Читать интересную книгу Смерть на выбор - Марианна Баконина

— Сережка действительно похожа… У вас чай остыл. Может, бутербродик?

Саша кивнул и принялся размышлять, как он может добиться желаемого результата, не ввергая старушку в панику. Придумалось не сразу.

— У вас есть параллельный телефон?

— Да, конечно.

— Вы не будете возражать, если я буду слушать, кто звонит.

— То есть как слушать? — Седые брови поползли наверх. — Мне сдается, что это… не совсем принято…

Саша несколько оторопел от странного речевого оборота.

— Поймите. Может позвонить один человек. Он и только он может хоть как-то помочь, если с Лизаветой что-то случилось. Я сам пока не знаю, как его узнать. Я никогда его не видел, не слышал его голоса. Но вычислить его следует непременно. Смотрите, — Саша старался говорить быстро, дабы Мария Дмитриевна опять не перебила его со своими высокопарными сомнениями, — вы должны беседовать со звонящими как можно дольше, пробовать выяснить имя и так далее. — Что «так далее», Саша сам толком не знал. — Где второй аппарат?

— Почему бы вам самому не… — Договорить Мария Дмитриевна не успела, зазвонил телефон. Старая женщина, Саша вдруг заметил, насколько не подходит к ней жалостливо-заунывное «старушка», секунду помедлила. Потом царственным жестом указала ему на красную трубку и уплыла в комнату.

Саша схватил телефонную трубку, как только послышалось величественное «аллоу».

— Доброе утро, Мария Дмитриевна. — Приятный, чуть глуховатый баритон. Мужчина. Но знает имя-отчество Лизаветиной бабушки. Вряд ли это «просто Павел». — Лизавета дома?

— Нет, Василий Петрович, ее нет. Может быть, что-то передать? — Василий Петрович, главного кажется, так зовут.

— Скажите просто, что я звонил. Как здоровье?

— Если не считать, что мне уже восемьдесят восемь, то все в порядке.

— Ни за что бы не дал больше семидесяти, — галантно усмехнулся баритон и столь же галантно распрощался.

— Из редакции? — строго спросил оперативник Смирнов, едва Мария Дмитриевна появилась на кухне.

— Да, — последовал сухой ответ. Смирнов не расстроился, ответа он добился, добился и разрешения слушать телефонные разговоры. А устаревшие представления о приличиях его не касаются.

— Можете в комнате посидеть, мне обед готовить надо. — Старая дама попробовала еще раз выразить милиционеру свое неодобрение. Но, видимо, в этой организации служащим выдают специальный состав для дубления собственной кожи.

— Я лучше здесь посижу, я не буду мешать, не беспокойтесь.

Мария Дмитриевна пожала плечами и принялась хлопотать по хозяйству. Как она это делала!

Королева в изгнании, хозяйка замка, решившая вдруг собственноручно состряпать что-нибудь экзотическое. Осанка, жесты, взгляды. Точнее, их отсутствие. Она царственно не замечала оперативника, замершего в углу кухонного диванчика. Не то чтобы специально старалась не смотреть, а не видела. В упор. Саше стало грустно и неуютно.

* * *

Лизавета старалась идти ровно, в голове туман, перед глазами круги, мир словно распался на тысячу многоугольников. На частички раскололся вестибюль. Ничуточки не зловещий, обычный советский вестибюль с каменным полом, грязно-серыми стенами, вдоль которых стояли низенькие скамейки. Потом лестница, тоже из каменной крошки. Очень хотелось ухватиться за перила, но нет — сзади сопело чудовище в спортивном костюме, пусть оно не догадывается, насколько ей погано.

На втором этаже Лизавета остановилась и оглянулась — куда? Оказалось, выше. Третий этаж, четвертый. Дыхание ни к черту. Это у нее-то, которая из принципа не пользовалась лифтом в пятиэтажных домах. В шестиэтажных тоже.

— Направо, — подсказало могучее чудо-юдо. И голос как из бочки, без интонаций. Идеал «отморозка».

— Вот здесь. — Лизавета не дотронулась до двери. Пусть открывает. Это с детства усвоенное правило — если не знаешь как себя вести, веди себя как леди. Конвоир толкнул плечом дверь и посторонился. Надо же, умеет!

Лизавета рано его похвалила, просто ему приказали не переступать порог.

— Входите…

В комнате довольно темно. Опущены шведские жалюзи. Такими за последние годы обзавелись все счастливые обладатели офисов. В углу кожаный диван, на диване человек в яркой рубашке. Огненно-рыжий. Улыбка и лохматость. Из-за них лицо кажется даже добродушным. Вдоль другой стены нечто низенькое и офисное, не то книжные полки, разумеется без книг, не то комодик. В центре кресло, из того же гарнитура, что и диван. Низкое, пухлое и жесткое. Не кожа. Очень похожий на кожу заменитель. Противный и скрипучий. В этом Лизавета убедилась устроившись в кресле. Села она без приглашения. Впрочем, хозяин не возражал.

— Ну что, рассказывай. — В голосе звенели жизнерадостные нотки. Лизавета пожала плечами и не ответила. Все еще кружилась голова.

— Чего? Молчать будем? — искренне удивился рыжий.

— О чем говорить, если не о чем говорить? — Лизавета сама не поняла, как у нее вырвалась эта артистическая фраза. — В книжках о театре пишут, что именно это словосочетание повторяют на разные лады занятые в массовке актеры, когда надо изобразить оживленную беседу.

— Так уж и не о чем! Ты меня за дурачка держишь, девочка!

Лизавета облизала губы.

— Почему девочка? — Она не собиралась хамить.

— Мальчик, что ли? — гыкнул рыжий и перестал улыбаться. Насупился. Желтые глаза стали холодными.

— Послушай. Мне в игры играть некогда. Ты мне рассказываешь, кто сдал тебе эти пленки с интервью. Где они сейчас. И все — мирно расходимся.

— Почему, собственно, я должна верить? — Лизавета растягивала слова, что ей вообще-то не свойственно. Она обычно тараторила.

— А я тебя верить не заставляю, — резонно заметил собеседник.

— Тогда зачем я буду все рассказывать? Я расскажу, а вы меня, как Кастальского, — того.

— Ну ты загнула. — Лизавета совершенно неожиданно обрадовалась. Странное чувство в таких плачевных обстоятельствах.

— Почему? Люди вы опасные, ненадежные. Человека убить пара пустяков. Вот, — она обвела рукой комнату, — завезли неизвестно куда. Газом каким-то опрыскали. А теперь требуете, чтоб я на вопросы отвечала. Я вообще не понимаю, что вам нужно. Я в ваши дела не вмешивалась.

Рыжий хохотал долго и от души. Он вообще был, видимо, человеком смешливым. Пока он веселился, у Лизаветы было время понаблюдать. Цветная рубашка, песочного цвета брюки, кривой нос, и челюсть тоже кривая, уши слегка оттопыренные. Боксер и борец. Минут через пять он отдышался.

— Давно так не смеялся, говорят, полезно для здоровья. — Он явно почитывал на досуге журнальчики с полезными советами.

— Заменяет триста грамм морковки, — кивнула Лизавета.

— Ладно, хватит балдеть за овощи. Ближе к делу. Меня задешево не купишь. Я не знаю, где и кому ты перебежала дорожку. Зато я знаю, что я могу от тебя получить. Где пленки?

— Послушайте, — нахально перебила собеседника девушка, от идиотской храбрости даже голова трещать перестала. — Если бы я спросила вас — где ствол, что бы вы ответили? Какие именно пленки вас интересуют? У меня их за пять лет множество накопилось.

— Я же сказал, пленки с интервью.

— И я сказала — за много лет я взяла сотню интервью, если не больше. Вот помню, первый из великих, к кому я осмелилась подойти с вопросом, — Борис Штоколов. Так он… — Лизавета могла бы до бесконечности продолжать рассуждать в этом духе.

Когда-то ей попалась книжка о методике ведения допросов. Довольно любопытное исследование. Причем следователи с самыми разными политическими убеждениями и разных национальностей сходились на том, что труднее всего допрашивать того, кто решил молчать при любых обстоятельствах и не разжимает губ, даже когда его спрашивают, который час. Не менее сложно справиться с так называемыми болтунами или занудами, они охотно отвечают, долго и путано припоминают что-то совершенно не связанное с конкретным поставленным перед ними вопросом, на проверку вороха их рассказов уходит уйма времени, а результат нулевой.

Она совершенно бессознательно выбрала второй путь. Но то, что работает при формализованном следствии — протокол, вопрос-ответ, очная ставка, — лишь раздражает следователей-«неформалов».

— Вот что, кончай баки забивать, мне с тобой мудохаться некогда. Сама знаешь, говорить я тебя могу заставить. Знаешь ведь?

Вопрос прозвучал риторически — сквозь добродушие рыжего коверного просвечивала беспощадная жестокость.

— Знаю, — обреченно согласилась Лизавета, — но войдите и в мое положение! Предположим, что я догадываюсь, что именно вам надо. Но на вопросы я ответить никак не могу. Просто потому, что не знаю, кто передал мне кассеты с интервью. Честное слово.

— Так, — хищно улыбнулся толстыми губами боксер, — уже ближе к теме. Где пленки?