Они повернули в один из ответвлявшихся от озера Этуаль каналов. Где-то впереди заслышалось металлическое позвякивание, вроде звона монет. По мере приближения позвякивание усиливалось, и наконец из-за поворота показалась длинная бамбуковая стрела, нависающая над самой водой. Лебедки, прикрепленные к стреле, поднимали из воды тяжелые ведра, которые покачивались на весу, разбрызгивая струи черной грязи. Шумно работающий мотор подтаскивал ведра к берегу, где их сноровисто подхватывали рабочие и опорожняли глинистое содержимое в яму. От полужидкой грязи ноги у работников жирно поблескивали; липли к телу холщовые шорты и рубахи.
Постепенно показались и дымящие соты печей обжига, внося свою лепту в зыбко дрожащее марево зноя. Вкусно пахло костром.
Это был временный лагерь Кирпичников. Со смоченными тряпицами на лицах сидела, согнувшись, детвора, заливая в кирпичные формы раствор — речную грязь вперемешку с глиной, золой и мелкими обломками камней. Сырые кирпичи лопатами отправлялись в зевы печей для обжига. Жар ощущался уже на расстоянии.
— Э, вон Противная плывет, Противная! — загомонили при виде Милены дети и приветственно замахали ей руками. При этом все как один широко улыбались безупречно белыми зубами. Милена помахала в ответ.
Канал выходил на неохватный простор рисовых полей, дремотно поблескивающих под солнцем. Флажки обозначали границы рыбных питомников. Среди рисовых полей возвышались дома на высоких бамбуковых сваях. Трепетало на веревках белье, которое развешивали все те же дети. Между домами были переброшены мостки с веревочными перилами. На одной из крыш распластался мужчина, пытаясь палкой дотянуться и прогнать усевшегося там журавля. Журавль, как мог, сопротивлялся, разевая клюв и сердито вздымая крылья. За этой сценой, подбадривая обоих участников поединка, наблюдали хохочущие женщины и малолетки. Милена резко хлопнула в ладоши, отчего птица, испугавшись, взлетела вверх. Зрители радостно заулюлюкали и захлопали. Захлопал было и мужчина, но при этом выронил палку и вцепился в крышу, чтобы не свалиться в воду.
Лодка скользила мимо плантаций гигантского лотоса, цветки которого были в это время суток сомкнуты, чтобы уберечься от солнца. Чаши-листья были такие огромные, что легко могли удержать ребенка. По ним безбоязненно разгуливали лысухи.
Встречались и грязевые пруды, где по колено в воде, весело перекликаясь, бегали взрослые и дети. Они вылавливали морских ежей. За ограждением из ивняка играла форель. Соляные бережки окружали пруды с лягушками. За ними наблюдали пастушки, оберегая квакушек от цапель, больших любительниц поживиться задарма. Им помогали мокрые собаки колли, гавканьем удерживая живность в куче. На глазах у Милены одна из них подхватила ускользнувшую из пруда беспечную лягушку. Держа ее в зубах, она добралась до середины пруда, где аккуратно выпустила беглянку. Здесь, с равным интервалом, стояли дома на сваях с перекинутыми мостками, уходя за самый горизонт, а также целые острова искусственного происхождения, которые чуть колыхались, будто дышали. И всюду лодки, всюду люди — кто присматривал за растениями, кто выжигал тростник, кто ворошил рисовую солому.
А вот наконец и само Болото.
Огромными, правильной формы, округлыми курганами оно поднималось над водой. Здесь на крышах паслись косули, а на берегах рядком лежали лодки. Виднелись столбики дыма.
Болото представляло собой что-то вроде богатого протеином гриба, который выращивался на самых соленых участках устья. Здесь обитали специальные Заготовщики. Эти люди с помощью обыкновенных лопат возводили из него целые строения, спали и готовили прямо внутри него, пока урожай не достигал нужной мягкости и спелости.
Вот и сейчас на вершине ближнего кургана кто-то занимался заготовкой — это был неспешно, вразвалочку шагающий мужчина. На голове он нес какую-то корзину. Следом на курган взобралась ватага малолеток и увлеченно двинулась за ним, балансируя на упругой поверхности, как на трамплине. Мужчина с раздраженным видом обернулся и, похоже, что-то сказал. Ребятишки разом послушно застыли, поводя плечами для равновесия.
Лодка шла дальше, и Милена вскоре заметила небольшой пароходик, пришвартованный к болотному кургану. Здесь же неподалеку орудовали заостренными лопатами Заготовщики, кромсая грибовидную поверхность и укладывая ее слоями в тачки. Тачки по трапу бегом доставлялись на борт парохода и опрокидывались, вываливая содержимое внутрь.
А впереди по курсу черными столбами поднимался дым от огромного множества печей, растянувшихся по всему горизонту, — впечатление было такое, будто разгорался невероятных размеров пожар.
Лодочник достал из-под одежды тряпицу и повязал ею лицо. Откуда-то со стороны пожарища смутно доносилось ритмичное гулкое побрякивание и какой-то не то вой, не то пение.
— Поминовение, — коротко пояснил мальчуган, протягивая Милене маску.
Печи представляли собой неровные башни из красного обожженного глинозема, обложенные вязанками сухого тростника, использовавшегося в качестве дров. По башням туда-сюда сновали черные силуэты с вязанками на спине. Печи располагались на чем-то напоминавшем розоватый остров. «Цветы, что ли? — недоуменно подумала Милена, начиная различать по мере приближения какое-то подобие не то лотосов, не то лилий. — Прямо цветник какой-то».
Оказалось, что гирлянды цветов были укреплены на челноках. Между тем до нее донеслось нестройное пение — точнее, неумолкаемое, заунывное гудение из множества песен, звучащих одновременно. На каждую из полусотни печей всходили с боков люди в белых балахонах с капюшонами. На длинных шестах они несли какие-то не то гамаки, не то коконы, проседающие под мертвым весом.
«Раз в минуту, — с точностью подсказали вирусы. — Очередной труп сбрасывается в топку ровно раз в минуту. Двести… триста похоронных процессий одновременно», — с такой же безжалостной точностью установили вирусы, стоило Милене оглядеться по сторонам. От звука погребальных песен лодки словно поднимались и опадали.
Их плоскодонке предстояло протиснуться непосредственно между ними.
Женщины в лодках тихонько покачивались. Свешивались над бортом молодые люди — поглядеть, сколько еще лодок впереди. Все были в белом — включая неподвижные фигуры с навсегда застывшими масками-лицами. Траурный шлейф дыма тянулся над водой, роняя частицы сажи на белые одежды.
Предстал мне Златоглавый Храм…Если я не отвечу устами из темноты…Припомнить спутников былых сейчас больней всего…[25]
Погребальные песни, доносящиеся со всех сторон, словно состязались между собой. Молитвенно воздев руки, причитали дети, вытирая заплаканные лица. Безучастно сидели оглушенные горем мужчины, с потерянным видом озирая печальный груз на дне своих лодок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});