«Товарищ солдат! Осмотрите дыру в заборе и доложите мне, с какой она стороны: с той или с этой?» «Что это над нами завис вертолет? Горючее что ли кончилось?» «Солдаты! Кто не умеет плавать, тот должен хорошо нырять». «Зимой, то есть, ночью, караул сменяется два раза в день». «Не надо мыть полы ежедневно, но хотя бы каждый день надо!»
– Здравия желаю, товарищ старший лейтенант! Спаси бо за ваше лекарство. Я уже могу вот сидеть с ребятами и веселить их.
Мовчан первым заметил офицера, поднялся.
– Сидите-сидите. – Невский махнул рукой, удерживая всех на месте. – Хоть малость с вами посмеялся. А где я могу старшего лейтенанта Миннигалиева увидеть?
Артем смешно закатил глаза: «Вопрос понял, ответ думаю». Все вновь засмеялись. Невский решил поддержать шутку: «Что вы галдите, как в муравейнике?!»
– Да, вон он идет, товарищ старший лейтенант, – ука зал в сторону веснушчатый паренек.
Все, включая Невского посмотрели в указанном направлении.
– Ладно, спасибо. Продолжайте «трындеть».
Доктор поспешил к офицеру. Познакомились. Закурили, пошли, не спеша, в сторону автопарка.
– Просишь рассказать о моем бойце. О Счастливчике? Забавный парень. Ему и, правда, везет. Наверное, в рубашке родился. А сколько он «хохм» знает! Только успевай со смеху покатываться. Вижу, ты тоже успел его уже послушать. Этот Артем может часами всех смешить. У нас даже среди офицеров стали ходить его шутки, типа такой: «Едем ночью, идеальные условия: луна светит, солнце…». А наш комбат вообще взял себе на вооружение эту шутку: «С майорами, учти, сначала говори: „Шучу“. Потом шути». Думаю, еще других офицеров послушаешь, они тоже пользуются высказываниями Артема. Ты извини, мне сейчас очень некогда. Найдешь меня через часок в автопарке. Тогда и поговорим. Пока.
Рустам ускорил шаг и скрылся среди автомобилей… Невский даже не заметил, как он в этих воспоминаниях добрался до расположения своей Отдельной медицинской роты. Доложил о госпитализации солдата, которого отвозил в госпиталь на консультацию. Надо было заниматься своими больными. «Позже еще вернусь к этому Счастливчику», – пообещал себе Невский.
4Рустам Миннигалиев оказался очень толковым рассказчиком. Они уселись с Невским на обгоревший остов бронетранспортера на задворках автопарка, закурили. Рустам стал рассказывать, а Невский внимательно слушал и смотрел, как догорает на западе день, темнота быстро подступала.
«Наш взвод еще в марте месяце был в засаде: умостились на твердой, теплой земле. Ждали караван. Жара, несмотря на такой месяц, уже ощущалась, и она не спадала даже ночью. Я никогда не думал, что в Афганистане бывают такие градусы. А кто думал?
Погода, как и сама афганская война, была, похоже, тоже под запретом. Во всяком случае, Гидрометеоцентр СССР, старательно передававший погоду во всех уголках планеты, бдительно помалкивал насчет жары и ветров в Афгане. Или хотя бы только в Кабуле. Одни летчики, наверное, и знали.
Я лежал лицом к тропе, а сзади был пологий склон. Нашу группу мы разделили на две части. Тропа тянулась издалека. Караван с оружием мог пройти только по ней.
Я лежал у верхнего изгиба, еще несколько солдат, включая Мовчана, находились неподалеку. Большинство солдат находилось у нижнего изгиба, в долине.
Когда увидел тень от собственной головы прямо перед глазами, понял: в долине что-то произошло. И, правда, оглянувшись, увидел осветительные ракеты. И тут же застучали пулеметы и автоматы. Бой начался внизу.
Я знал, что для Мовчана это был первый бой в его жизни. Бой, который он видел и слышал. Он лежал метрах в трех от меня. Конечно, был страх, было напряжение, Но была и обида. Это он потом мне все подробно описал. Мол, сверстники его сейчас в Союзе, в безопасности. Там его самого ждет гитара, велосипед, танцы. Парни и девчонки веселятся. Гуляют и радуются жизни. А он – здесь. И не может оказаться среди друзей.
Дальше я рассказываю его переживания, может, не все точно запомнил. Уж, не обессудь, док.
Артем прижался к земле всем животом, с замиранием сердца стал слушать разрывы гранат и дикий рев раненых верблюдов. И тут в один из моментов он получил то, что объяснить невозможно. А именно – привет. О таких приветах я и сам слышал от бывалых офицеров и солдат, так что поверил парню. Чуткий, напряженный, как волк, он ощутил смертельную угрозу и еще сильнее – дальше некуда – вжался в землю. Да, кто-то его искал. Он посмотрел направо, там, где я тогда лежал, затаившись. Я лежал неподвижно, внимательно слушал шум боя.
Мовчан понял: нужно что-то изменить (он мне потом рассказывал, как я уже говорил). Изменил место. Оперся на локти, приподнялся и продвинулся поближе ко мне.
И почти в ту же секунду мы оба услышали нежнейшее – вжи-и-и-ик! Пуля врезалась в землю рядом с его головой, как раз туда, где он только что лежал.
Я сам много потом об этом думал. Вообще, что же по-настоящему важно? Важно, пожалуй, – это первый поцелуй. Или даже первый привет. Ты не ждешь, а тебе – привет. Но не как в школе, а как на войне. Потому что мы сейчас и есть на войне. И смерть здесь – настоящая женщина, перед вечным сном обязательно передает воздушный поцелуй. Или хотя бы привет. Вот, думаю, Артем и получил этот привет сейчас. Вот и Мовчан также расценил этот случай. Как он мне говорил потом, что, мол, странно, но именно с этого момента – момента привета от смерти – он и обрел полный покой. Он словно выиграл вторую жизнь. И при этом не потерял первую.
Мы с ним оглянулись по сторонам – никто не бежит на нас. Пространство до самого боя пусто. Значит, шальная была пуля!
Я ему сразу приказал: «Задницей к тропе, головой к дороге, живо!» Перевернувшись, Артем направил дуло в сторону долины. Близкие вспышки боя становились все ярче. Тут у меня затрещала рация: командир всей группы приказывал переместиться левее, куда теснили караван. Пока я обдумывал, как это лучше сделать, Мовчан выбросил руку, нащупал дырочку и попытался достать пулю. Но грунт был прочен. Не вышло. Жалко – пуля была его. А не наоборот. И останется теперь его навсегда. Он все думал потом: «Как же я отодвинулся в сторону?» Терзался от такого вопроса, не зная, что ответить на такой вопрос нельзя. Только догадки.
Вскоре мы все вскочили и побежали. Ко второму изгибу тропы. Здесь мы и встретили остатки каравана. Верблюды, обезумевшие от стрельбы и света ракет, неслись галопом. Два «духа» бежали рядом, прячась за огромными колышущимися животами.
Оба «духа» попали в ловушку, но один все-таки сбежал, пропал, а другому именно Мовчан влепил пулю над самым обрывом. Как он потом говорил, такую же пулю.
Караван, который мы захватили, был так себе: стрелковое оружие. Да еще эти снаряды от безоткатных орудий и минометов. Но дело было сделано.
Все проголодались, пайки разложили прямо на песке. Сидели у вертолета «МИ-8», жевали. А он не сидел, бродил по кругу. Ему не до еды. Он – ни в какую. Выворачивало – ужасно, ужасно – ведь убил человека. Потом он опять кружил, как чокнутый, по твердому песку и удивлялся, как быстро, в сущности, он сам втянулся в новую и страшную жизнь. Все они в нее втянулись, и теперь ею жили. Другой не было. Та, другая, осталась в прошлом: у одних – среди золотых хлебных нив под Краснодаром или среди чистых рек у Красноярска, у других – среди зеленых мандариновых плантаций Абхазии, у третьих – в тени виноградников Молдавии, у четвертых – в прохладе прибалтийских дюн, у пятых – среди высоких трав Поволжья, у шестых, у десятых…
Всех не перечислишь. У всех она осталась, и все сейчас здесь. Так он рассуждал. Я, примерно, конечно, воспроизвел его мысли. Впрочем, сам, док, можешь с ним поговорить.
Вообще этот Артем – умнейший парень. Люблю с ним беседовать, особенно после того боя за караван. Этот случай с пулей стал широко известен. И я руку приложил! После этого Артема и стали звать Счастливчик.
Самое интересное, он избегал после этого смерти не раз. Все считал свои новые жизни. Про все случаи не могу рассказывать, но что при мне было, расскажу.
Это уже в конце апреля случилось. Наша бронегруппа двигалась неподалеку с одним кишлаком. Остановились. Впереди гора. Обыкновенная. Я получил приказ тремя бронетранспортерами пройти подальше. У меня тогда Артем Мовчан был водителем. Тронулись в путь. Молчим.
Окопы увидели одновременно с ним, поняли – свои. Хотя, по данным, своих поблизости не было. Но не духи же. «Духи» открытых окопов не роют. У них – кяризы – подземные ходы.
Кяризная война губила здорово наших солдат и технику, а возмездие эффекта не приносило: только успокаивало начальство. Артподготовка также помогала мало.
Нападения на бронегруппы происходили, как правило, внезапно. «Духи» появлялись из замаскированных в кустарнике люков и били в упор. Расстреляв цель, они тут же уходили вниз, в кяризы. Подземные ходы, проделанные когда-то для орошения, служили прекрасным укрытием. В некоторых из них могли передвигаться не только люди, но и машины. Подземные ходы пролегали под полями, вблизи дорог и под населенными пунктами. Кяризы под кишлаками просто сводили всех нас с ума. Только что из кишлака велась ожесточенная стрельба, но стоило в него войти, как «духи» и население перемещались в кяризы: кишлак вымирал. Никого не найти.