"Кони по мне с ума сходят!" - шутил дядя Коля, но в этой шутке была истина. Я помню картину: в отряд привели двух артиллерийских лошадей; седоки оставили их под деревьями; не успели оглянуться - след простыл.
Дядя Коля как-то по-чудному присвистнул, издал еще какой-то призывный звук, и "живой трофей" самолично прибыл к нашему чудо-конокраду.
Дядя Коля воевал лихо. Помню случай один. Македонский послал его в разведку: считай, сколько подвод за день пройдет, машин, пушек, - и тут же назад!
Сидел в кустах с молоденьким партизаном Пашкой Кучеренко, добросовестно считал, что приказано считать. Наступил вечер, животы подвело, а тут, как назло, идут под носом фрицы и жадно глотают куриные лапки.
Такие спазмы в желудке - волком вой. Особенно страдал Пашка. Вдруг он сжался, высунул карабин. Дядя Коля его в охапку и отшвырнул от себя прочь под куст можжевельника.
Парень от ярости заплакал, а чтобы не выдать себя, кусал рукав.
До ужаса жаль стало хлопца. Дядя Коля прикинул умишком, а потом с величайшей осторожностью пополз на самую обочину дороги.
Идет одинокий немец, за плечами тугой вещевой мешок, сам что-то жует.
Немец прошел мимо, а дядя Коля легко выпрыгнул на дорогу и неслышными шагами двинулся за немцем.
Огромным кулачищем ударил немца по голове, и тот свалился на асфальт.
А дяди Коли на дороге будто и не было, он стоял над Павлушкой и совал ему мешок:
- Давай рубай!
- Очнется фриц, шум будет, - испугался Пашка.
- Получил на совесть, рубай спокойно.
Дядя Коля выкидывал такие номера частенько, но это был очень серьезный и вдумчивый человек. Одна лишь биография чего стоит...
Родился он в Лаки в бедной безлошадной семье, рано осиротел. Одним словом, судьба его была похожа на судьбу самого Македонского.
Удивителен душевный мир таких, как Николай Спаи. Уж в Лаках не было красавицы, чтобы откровенно не заглядывалась на черноусого, рослого и сильного хлопца, каким был он. Жених в любой дом!
А судьбу связал со скромной молодой вдовушкой, потерявшей неожиданно мужа и уже отчаявшейся. Двое детей, слабые руки - кому нужна...
Началось от жгучей жалости к женщине, такой беспомощной, а потом родилась и большая любовь. Да, большая! У таких, как Спаи, все в жизни большое, крупное. Сам и погиб малограмотным крестьянином, а приемные дети получили образование: дочь Анастасия стала врачом, сын Иван - механиком. Десять шкур с себя спускал, но образование детям высекал с упорством, с каким высекают огонь из кресала.
Партизанская дорога Николая Спиридоновича - продолжение той, по которой шел он всю жизнь.
Дядя Коля плакал в отряде, а может и во всей своей пятидесятилетней жизни, один раз - это когда немцы грабили базу. От беспомощности плакал. Его сдерживали, как и командира - Константина Сизова.
Спаи можно было понять: своими руками готовил продовольствие для боевых товарищей, готовил с такой любовью, даже с сюрпризами: новогодние подарки каждому и то не забыл. Но это одна сторона дела, другая пострашнее будет. Вот еще тогда не особенно верил коушанскому заготовителю партизанской базы, всеми фибрами души не верил, а доказать - почему? - не смог.
Почти за месяц до выхода в лес пошел на прием к председателю райисполкома - он-то и был ответственным лицом за подготовку материальной базы отряда, - сказал:
- Требую: отстраните Ягью от нашего дела.
- Причина?
- Не верю я ему, и все!
- Но почему не веришь?
- Сердце не верит.
- Иди делай, что приказано, и панику не разводи!
И ушел на свою голову, даже в райком партии не заглянул, хоти и собирался.
Характера не хватало доказать то, что сердце-вещун чувствовало.
Простить такое себе не легко.
Дядя Коля не только с лица спал, а что-то внутри у него сгорело, и не было прежнего весельчака, что смешил товарищей при каждом удобном случае; рассказывал, как мог на ходу остановить пароконную упряжку или поднять на второй этаж два мешка по пять пудов каждый. И все это не выдумка.
Ожил малость только после того, когда заявил Македонскому с присущей ему категоричностью:
- Снабжение отряда беру на себя.
Македонский понимал его:
- К своим, да?
- Если позволишь.
- Обдумать надо.
Обдумали сообща: комиссар, командир, разведчик Самойленко, дядя Коля. И решили: если Магомет не идет к горе, то гора пойдет к Магомету. Всем отрядом туда, поближе к селам.
* * *
Зима заглянула и в Лаки. Ранним утром серой массой с гор сползали туманы и окутывали деревню.
Колхозный вестовой с первыми зорями оповещал людей о выходе на работу.
Сопротивлялись:
- Вы что - ошалели? На кого работать?
- На Родину, на детей наших, - отвечал пожилой вестовой.
К вечеру в контору заглядывал Лели. Проделав немалую дорогу пешком по бригадам, он садился рядом с бухгалтером и, покуривая цигарку, делал подсчеты.
Вино перелили и спрятали в надежном месте. И годы не испортится, а, наоборот, выдержку пройдет. И табак перетюковали, спрятали в сухую пещеру.
Забегу вперед: в 1944 году части Красной Армии получили дорогой дар лакских колхозников: вино, табак. Правда, открыли им это добро не те, кто зимой 1942 года прятал его. Тех в живых уже не было.
Вскоре прибыл от немецкого коменданта приказ: направить на ремонт качинской дороги пятнадцать крестьян. Приказ привезли фашисты с одним погоном на черных шинелях - эсэсовцы.
Первая официальная бумага фашистов!
Она забеспокоила.
На западе под Севастополем шел тяжелый бой, вокруг в горах постреливали немецкие патрули, а здесь решали свою судьбу: как же нам быть, жить дальше?
Одни предлагали сжечь деревню и всем податься в лес. А куда денешь женщин, малышей, стариков? В лесу голод.
Другие советовали не предпринимать ничего, ждать, что будет дальше. Тут же возражали: ну и жди, пока на шее веревку не затянут!
И решили так: хитрить с немцем, водить его за нос, а пока суд да дело, связаться с Македонским, с Советской властью. Пусть она и скажет: как нам жить?
Послушали и бухгалтера, слова его многих поразили: никак не подозревали в старичке в потертой куртке человека, способного сказать:
- Товарищи, я Македонского лично знаю. Он у меня на бухгалтерских курсах учился. Доверите - я поищу его!
И ему доверили.
...Фельдфебель с добродушным лицом вскоре опять побывал в Лаках. На этот раз с ним было отделение солдат из полевой жандармерии и несколько полицаев из Керменчика.
Войдя в председательский дом, немец по-хозяйски уселся за стол и усадил своих солдат.
Подали закуску, вино, холодную баранину. Лели - председатель - достал даже пахучий розмарин.
- Гут... молодец, староста! - потирая руки, смеялся фельдфебель, внимательно следя, однако, за лицом Лели.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});