— Алиса, Алиса… подожди! — воскликнул король. — Ушла. Вот это добродетель… истинная, бескорыстная, высокая… или ее вообще не существует на земле. Уилмот и Вильерс не поверили бы тут ни одному слову, а присоединили бы этот рассказ к другим чудесам Вудстока… Редкая девушка! И, если употребить выражение полковника, я уверяю, что не могу решить, простить ли ее и стать ей другом или придумать страшную месть. Если бы не этот проклятый кузен, этот полковник-пуританин… такой благородной девушке я бы мог простить все, что угодно.
Но она предпочла мне круглоголового бунтовщика, и говорит об этом в лицо, и оправдывает это тем, что король может у него поучиться… Слышать это горше горького. Сегодня утром, если бы не подоспел старик, король мог получить или дать урок… и суровый урок.
С моим саном и с той ответственностью, которую он на меня возлагает, было безумием идти на дуэль…
И все-таки эта девушка так меня взволновала и я так ему завидую, что если бы представился случай, я едва мог бы удержаться от поединка… Эй!.. Кто здесь?
Заключительное восклицание его монолога было вызвано неожиданным появлением еще одного действующего лица этой драмы.
Глава XXVII
Бенедикт. Мне бы надо
шепнуть вам словечко на ухо.
Клавдио. Помилуй бог,
уж не вызов ли на поединок?
«Много шума из ничего»
Когда Карл уже собирался выйти из комнаты, его остановил Уайлдрейк, вошедший необыкновенно торжественной походкой и с выражением комической важности на лице.
— Прошу прощения, любезный сэр, — сказал он, — как говорят у меня на родине, когда дверь открыта, в нее забегают собаки. Я стучал и звал, но безрезультатно, и вот, зная дорогу в эту гостиную, сэр, — потому что я нигде не растеряюсь и если хоть раз пройду по дороге, так никогда не забуду ее, — я рискнул войти без разрешения.
— Сэра Генри Ли нет дома; кажется, он в заповеднике, — холодно ответил Карл: появление этого грубоватого кутилы в тот момент было ему неприятно, — а мистер Альберт Ли уехал из замка дня на два — на три.
— Знаю, сэр, — сказал Уайлдрейк, — но ни к тому, ни к другому у меня сейчас нет дела.
— Прошу прощения, сэр, а к кому же у вас дело? — спросил Карл. — Ведь, полагаю, вряд ли возможно, чтобы у вас было дело ко мне.
— Я тоже прошу у вас прощения, сэр, — ответил кавалер, — но с этим делом ни в коем случае нельзя обратиться ни к кому, кроме вас, если вы, как я полагаю, мистер Луи Гирниго (хотя сейчас вы одеты несколько приличнее, чем тогда, когда я вас видел в первый раз) — шотландский джентльмен, который служит у мистера Альберта Ли.
— Кому же и быть им, как не мне? — ответил Карл.
— По правде говоря, — сказал кавалер, — я замечаю в вас некоторую перемену, но отдых и приличная одежда много значат, и я этому рад; мне было бы неприятно передавать такое важное сообщение какому-то оборванцу.
— Сделайте одолжение, сэр, перейдем к делу, — сказал король, — вы говорите, у вас есть ко мне поручение?
— Совершенно верно, сэр, — ответил Уайлдрейк, — я друг полковника Маркема Эверарда, сэр, храбреца, не превзойденного на поле боя, хоть я и желал бы ему сражаться за более достойное дело. Поручение его состоит в краткой записке, которую я позволю себе передать вам с соблюдением обычных формальностей.
С этими словами он вынул свою шпагу из ножен, проткнул острием записку полковника и с низким поклоном протянул Карлу.
Переодетый король принял ее, важно поклонившись в ответ, и сказал, распечатывая послание:
— Я полагаю, мне нечего ждать приятного содержания от письма, врученного столь враждебным способом?
— Гм, сэр, — ответил посланец, притворно откашливаясь, чтобы успеть найти подходящий ответ, в котором были бы надлежащим образом соблюдены принятые условности дипломатии, — я думаю, что вызов не очень враждебный, однако же вначале он должен произвести впечатление воинственное и заносчивое.
Я надеюсь, сэр, что если вы разок-другой уколете друг друга шпагой, дело придет к благополучному завершению, и, как любил говорить мой старый учитель, pax nascitur ex bello.[64] Что же касается меня, грешного, я истинно рад, что мой друг Маркем Эверард почтил меня этим поручением… по правде сказать, я уже боялся, что пуританские принципы, которыми он пропитан (не скрою от вас, достойный сэр), могли заставить его, по определенным причинам, отказаться от подобающего дворянину честного способа получить удовлетворение в подобных обстоятельствах.
И, оказывая моему приятелю эту дружескую услугу, я смиренно надеюсь, мистер Луи Гирниго, что и по отношению к вам не совершу несправедливости, подготовив почву для предполагаемой встречи, и, позвольте вам сказать, я думаю, что если дуэль окончится благополучно, мы все станем такими друзьями, какими не были до того, как она началась.
— Ваша правда, сэр, — сказал Карл, глядя на письмо. — Едва ли вражда бывает хуже смертельной, а такую записку можно послать только злейшему врагу.
— Вы правы, сэр, — сказал Уайлдрейк, — это, сэр, вызов на поединок с миролюбивой целью восстановить полное согласие между уцелевшими… в том случае, если, по счастью, это слово можно будет употребить во множественном числе после исхода дуэли.
— Короче говоря, — ответил король, — мы сражаемся только для того, чтобы прийти к совершенно доброму и дружескому соглашению?
— Вы и на этот раз правы, сэр; я благодарю вас за то, что вы так хорошо все понимаете, — сказал Уайлдрейк. — Ах, сэр, как приятно в подобных случаях иметь дело с человеком чести и ума. И очень прошу вас, сэр, как личной услуги для себя… Утром, может быть, подморозит, а у меня что-то вроде ревматизма… война ведь не проходит бесследно… сделайте милость, приведите какого-нибудь дворянина, который не откажется принять участие в том, что должно произойти… кого бог пошлет, сэр, с таким бедным старым солдатом, как я… чтобы мы не простудились, стоя без дела в такую холодную погоду.
— Понимаю, сэр, — ответил Карл, — если дуэль состоится, будьте спокойны, я постараюсь достать вам подходящего противника.
— Буду вам очень признателен, сэр, — сказал Уайлдрейк, — и нисколько не любопытствую относительно его звания… Я, правда, эсквайр и дворянин и сочту за особую честь скрестить шпагу со шпагой сэра Генри или мистера Альберта Ли, но, если это будет неудобно, я не откажусь предложить мою скромную личность в качестве противника любому дворянину, служившему под знаменами короля, — я всегда считаю это чем-то вроде дворянской грамоты и поэтому ни в коем случае не буду уклоняться от, дуэли с таким человеком.