Махно был анархист, полуинтеллигент с уголовным прошлым. Обладающий сильным характером и, по-видимому, вполне способный на роль Пугачева, он оперировал главным образом среди крестьян, но деньги брал и с большевиков. Он грабил только города, на которые делал внезапные налеты, и после захвата добычи уходил в самые глухие места подальше от железных дорог, где его было очень трудно настигнуть. Он пользовался среди крестьян популярностью, так как никогда их не грабил, а потому в продовольственном отношении был всегда обеспечен. Про него рассказывали целые легенды. Гуляй-поле считалось как бы его столицей, там он был маленьким царем и имел много сторонников. Немудрено, что он туда и направился, намереваясь пополнить свои силы и затем предпринять какой-нибудь поход.
На Днепре была маленькая речная флотилия, которая должна была патрулировать и препятствовать переходу банд с одного берега на другой. Как я потом узнал, Махно явился на правый берег Днепра совершенно внезапно и сразу начал переправу на заранее приготовленных и спрятанных в камышах лодках. По тревоге к месту переправы явился вооруженный пароход, но он пришел, когда переправа уже совершилась. Конечно, все это надо отнести к плохой разведке, самому больному месту Добровольческой армии.
Размышляя о возможных последствиях появления Махно поблизости от Крыма, я решил, что мне надо изменить свои предположения и вернуться в Севастополь. Я предполагал из Одессы пойти в Николаев на «Цесаревиче Георгии» и посмотреть, что делается в Николаевском порту, но по здравому рассуждению решил поездку отложить. В погоню за Махно был отправлен резервный батальон из Каховки, но, во-первых, догнать Махно, который всегда путешествовал на подводах, было не так просто, а во-вторых, что из себя мог представлять этот батальон из взятых прямо от сохи ненадежных людей, которые с успехом могли перебить офицеров, а сами присоединиться к тому же Махно.
Между прочим мне рассказывали, как Махно расправился со своим соперником полковником Григорьевым незадолго перед рассказываемыми событиями. Григорьев был кадровый офицер,[382] авантюрист, каких тогда было много. Вначале эсер, потом большевик, он был один из самых крупных партизанов большевистской армии. Он действовал очень удачно и даже угрожал Одессе, когда там были французские регулярные войска. Когда Деникин погнал большевиков на север, на Украйне уже стало тесно. И Махно, и Григорьев оказались в близком соседстве. Григорьев начал подумывать о принесении повинной Деникину и с этой целью отправился к Махно с небольшим конвоем, чтобы уговорить также и того. За обедом, уже сильно подвыпивши, Григорьев выскочил с саблей из дому и обратился к своему конвою. В результате произошла короткая схватка, и Григорьев был убит. Одна часть его отряда разошлась по домам, а другая присоединилась к Махно.
Возвращение в Севастополь
На другое утро при подъеме флага на «Корнилове» я доложил генералу Деникину о моих опасениях и просил разрешить вернуться в Севастополь. Генерал ответил, что, по его мнению, опасности для Крыма нет, но тем не менее разрешил. С тем я и откланялся. В тот же день на «Цесаревиче Георгии» я отправился в Севастополь, а главнокомандующий остался смотреть воинские части.
В Севастополе я застал коменданта в большом беспокойстве. По поступившим сведениям, в большей части неверным, Махно двигался очень быстро чуть не с целой армией. Выходило, что он делал переходы чуть не по 40 верст в сутки. Комендант мог послать на Перекоп не больше роты сомнительной пехоты и бил тревогу. Мы начали уже делать соображения, как оборонять Севастополь, но, впрочем, наши опасения скоро рассеялись. Махно шел по направлению к Таганрогу, вероятно, в надежде захватить врасплох самого главнокомандующего. Он на пути не встретил никакого сопротивления, и ему действительно удалось захватить Бердянск. Достаточные силы для его отражения удалось собрать из разных мест только около Мариуполя. Тут он был разбит и отброшен, но ему удалось уйти, и он начал искусно маневрировать, привлекая на себя наши силы, нужные на фронте. Главное значение этого рейда было в том, что им был подорван престиж Добровольческой армии. Удача всегда вызывает подражателей, и с течением времени весь тыл Добровольческой армии стал под угрозой мелких и неуловимых банд, причинявших массу вреда.
Тем временем жизнь в Севастополе шла своим порядком: из Константинополя стали приходить наши суда, взятые союзниками при первой эвакуации Севастополя: пришел крейсер «Алмаз» – бывшая яхта морского министра, и командиром на ней был назначен капитан 2-го ранга Машуков. Пришли два миноносца, и наконец явился на буксире и дредноут «Воля», бывший «Император Александр III».
Нам, конечно, было приятно, что наш флот увеличивается, но, с другой стороны, суда приходили в ужасном виде и немедленно требовали ремонта и укомплектования, а наш порт не мог справляться и с оставленными в Севастополе судами.
С «Волей», переименованной главнокомандующим в «Генерала Алексеева», вышел скандал на второй же день по его приходе. Я сидел у себя в кабинете, когда ко мне ворвался молодой мичман и доложил захлебывающимся голосом, что «Воля» тонет. Я, конечно, сорвался с места и на автомобиле покатил к месту ее стоянки, по дороге приказав сильному буксиру «Могучий» немедленно идти к «Воле» и на буксире оттащить ее на мелководье. Однако по приезде моем на корабль все оказалось не так страшно. На «Воле» не было еще командира, а был только караул под командой лейтенанта. Этот последний вдруг заметил крен на корабле, пока очень маленький, но ему со страху показалось, что он увеличивается. Он послал ко мне своего помощника доложить, как он говорил, о крене, а не о том, что корабль тонет.
Вскоре по моем прибытии на корабль явился портовый механик, бывший когда-то трюмным механиком на судах этого типа и прекрасно знавший всю трюмную систему. Он немедленно принялся за осмотр и очень скоро обнаружил, в чем дело. Оказалось, что один из корабельных кингстонов, вследствие отсутствия ухода, начал протекать, и вода понемногу скоплялась в одном из отсеков, что и дало крен. Потонуть от этого корабль не мог, так как вода дальше этого отсека пойти не могла. Я не сделал лейтенанту никакого замечания, так как решил, что лучше лишний раз побеспокоить начальника, чем бояться это делать или делать слишком поздно.
Вскоре после моего возвращения в Севастополь началась целая серия посещений порта иностранцами. Первым пришел командующий английскими силами Средиземного моря вице-адмирал де Робек. Мы обменялись визитами, а потом сделали друг другу парадные обеды, причем должен сказать, что у них, конечно, эта часть была поставлена гораздо параднее, чем у нас, хотя мы старались из всех сил не ударить лицом в грязь. На обедах были интересные разговоры. Англичане рассказывали, насколько тяжела была для них подводная война с немцами, и коммодор Джонсон, сидевший рядом со мною, утверждал, что действительно средства против подводных лодок до сих пор еще не изобретено. Он был в течение двух лет представителем комиссии по борьбе с лодками и через его руки прошло не менее тысячи проектов, из коих девятьсот было фантастических. В конце концов наиболее действительными способами борьбы оказались сети, снабженные подрывными патронами, но они приносят действительную пользу только вблизи берегов и притом легко делаются опасными для своих судов, так как штормы их переносят с одного места на другое. Знаменитый слуховой аппарат, дающий возможность слышать приближение подводной лодки и судить о ее направлении и расстоянии, он считает далеко не совершенным. Большие надежды возлагались на гидропланы, но за всю войну был только один случай потопления подводной лодки гидропланом. Сам де Робек оказался очень веселым и дамским кавалером. Обед был с дамами, и он заговорил обеих своих соседок, из коих одна была моя жена, а другая – жена адмирала Погуляева.