — учитель замахнулся на парня указкой, но тот с легкостью уклонился от хлёсткого удара, сделав полшага назад.

«Что?..»— Эван опешил. — «Как я сумел увернуться?»

— Вы… могли выбить мне глаз… указкой… — медленно проговорил парень, не понимая, с чего он вдруг сделал такие выводы, испытывая чувство дэжавю. Об него уже однажды сломали указку. Но ни один учитель не целился ею ему в лицо.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Может и мог! — слюни брызнули у надзирателя изо рта, он разочарованно бросил «орудие пыток» на стол. — Марш на место, Ричард! Позор!!!

«Это… Не правильно!» — Эван не мог сдвинуться с места, что-то было не так. Мышцы свело судорогой, он тяжело выдохнул сухой, воняющий пылью школьный воздух. Что-то удерживало его, не давало сделать и шагу. — «Жестокость… Должна быть наказана…» — глупая мысль, которую он никак не мог прогнать. Но он и не хотел этого делать. — «Почему я опустил руки? Почему я никогда не бил в ответ? Насилие ничего не принесёт, но если дашь вытереть об себя ноги раз, люди продолжат делать это всю твою оставшуюся жизнь! Я это знаю, они не понимают слов, только язык насилия… Так почему? Почему я так уверен, что делал это по собственному желанию?»