Читать интересную книгу Народы и личности в истории. Том 3 - Владимир Миронов

Став королем Бельгии, Леопольд II обратил взор на Африку. В одном из меморандумов он, отмечая сказочные богатства континента, призвал европейцев покончить с работорговлей и установить тут «мир и цивилизацию». Узнав, что англичанин Г. Стэнли спустился в устье реки Конго и пересек экваториальную Африку, Леопольд тут же пишет послу в Лондоне: «Я хотел бы встретиться с ним, и если он мне понравится, я дам ему денег на исследование всего Конго и его окрестностей, а также на устройство там бельгийских станций, которые можно будет превратить в постоянные поселения». Англичане отнеслись с прохладцей к идее освоения Конго (у них и так хватало земель, денег, владений). Всякая колониальная миссия стоит немалых денег. Это надо учитывать всем. Бельгийскому королю так хотелось стать похожим на своих могучих европейских монархов, что он, как говорится, буквально лез из кожи вон для обретения желанных земель. Он брал деньги везде, где только можно, хотя не жалел и своих капиталов. Ряд финансистов, давших ему в долг крупные суммы, в итоге обанкротились. Но Леопольд упорно продолжал начатое дело, и в 1885 г. ему удалось-таки стать королем бельгийского Конго с населением в 10 млн. человек и территорией в 1 млн. кв. миль. Король тем не менее достиг главных своих целей: 1) он выдвинул страну в число колониальных держав; 2) упрочил оборону и усилил армию; 3) украсил Бельгию так, как не удавалось никому ранее из правителей. В Брюсселе состоялось торжественное открытие Дворца изящных искусств (1887), построенного в духе классицизма по проекту архитектора А. Бала, где до сих пор находятся многие известнейшие произведения мирового искусства. Парадокс истории, но из жизни король уйдет разочарованным и уставшим человеком, не любимым согражданами, отторгнутым заграницей.[419]

Капитализм явил две тенденции в развитии человечества – позитивную и негативную… С одной стороны, в результате ярких экономических и научно-технических побед, а также роста образования и культуры, налицо прогресс в жизни народов Европы и США. В XV веке кое-где в Европе пели песенку, в которой говорилось: «Наши жены одеты в редкие меха. Они наряжены, как принцессы. Кто же может узнать их общественное положение?» Движение в этом направлении было естественно и неизбежно. Давно минуло время, когда люди ходили еще в шкурах. Индустриализация позволила одеть значительную часть людей в готовое платье. В США в 1880 г. менее половины мужской одежды шилось на фабрике, а к началу XX в. почти все мужчины были одеты в готовую одежду. В 1890 г. в магазинах продавалось одежд на 1,5 млрд. долл. (шляпы, кепки, рубашки, нижнее белье, обувь). Однако столь серьезный прорыв в бытовой культуре достигнут за счет и с помощью потогонной системы, оформившейся к 1892 году. Тогда же появились и новые храмы торгово-промышленной цивилизации: первые универмаги и универсамы. Эти успехи капиталистической цивилизации несомненны и важны. Вероятно, мы согласимся со словами, сказанными Ф. Рузвельтом при вступлении его на пост губернатора штата Нью-Йорк (1929): «Дело заключается в признании того, что наша цивилизация не сможет уцелеть, если мы, отдельные люди, не поймем нашу личную ответственность перед остальным миром и нашу зависимость от него. Ибо азбучной истиной является то, что самостоятельно живущий человек стал таким же пережитком старины, как человек каменного века. Без помощи тысяч других людей каждый из нас погиб бы без одежды и без пищи. Взгляните на хлеб на нашем столе, на одежду на наших плечах, на предметы роскоши, делающие нашу жизнь приятной. Сколько людей работало на полях под палящим солнцем, в темных шахтах, плавило металл, обливаясь потом, трудилось у станков и машин на бесчисленных заводах, чтобы создать эти вещи и чтобы мы могли пользоваться ими и наслаждаться жизнью!»[420] К концу XIX в. уже житель иной захолустной деревни в Европе или Америке имел более широкий культурный кругозор и разнообразные интересы, чем сто лет тому назад «первый министр третьестепенного или даже второстепенного государства». В цивилизованном обществе работают теперь «от 5 до 25 раз больше, чем полвека тому назад». Кухарка пишет больше, чем профессор, а мелкий торговец путешествует и видит больше, чем «в прежнее время коронованная особа». Итог парадоксален: у кухарки, правда, появляются профессорские амбиции, у профессора – кухаркина философия.

Ван Дейк, И.Виндерс. Королевский музей изящных искусств. 1880–1890

Капитализм вытолкнул миллионы рук и голов в Южную Америку. В 1890–1920 гг. сюда прибыло 18,2 млн. иммигрантов, больше, чем за всю предшествующую историю США. Потоки иммигрантов устремились и в другие страны. Аргентина между 1857 и 1930 гг. приютила порядка 3,5 миллионов новых граждан, что дало ей 60 % прироста населения. Если в США к 1914 г. насчитывалось лишь 13 % жителей иностранного происхождения, то в Аргентине их число составило уже 30 % (основная масса приехала из Италии – 46 %, и из Испании – 32 %). Это же наблюдалось в Бразилии. Мир был охвачен лихорадкой торговли. Товары, продукты, материалы, техника перемещались из конца в конец земного шара. В основе всех этих чудес лежал промышленный и технический подъем. Здесь мы видим, как новые рабочие руки (в более свободных, хотя и нелегких условиях!) совершают буквально чудеса. Судите сами… В промежуток времени между 1870 и 1900 гг., когда около 21 миллиона европейцев переместились в иные страны, на другие континенты, мировое промышленное производство увеличилось в 4 раза, а грузооборот товаров через моря и океаны почти удвоился.

Новые времена. Конвейерное производство

Торгово-промышленный Вавилон не мог бы подняться без прямого и непосредственного участия его Величества Капитала… Все эти проекты (строительство городов, заводов, дорог, портов, кораблей, магазинов, музеев и школ) требуют больших денег. Наблюдалось повсеместное укрепление позиций финансового капитала. Гюго назвал режим – «Миллион». Суть событий выразил французский финансист Лаффит, удовлетворенно заметив: «Отныне наступает царство банкиров». Хотя процесс этот начался давно. Глава немецкого банкирского дома Фуггеров Яков еще в 1523 г. писал королю Карлу V: «Известно всем, что без моей поддержки Ваше Величество никогда не получили бы короны Священной Римской Империи». Властители мира – премьеры, президенты, министры, военные, депутаты, журналисты – все более попадали в зависимость от могущественных магнатов. Их власть становилась все заметнее и значимее; «свободная пресса», «честные политики», министры, даже деятели искусств выстраивались, словно лакеи, у дверей их роскошных особняков и контор. Даже саркастичный Мольер, казалось бы, не щадивший никого на свете, не сделал ни одного выпада против финансистов и банкиров. Ходили даже слухи, что он и его друзья получали прямые указания от самого министра финансов Кольбера. Что уж какие-то журналисты! Президенты, премьеры и короли нередко оказываются пешками в их руках. Рассказанная Шамфором шутка сегодня устарела. Когда арестовали английского банкира, обвинив в заговоре с целью «похищения короля» (Георга III), банкир, удивившись, заявил суду: «Я отлично знаю, зачем королю нужен банкир, но не понимаю, зачем банкиру может понадобиться король». Деньги желали иметь на престоле, у руля страны, послушную и зависимую марионетку. «Крупные банкиры, – писал Берто, – пожелали иметь королем человека, всецело им обязанного, который, образно говоря, принял бы корону из их рук». Сегодня банкиры прекрасно знают, «зачем» им нужны не короли (что с них взять!), сколь продажные президенты, губернаторы, министры, депутаты! Сами по себе банкирские компании не являются неким «мировым злом». Мир не изобрел иного способа управления денежными потоками и капиталами. Банковские кампании в Италии обладали в XIV–XV вв. колоссальными капиталами и пускали их в оборот. А банкирский дом Медичи установил тираническую власть во Флоренции. Однако он вошел в историю цивилизации как меценат, покровитель поэзии и искусства. Есть жизненная правда и в строках стиха Верхарна («Банкир»):

…Пред ним те станции, что строил он в пустынях.Те иглы рельс стальных, что он в песках провел,По странам золота и драгоценных смол,Где солнце властвует в просторах слишком синих;Пред ним покорный круг фонтанов нефтяных,И шахты темные его богатых копей,И звон его контор, знакомых всей Европе,Звон, что пьянит, зовет, живет в умах людских;Пред ним властители народов, побежденныхЕго влиянием; он может их рубежРасширить, иль стеснить, иль бросить их в мятежПо прихоти своих расчетов потаенных;Пред ним и та война, что в городах земныхОн, как король ведет, без выстрелов и дыма,Зубами мертвых цифр грызя неутомимоКровавые узлы загадок роковых…

«Кровавые узлы» – это о них. О еврейском капитале А. Костон писал: «Банк Ротшильдов процветал, могущество барона росло день ото дня, мелкие и крупные государства занимали очередь за кредитами, даже римский папа не постеснялся занять денег у всесильного финансиста…» «Соломон Ротшильд между тем решил поселиться в Вене, где вскоре подружился с небезызвестным Меттернихом (государственный канцлер Австрийской империи в 1821–1848 гг.). Эта интимная дружба отнюдь не помешала Соломону заниматься самым настоящим шпионажем: правая рука канцлера – фон Гентц – получал от финансиста 10 000 флоринов в год!» Спекуляции и махинации соседствовали со шпионской деятельностью.[421] Деятельность банкиров-евреев из семейства Ротшильдов вела к подчинению национальных экономик Европы их воле. Они создали целую финансовую сеть. Вскоре в их руках оказались важные политические нити, ибо они ссужали деньгами видных политиков, выплачивали доходы с процентных бумаг деятелям режимов. Коррупция расцвела благодаря еврейскому спекулятивному капиталу. Популярным лозунгом «семьи» стала фраза: «Покупка политика во стократ прибыльнее приобретения золотых рудников».