Ее удивляли такие мысли. Она вдруг поняла, что это мудрые и возвышенные мысли взрослого человека. Осмысливая пережитое и увиденное — сотни пройденных миль, десятки городов и тысячи людей, она вдруг ощутила в себе зрелость. На Янтарном Пути она встретила свое восемнадцатилетние и чувствовала себя уже не девочкой, но женщиной. Ей нравилось это ощущение — она думала, что знает о жизни все. Она столько пережила за короткое время: потеряла мать, узнала правду о своем рождении и происхождении, и теперь, проплыв половину Адриатического моря, Катарина была убеждена, что повидала почти весь мир. Она думала об Иерусалиме и о том, как торжественно воссоединится со своей семьей, а потом вернется в Бадендорф, и все будут относиться к ней с особым почтением, как к везде побывавшей и умудренной опытом женщине. Она представляла, как будет описывать всем Иерусалим, его величественные, выстроенные в ряд церкви, его благочестивых набожных жителей, которые говорят по-латыни и только и делают, что молятся и благословляют. Она станет мудрейшей жительницей Бадендорфа, и все будут приходить к ней за советом — даже отец Бенедикт, который мог похвастаться лишь тем, что один-единственный раз съездил в Рим. Зато он никогда не был в Иерусалиме, где когда-то ходил сам Иисус.
Дни проходили один за другим. Катарину начала одолевать ужасная морская болезнь, но доктор Махмуд помог ей унять тошноту с помощью снадобья из имбиря. Кроме того, ей было неловко под пристальными взглядами моряков, которые смотрели на нее как-то странно. Плавание длилось уже долго, а земли по-прежнему не было видно, и ее охватила паника. Чтобы хоть как-то успокоиться, она часто доставала из кожаного мешочка заветный образок, который носила под своим египетским платьем. Сидя на палубе, поджав колени к груди и держа икону обеими руками, она, не отрываясь смотрела на голубой камень, размышляя, что же такое в этом камне заставило отца оставить новорожденную дочь и устремиться на его поиски. Нашел ли он его, и так ли велика сила этого камня, что стерла его память, заставив забыть об обязательствах в Германии?
Жать, что нельзя подержать в руках кружку, которую подарил ей Ганс: знакомая вещь, ощущение бадендорфской глины под пальцами смогли бы ее утешить в этой незнакомой и тревожной обстановке. Но кружка была уложена вместе с одеждой, между юбками и шалями, чтобы не разбиться. Она сможет достать ее только тогда, когда устроится в Иерусалиме. Может быть, в доме ее отца? Они вместе выпьют из этой кружки, и ее отец, немецкий дворянин, будучи в такой дали от дома, прослезится, увидев столь изысканную пивную кружку.
Через неделю после того, как они отплыли из Венеции, на море разразился шторм.
Половина команды была за то, чтобы поднять грот, другие утверждали, что еще не время, потому что ветер все еще усиливается. Разгорелся спор, и когда, наконец, они решили поднять парус, было уже слишком поздно: парусину разорвало пополам. Потушили все источники огня: и печь в камбузе, и все фонари. За бортом вздымались волны. Доктор Махмуд с Катариной сидели, прижавшись друг к другу. Внезапно ударила молния, загрохотал гром, и пошел проливной дождь. Ветер задувал все сильнее, пока наконец не переломилась с громким треском грот-мачта, обрушившись на палубу. Моряки упали на колени и стали молиться вслух. За бортом, заливая палубу, вздымались гигантские волны. Попадавшие бочки и тюки катались по палубе то туда, то сюда, пока наконец их не смыло за борт. Море буквально поглотило корабль — он исчез под водой, и в следующий момент всплыл, как будто вытолкнутый мощной струей воды. И так он тонул и всплывал в бушующем шторме, а беспомощные люди, находившиеся на его борту, кричали, молились и из последних сил цеплялись за жизнь.
Катарина очнулась на песчаном берегу, ее одежда насквозь промокла, длинные волосы перепутались с водорослями. Небо было пасмурное, но дождя не было, океан вздымал пенные гребешки волн. Повсюду плавали доски и обломки судна. Она оглядела пустынный берег — он был тоже усеян обломками.
Она с трудом поднялась на ноги и осмотрелась. Где же корабль? И где команда?
— Доктор Махмуд! — позвала она. Но ответом ей было лишь завывание ветра. Она шла, пошатываясь, вдоль берега в волочащемся по сырому песку разорванном платье, пока не наткнулась на тело. Это был капитан, за которого уже принялись крабы. Чуть подальше она нашла обломки деревянного сундука, часть его содержимого уцелела. Из песка торчал белый керамический черепок. Она вытащила его и счистила песок. Это был осколок пивной кружки, подаренной Гансом. Она хотела найти что-нибудь еще, но безуспешно. Все еще одеревеневшая от потрясения, Катарина зажала в ладони небольшой овал — миниатюру с изображением Бадендорфа.
Потом она увидела впереди фигуру, которая шла, спотыкаясь, по песку в развевающейся на ветру мантии. Дон Адриано! Катарина побежала, крича, размахивая руками, путаясь в обрывках платья.
— Слава Богу! — прокричал он, когда они встретились. Она с рыданием упала в его объятия. Он закутал ее в свой промокший плащ, и они вместе дрожали и плакали, потом он опустился на колени, она сделала то же, и они вместе поблагодарили Бога за спасение.
— Где мы? — спросила она. На ее потрескавшихся губах запеклась соль.
Он посмотрел, прищурившись, на суровый океан, за которым не видно было горизонта.
— Понятия не имею, сеньорита.
— Вы видели доктора Махмуда?
Его глаза наполнились печалью, когда он ответил:
— Я видел, как он ушел под воду. Я нырнул и пытался дотянуться до него, но он утонул. Мне очень жаль.
Она села на песок и, притянув коленки к груди, снова заплакала. Дон Адриано укрыл ее своим рыцарским плащом и пошел искать сухое дерево, чтобы развести костер.
Она не сразу вспомнила о святой Амелии. И вскрикнула от радости, обнаружив, что непромокаемый мешочек все еще висит у нее на шее. Катарина любовалась изображением в отсвете слабенького костра, который развел дон Адриано, образ Амелии и голубой камень успокоили ее, и в ней проснулась надежда.
Обследовав место их обитания, дон Адриано обнаружил, что их выбросило на остров, представлявший собой скалу, выступающую из воды, на которой не было ни зверей, ни растительности. Но он нашел несколько бочонков с водой, которые смыло с корабля, и достаточное количество сухого дерева, чтобы поддерживать костер. Вдвоем с Катариной они откопали несколько крабов и других ракообразных, завернули их в мокрые водоросли и запекли на горячих камнях.
Когда небо потемнело, они поняли, что солнце опустилось за горизонт, хотя за тучами не было видно звезд, а с океана поднялась мгла. Дон Адриано поддерживал костер. Катарина, не отрываясь, смотрела в огонь. Она без конца вспоминала как в последний раз видела доктора Махмуда, — его смыло за борт, тюрбан слетел у него с головы, а на лице застыло выражение ужаса. Она вспоминала время, которое они вместе провели в дороге, его бесконечную доброту и терпение. Она надеялась, что сможет убедить его остаться с ней в Иерусалиме вместо того, чтобы ехать в Каир, потому что старый врач-араб стал ей ближе всех кровных родственников. К тому же вернулась боль от потери матери, и Катарина плакала, закрыв лицо руками, не только о докторе Махмуде, но и о своей матери, о матери, которая ее родила, о команде и капитане португальского корабля.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});