Читать интересную книгу Опыт воображения. Разумная жизнь - Мэри Уэсли

— Я бы хотел посидеть. — Он огляделся в пустом холле.

— Пошли наверх. Там есть диван. — И потом, оборачиваясь: — Так говоришь, что ты в Голландии? — Она повела его к лестнице.

— Ну да, так же как ты в деревне. — Он шел за ней по пятам, вошел в гостиную и сел на диван. — Официально меня здесь нет. Я залетная птица.

— Я заварю чай.

— Нет, дай я просто посижу, пока успокоится сердце.

— Сердце? Ты болен?

— Испуган. Хлопок ткани был похож на выстрел.

Флора засмеялась.

— На Турлой-Сквэ нет пистолетов.

Феликс откинулся и закрыл глаза.

— Нет пистолетов, это хорошо. Итак, я спасен. Правда? — Он казался усталым. Волосы поседели, он потолстел.

О чем это он — в безопасности? Глядя на него, Флора подумала: „Это я чувствовала себя в безопасности, когда он держал меня за руку, чувствовала себя в безопасности, когда он танцевал со мной“. И она вдруг поняла, что сейчас, здесь, она не может себя чувствовать с ним в безопасности. Его лицо было скрытным, она такого не знала. И странного цвета, а его рука, когда она ее взяла, оказалась влажной, а не сухой, как в Динаре. „И Феликс не холодный, — подумала Флора, — каким он был все эти годы, когда я лежала в его объятиях“.

Феликс наблюдал за ней.

— Ты действительно в Голландии? — спросила она.

— Конечно нет, я пошутил. Я здесь, сижу на этом диване в Лондоне. А почему такая полупустая комната?

Флора объяснила, что почти вся мебель перевезена в деревню, и только кое-что осталось здесь. — Она полупустая, потому что война.

— Как и я, полупустой, — кивнул он.

— Я не понимаю твоей шутки.

— Какой шутки?

— Насчет Голландии.

— А, это.

— Довольно загадочно.

— О, все нормально. Это мой промах. Я сейчас в гостях. Я не предполагал встретить кого-то из знакомых. Ты вынудила меня рассказать тебе правду.

— Еще одна шутка?

Феликс расхохотался.

— Я не очень гожусь для этого. — Он смеялся напряженно.

— Годишься для чего?

— Неважно, — он перестал смеяться. — На самом деле я здесь тайно, чтобы встретиться кое с кем. И Хьюберт Виндеатт-Уайт в том числе. Помнишь его?

— Да.

— Он кто-то в разведке, в морской, насколько я понял.

— Я думала, что он журналист.

— На войне все смешано.

— Я этого не знала.

Феликс улыбнулся.

— Ты предлагала мне чаю, но я бы больше всего хотел принять ванну. Там, где я остановился, горячей воды нет.

— Конечно, ты примешь ванну. Когда у тебя встреча с этими людьми? — Она не назвала имени Хьюберта.

— Могу я остаться здесь на ночь? Было бы чудесно побыть здесь, чтобы никто не знал, где я, и почувствовать себя так свободно. — Она вспомнила его легкий акцент.

— Да, оставайся.

— Тогда ведь я смогу принять ванну еще раз, утром. — Она и не знала, что он такой любитель помыться, а что вообще-то она о нем знала? Она положит его в спальне мистера и миссис Феллоуз, после этого отнесет белье в прачечную и не станет им рассказывать, кто у нее был в гостях.

— Я приготовлю тебе постель, — сказала Флора, — и после ванны ты поешь. Хочешь омлет? Любишь омлет?

— Из настоящих яиц? — спросил он.

— И салат. Я все привезла из деревни.

— Здесь есть телефон? — осмотрелся Феликс.

— Отключен на время.

— Жаль, — он улыбнулся. Она забыла, какие у него зубы. — Ну и как насчет ванны?

— Я дам тебе полотенце, потом поедим на кухне, этот дом как бы в отставке на время войны.

— Какая роскошь — уйти в отставку, как здорово! — Он подчеркнул слово „здорово“.

— Снова шутка? — Она почувствовала, что не стоит больше спрашивать. Он пошел за ней в ванную. — Когда будешь готов, я подам ужин, — сказала она.

Уже в дверях Флора услышала:

— Меня заставили сюда приехать, потому что я знаком с Хьюбертом. Как он?

— Я не видела его несколько лет.

— Я не должен был упоминать его имени. Но в этом смысле я безнадежен. Ну ладно, неважно. Так хорошо поговорить с тобой. Ну а теперь — ванна. О как хорошо, и соль для ванны! — Он говорил насмешливо, чего раньше Флора не замечала. А что она вообще знала о нем?

Потом, за ужином, Феликс сказал:

— Так приятно с тобой говорить, не осторожничать. Я устал от этой осторожности. — Потом добавил: — Мне кажется, ты сама образец осторожности. Моя жена — нет. И я не могу ей ничего рассказать. Я только иногда сплю с ней. Похоже на правду?

— Не слишком.

— Это только кто-то вроде тебя может обидеться, если назвать его осторожным. — (Как он узнал, что она обиделась?) — Я помню твое маленькое скрытное личико во Франции. — И Ирена Тарасова такая же. Я обычно болтал с ней. Там были секреты, но другие.

— Я иногда ее вижу.

— Передай ей привет, если увидишь. Она все еще шьет?

— Да.

— Я не могу говорить и со своими детьми, они болтливы, как мать.

— В Голландии? — Было трудно, наблюдая, как Феликс ест омлет, поверить в существование Голландии, в голову лезла Англия, отделенная каналом от оккупированной Европы. Неужели он действительно приехал оттуда? — А твоя мать и сестры? — спросила она.

— Я не могу их подвергать опасности. Нас оккупировали немцы, ты знаешь. Вот. — Он съел салат и порцию сыра Флоры. — Мое исчезновение может вызвать неприятности, — сказал он, — пусть посуетятся. Англичане в своих безопасных конторах слишком довольны собой… — Феликс говорил презрительно.

— Они подумают, что ты провел ночь с проституткой, — сказала Флора.

Дожевывая остатки сыра, Феликс задумчиво оглядел ее.

— А я проведу ночь с тобой. Уж слишком давно я не обнимал незнакомое тело.

Не впервые она замечала, что война изменила мужчин, они теперь не занимались ухаживаниями, но все же Феликс удивил ее. И она с опозданием обиделась.

— Когда ты тогда забрал меня из школы на ленч, ты боялся заразиться.

— Но сейчас ты не простужена, — засмеялся Феликс. — Я потом слышал, что твой грипп оказался корью. Так что давай, дорогая…

Флора обрадовалась его смеху.

— Ты не так-то часто смеешься, — сказала она.

— Это трудное занятие, если ты постоянно в страхе. Пошли, Флора. — Он взял ее за руку. — Пошли в постель? — Он подавил зевок и поднялся, протянув ей руку.

— Я помою посуду, — упрямо заявила она. Потом, как бы отстраняясь от происходящего, спросила: — Не могу понять, что ты можешь делать в Голландии, если так боишься? — Правда, что он там делает, если боится? Волнуясь, она пыталась привести мысли в порядок и с трудом верила его рассказам. — Нет, ты правда из Голландии?

— Да, я не выдумываю.

— Так почему бы тебе не остаться здесь, если ты уже приехал?

— Пошли, Флора, пошли наверх. — Он пристально смотрел на нее. — Ты мало изменилась. Просто поправилась в нужных местах. В Динаре ты вся состояла из палочек, но глаза сияли.

— Почему ты не можешь остаться? — Флора изменила свой вопрос.

— Да есть кое-что, что я могу еще сделать.

— Например?

— Например, раздражать немцев. — Он говорил беспечным тоном. — Что это значит? Это значит, заставить с собой считаться. Ой, ну ладно, Флора, брось ты свою посуду.

„Это ошибка“, — думала Флора, раздеваясь. Феликс был уже в кровати и говорил:

— Поторапливайся.

Если бы хозяева узнали, что она собирается делать в их постели, им бы это не понравилось, подумала Флора.

Феликс потянулся из кровати к ней и потащил.

— Ну давай, ложись.

Любовный акт был опытный, но безликий: медленно, медленно, быстро, быстро, медленно и — заключительный аккорд. Мраморный Феликс совсем не похож на живого. Она подавила смешок.

— Тебе понравилось? — гладил ее Феликс. — Хорошо, — оценил он, не ожидая ответа. — А ты мускулистая, как мальчик.

— Я работаю на воздухе. Я крестьянка.

Он не интересовался ее работой.

— Ты помнишь пикник? — Он продолжал гладить ее. — Билли тогда было лет одиннадцать.

— А кто такой Билли?

— Помнишь девочку с белыми ресницами и кривыми зубами, ее братишка, Билли Виллоубай.

— А она очень изменилась и вышла замуж за богатого американца. — Флора никак не могла вспомнить Билли.

— Дорогой Билли. Интересно, чем он сейчас занимается? — пробормотал Феликс.

Флора отодвинулась от Феликса. Может, лучше повернуться к нему спиной?

— Не отворачивайся, — он притянул ее к себе.

Она пыталась вспомнить, какой он был в Динаре. Не такой седой и не средних лет.

— Мистер Феллоуз, у кого я работаю, сейчас пишет книгу, где пытается доказать, что нацистов можно было обезопасить мирными средствами, — сказала Флора. — Он сам мирный человек.

Феликс фыркнул.

Эта кровать принадлежала мистеру Феллоузу, и потому Флора чувствовала себя обязанной упомянуть его.