Читать интересную книгу Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г. - Любовь Воробьёва

Современный эстонский историк Р. Розенталь (г. Таллин), исследовавший влияние действий северо-западной армии на ход войны за независимость Эстонии, пришёл к выводу, что с мая 1919 г. это влияние было решающим{390}. По его мнению, без майского наступления северо-западной армии военные действия на советско-эстонском фронте развёртывались бы во многом иначе. Во всяком случае, не удалось бы отодвинуть военные действия так далеко за границу Эстонии. А это побудило большевиков искать мира с Эстонией и согласиться на её независимость. Добавим, что в сложившейся ситуации эстонское руководство было объективно заинтересовано в победе красных в Гражданской войне. Дождавшись, когда определится победитель, оно выполнило главное условие большевиков: разоружило северо-западную армию, нанеся своему бывшему союзнику смертельный удар в спину. Эстонцы поступили очень прагматично, понимая, что офицеры и солдаты северо-западной армии не сочувствовали их стремлению к независимости. Правы ли они были в этом своём прагматизме? В истории достаточно примеров, свидетельствующих, что мораль редко идёт в ногу с политикой. Во всяком случае, можно говорить о том, что на эстонскую независимость всё же падает тень трагедии северо-западной армии, равно как и личной трагедии её солдат и офицеров.

VIII. 14. Условия Тартуского (Юрьевского) мира

Мирные переговоры между Советской Россией и Эстонской Республикой закончились подписанием 2 февраля 1920 г. Тартуского мирного договора. Этот договор предусматривал прекращение военных действий между сторонами, разоружение всех русских белогвардейских частей и немедленный вывод вооружённых сил иностранных государств, в том числе и английского флота, из Эстонии и эстонских территориальных вод. Советская Россия безоговорочно признавала независимость и суверенитет Эстонии и отказывалась от всех прав в отношении её территории и народа. По Тартускому (Юрьевскому) мирному договору к Эстонии отошли: 1) пять уездов Лифляндской губернии (её северная часть) — Веросский, Перновский, Феллинский, Эзельский и Юрьевский, а также часть Валгаского уезда с городом Валга (южная часть этой губернии отошла к Латвии); 2) Эстляндская губерния в составе четырёх уездов — Ревельского, Вейзенбергского, Вейзенштейнского и Гапсальского; 3) часть Петроградской губернии — город Нарва и три волости Ямбургского уезда, которые были присоединены к Вейзенбергскому уезду бывшей Эстляндской губернии; 4) часть Псковской губернии — город Печоры и пять волостей Островского уезда{391}. Советское правительство согласилось на прохождение советско-эстонской границы по линии фронта, и потому в пределах буржуазной Эстонии остались части территории Петроградской (с Нарвой) и Псковской губерний с русским населением. В ноябре 1944 — январе 1945 г. Российской Федерации были возвращены территории, населённые преимущественно русским населением: три волости Вирумаского (Нарвского) уезда (отошли к Ленинградской области) и девять волостей Печорского уезда (отошли к Псковской области){392}, за исключением Нарвы.

Особо следует сказать о Нарве — одном из крупнейших промышленных центров Российской Прибалтики со смешанным русским и эстонским населением. В Российской империи Нарва никогда не входила в состав Эстляндии. Правда, советское правительство признало Эстляндскую трудовую коммуну на территории, в которую была включена и Нарва. Кроме того, в условиях Гражданской войны в Нарве размещалось правительство первого Эстонского социалистического государства. Этими обстоятельствами можно объяснить оставление Нарвы в составе Советской Эстонии при принятии решения в 1944–45 гг. В то же время нельзя не отметить, что практика национально-территориального размежевания на пространстве бывшей Российской империи, которую осуществляли большевики за счёт исторических российских земель, идя навстречу неоправданным территориальным вожделениям малых народов, была не только беспрецедентной в своём роде, но и недальновидной и пагубной для долгосрочных стратегических интересов России. Причём территориальные подарки близким коммунистическим режимам оставались в силе, когда эти режимы свергались и власть переходила в руки потенциальных противников. В этих случаях русская земля служила разменной монетой и заложником революционной целесообразности. В 1919 г. советскому правительству было важно нейтрализовать Эстонию в качестве тыла и союзника Северо-Западной армии Юденича и руками эстонцев ликвидировать белую армию. Эта цель была достигнута путём признания независимости буржуазной Эстонии и уступки ей Нарвы — главного опорного пункта армии Юденича. В результате этой сделки большевиков с эстонской националистической буржуазией из-под армии была выдернута территория, которую она стремилась сохранить как имперскую и русскую, а белые части отдавались на милость бывшему союзнику, который становился хозяином положения и вершителем их судьбы. Кроме признания независимости и уступки территорий с русским населением, Эстония получила 15 млн. рублей золотом из золотого запаса царской России, а также принадлежавшее российской казне движимое и недвижимое имущество в Эстляндии, Северной Лифляндии и на уступавшихся Эстонии территориях Петроградской и Псковской губерний. Эстония была освобождена от уплаты различных внешних долгов, относящихся к дореволюционному времени. Кроме того, Россия согласилась предоставить Эстонии преимущественное право на лесную концессию, площадью в один миллион десятин, и на концессию по постройке прямого железнодорожного пути, соединяющего Москву с одним из пунктов на российско-эстонской границе. В мирном договоре фиксировались также взаимные военные гарантии, например создание временной пограничной демилитаризованной зоны, обязательство не иметь на своей территории враждебных другой стороне войск, групп, организаций и т.п. Предусматривалось также установление экономических связей между Советской Россией и Эстонией. Одновременно проживавшим в РСФСР эстонцам предоставлялось право выезда в Эстонию. В течение 1920–1923 гг. этим правом воспользовались 37,5 тыс. человек, в то же время 155 тыс. эстонцев пожелали остаться в Советской стране.

Уже в день подписания мира, 2 февраля 1920 г., В.И. Ленин подчеркнул его «громадное всемирно-историческое значение». Это был первый мирный договор Советской России с участником антисоветской интервенции. Факт его подписания воспринимался залогом того, что за ним последуют другие мирные договоры, а иностранная военная интервенция потерпит неизбежный крах.

Нарком иностранных дел РСФСР г. В. Чичерин на заседании ВЦИКа 4 февраля 1920 г. обратил внимание на то, что договор с Эстонией стал генеральной репетицией соглашения с Антантой, первым опытом прорыва блокады и первым экспериментом мирного сосуществования с буржуазными странами{393}.

Для эстонских коммунистов договор не означал утраты веры в успех своей борьбы за советскую власть и отказа от революции. В Манифесте Коммунистической партии Эстонии к эстонскому трудовому народу по поводу Тартуского мира говорилось: «Тартуский мир загнал эстонский отряд всемирной контрреволюции в его национальные границы. Это частичная победа международного рабочего класса, которая соответствует нынешнему состоянию его сил. Жизненные интересы эстонских трудящихся и их задачи заключаются в том, чтобы добить контрреволюцию в пределах Эстонии… Мирный договор не означает смены классовой войны классовым миром!»{394}

В.И. Ленин, придерживавшийся аналогичной точки зрения, видел в мирных договорах с государствами национальных окраин России ещё и важное условие расширения там социальной базы сторонников советской власти. Он, в частности, писал: «Именно признанием независимости государств польского, латышского, литовского, эстляндского, финского мы медленно, но неуклонно завоёвываем доверие самых отсталых, всего более обманутых и забитых капиталистами, трудящихся масс соседних маленьких государств. Именно таким путём мы всего вернее отрываем их из-под влияния “их” национальных капиталистов… ведём их к полному доверию, к будущей… Советской республике»{395}.

Говоря о реакции буржуазного лагеря Эстонии, важно отметить, что его представители признавали факт доброй воли советского правительства. Например, министр иностранных дел Я. Поска отмечал: «…При оценке заключённого мира не следует забывать, что большевики пошли на мир в то время, когда у них не было в этом необходимости в военном отношении: Колчак был разбит, Деникин почти разгромлен, и в момент заключения мира у большевиков не было крупного противника, кроме Врангеля, собиравшего свои последние силы на Крымском полуострове»{396}. Вместе с тем признание этого факта вовсе не означало готовности эстонской этнократии к созданию нормальных политических отношений с Советской Россией. Хотя В.И. Ленин заботился о том, чтобы представителем советского государства в Таллине было назначено подходящее лицо, первоклассный работник{397}, этого было явно недостаточно для установления дружественных связей с Эстонией. Решая первостепенную задачу укрепления буржуазной власти в стране, эстонские национальные элиты стремились к совсем другим союзам. На Советскую страну они смотрели с опаской и подозрением, ориентировались на западные державы, не оставлявшие надежды на новую военную интервенцию, и в соответствующем духе промывали мозги «отсталым», «забитым» и «обманутым» трудящимся массам, о завоевании доверия и переориентации которых на будущую Советскую республику думал В.И. Ленин, признавая независимость буржуазной Эстонии.