Старик с любопытством смотрел на них:
— Вы голодны? — спросил он.
— А, он хочет поиграть в игры, — устало сказала Саския, плюхнувшись на койку и слегка подскочив при этом. — Конечно, мы страшно голодные, черт бы тебя побрал, — презрительно сказала она.
Шин, поблескивая глазами, вздернул подбородок. Скорпион на его пальто изогнулся и грациозно проследовал к краю привязи.
Шин посмотрел на Табиту:
— А ты, — поинтересовался он, — тоже голодна?
— Да, — грозно заявила Табита, — я голодна.
Он взглянул на них обеих, быстро поводя глазами из стороны в сторону.
— Раздевайтесь, — сказал он.
— Что? — в один голос спросили женщины.
— Раздевайтесь, — повторил он.
Саския и Табита переглянулись.
— Пошел ты, — сказала Табита. — Можешь оставить это себе. Я не хочу есть.
И она села рядом с Саскией.
— А я хочу, — сказала Саския.
Она расстегнула молнию на вороте жакета и стянула его через голову.
Табита схватила ее за руку:
— Не делай этого, — свирепо сказала она. — Саския! Не смей!
— Какая разница! — с той же силой возразила ей Саския.
Шин наблюдал за ней.
— Капитан Джут, — сказал он, поджимая губы, — стесняется.
Табита высказалась очень грубо. Она опустила голову, но продолжала следить за дверью.
Саския поднялась и сняла тенниску. Потом стала расстегивать брюки.
— Стоп, — сказал Шин. — Ты, — обратился он к Табите. — Джут. Табита Джут. Иди сюда.
— Я сказала, можешь оставить ее себе! — громко сказала Табита, не поднимая головы.
— Иди сюда. Раздень свою подругу.
— Пошел ты!
Он направил на нее робота. Табита боролась, но робот с легкостью подхватил ее с койки и, держа за руки, поднял перед своим хозяином. Табита пнула робота, потом Шина. Робот неожиданно уронил ее на пол.
— Раздевай свою подругу, — велел ей Шин.
— Нет!
— Послушай, Табита, не глупи, — сказала Саския. — Нам же надо есть.
— Не начинай!
Шин наблюдал за ними, и его глаза поблескивали — он забавлялся:
— Раньше ты не была такой медлительной, — сообщил он.
— Что значит «раньше»? — резко спросила Табита.
Старик нажал кнопку, и робот заговорил:
— Хмм, — сказал он голосом Табиты, — черная смородина…
— Ты подслушивал! Я знала!
Робот, из головы которого сыпались искры, продолжал говорить.
— Бедный старикан, — сказал он по-прежнему голосом Табиты, — не стоит у него без стриптиза.
Шин пристально взглянул на робота и нажал кнопку.
Табита поднималась, потирая бедро. Услышав, как ее голос произнес слова, которых она не говорила, она замерла, уставившись на робота.
— Маленький мальчик с большой игрушкой, — сказал ее голос, идущий из робота.
Робот протянул длинную руку и выхватил пульт из рук Шина.
— Эй!
Шин смотрел на него в страхе и ярости, не веря своим глазам.
Потом стал лихорадочно шарить по карманам и вынул отвертку. Саския, застыв, наблюдала за всем происходящим с койки. Табита, встревоженная и в полной боевой готовности, искала возможности бежать.
Держа одной рукой пульт вне досягаемости Шина, робот схватил его двумя другими за плечи, оторвал от пола и стал яростно трясти.
Саския и Табита прижались к стене.
Шин в ужасе пронзительно кричал. Его голова ударилась о стену с громким стуком, эхом отозвавшимся в камере, и он повалился на пол и затих.
Скорпион на его пальто продолжал бесцельно бродить по своему крохотному кругу.
Робот бросил пульт на потерявшего сознание механика и повернулся к женщинам.
Бежать было некуда.
А потом робот зашатался. Его голова наполнилась дымом. Он неожиданно сел на пороге.
— Мееп, — сказал он.
Одна из его ног задергалась из стороны в сторону.
Из коридора донеслось поднимавшееся к ним знакомое жужжание, и блестящее маленькое черное существо в пластиковом пакете влетело в камеру на летающей тарелке.
57
Совсем незадолго до этого Табита Джут вообще никогда в жизни не видела Херувима, а уж снова увидеть этого она вовсе не ожидала. И, конечно, не ожидала увидеть, как кто-то обнимает Херувима. Но когда Кстаска аккуратно вплыл в камеру над выведенным из строя роботом и обмякшим телом его хозяина, Саския вскочила и заключила в объятия дитя пространства.
Казалось, он был так же счастлив видеть ее, как и она — его. Черты его шарообразного лица расплылись в ужасающей улыбке, и он замахал своими миниатюрными ручками. Если раньше его глаза светились, то теперь они просто сверкали.
— Кстаска! — радостно закричала Саския. — Мы думали, ты умерла…
— Это в космосе-то? Никогда! — прокаркал Херувим. Проворный, как никогда, в поле ложной гравитации, он зигзагами носился по камере, торжествующе бравируя и останавливаясь каждый раз на волосок от стены, а потом совершая безупречные развороты. Табита никогда не видела его в таком неистовстве. Ей пришло в голову, что он, наверное, засосал всю энергию «Уродливой Истины» в свои собственные ненасытные ячейки. Когда он открыл рот, его горло светилось изнутри.
— Кстаска, — сказала Саския. — Могул…
— Насильственная смерть приносит несчастье, — сказал Херувим, подплывая к Саскии, чуть более сдержанно и внимательно. — Могул. Тэл, — сказал он. — Марко, может быть, еще жив на Венере, — прибавил он.
Хотя для Саскии, по-видимому, не было ничего удивительного в осведомленности Кстаски, Табита просто не могла этого переварить.
— Откуда ты все это ЗНАЕШЬ? — спросила она, а Саския в это время задавала вопрос:
— Где ты была?
— На орбите, — ответил Херувим, — вокруг этого корабля. Я влетел внутрь вместе с «Элис Лиддел», на шасси. А что вы побывали на Венере, капитан, так это было ясно из состояния корабля.
Кстаска устремил на Табиту свой тягостный, неумолимый взгляд:
— Жаль, что ты не смогла спасти корабль, капитан, — сказал он.
Табита знала теперь достаточно, чтобы принять эти слова как выражение сочувствия, а не упрек. Но посмотреть в эти глаза и улыбнуться было трудно.
— Я слышал, как трант застрелила Тэла, но внутри Элис — кровь, и она не птичья, и не инопланетная. Она была мне знакома по реструктурированию и маленьким добавкам. Ясно, что застрелили не Саскию, значит, это должна была быть кровь Могула.
Табита пожалела, что задала этот вопрос, поскольку ответ продемонстрировал бесчувственность Херувимов; но Саскию, казалось, это даже не расстроило. Она снова оделась и стояла на коленях, пытаясь открыть люк с едой в груди поверженного робота.
Табита сказала:
— Ты, по-видимому, неуничтожима.
— На свете нет ничего неуничтожимого, капитан, — промурлыкал Херувим. — Я был без сознания в течение пятидесяти двух условных минут. В любой момент в течение этого времени меня можно было уничтожить. К счастью, кое-кто оказался великодушным, — прибавил он, вылетая за дверь.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});