Читать интересную книгу Открытие Индии - Джавахарлал Неру

Тагор и Ганди были, несомненно, самыми выдающимися и влиятельными личностями в Индии первой половины 20 века. Поучительно сравнить и противопоставить их. Нельзя было найти двух других людей, которые бы настолько отличались друг от друга по своему происхождению и характеру. Тагор, аристократ-художник, обратившийся в демократа, сочувствующего пролетариату, олицетворял, по существу, культурную традицию Индии, традицию принятия жизни во всей ее полноте и шествия по ней с песнями и плясками. Г анди, скорее человек народа, почти воплощение индийского крестьянина, олицетворял другую древнюю традицию Индии — традицию самоотрешения и аскетизма. И все же Тагор был прежде всего человеком мысли, а Ганди — человеком устремленного, непрерывного действия. Оба они, каждый по-своему, мыслили в рамках всего мира в целом, и каждый в то же время был полностью индийцем. Они как бы представляли различные, но гармоничные аспекты Индии и дополняли друг друга.

Тагор и Ганди переносят нас в современную эпоху. Но мы рассматривали более ранний период и влияние, оказанное па народ, а особенно на индусов тем, что Вивекананда и другие подчеркивали прошлое величие Индии и гордились им. Сам Вивекананда тщательно предостерегал свой народ не слишком думать о прошлом, а смотреть в будущее. «Когда же, о боже.— писал он,— наша страна освободится от этого вечного пребывания в прошлом?» Но сам он и другие вызвали это прошлое, оно очаровывало и нельзя было избавиться от него.

Этому обращению к прошлому и обретению в нем утешения и поддержки способствовало возобновление изучения древней литературы и истории, а позднее — раскрывшейся истории индийских колоний в восточных морях. Аини Безант сыграла значительную роль, усилив веру индусских средних классов в их духовное и национальное наследие. Все это носило в известной мере духовный и религиозный характер, но в основе всего этого были сильные политические тенденции. Поднимающаяся буржуазия проявляла склонность не столько к религиозным исканиям, как к политике, но ей нужны были какие-то культурные корни, на которые она могла бы опереться, что дало бы ей уверенность в своей собственной ценности и уменьшило бы чувство отчаяния и унижения, вызванное чужеземным завоеванием и господством. В каждой стране растущего национализма, помимо религии, имеют место эти искания, эта тенденция обращаться к прошлому. Иран, ни коим образом не ослабив своей религиозной веры, умышлзнно обратился к своему доисламскому периоду величия и использовал эти воспоминания для укрепления своего нынешнзго национального чувства. То же было и в других странах. Прошлое Индии со всем его культурным многообразием и величием было общим наследием всего индийского народа — индусов, мусульман, христиан и других, и их предки помогли создать его. То, что они потом приняли другую веру, не лишило их этого наследия, точно так же, как греки после обращения в христианство не утеряли своей гордости великими достижениями своих предков или итальянцы — славными днями римской республики и периода империи. Даже если бы весь народ Индии перешел в ислам или христианство, ее культурное наследие попрежнему вдохновляло бы индийский народ, придавая ему ту уравновешенность и достоинство, которые дает длинная история культурного существования и усилия многих умов разрешить жизненные проблемы.

Если бы мы были независимой нацией, то все мы в этой стране, совместно работая сейчас во имя общего будущего, несомненно, смотрели бы с равной гордостью на наше общее прошлое. И действительно, в могольскую эпоху правители и их главные приближенные, хотя они и были пришельцами, стремились отождествить себя с этим прошлым и разделить его с другими. Но историческая случайность и ход исторического процесса, а также, несомненно, человеческие ошибки и слабости повернули дело по-иному, и наступившие изменения помешали нормальному развитию. Можно было бы предположить, что новый средний класс (который был продуктом воздействия Запада, а также изменений техники и экономики) воспользуется общим наследием как индусов, так и мусульман. До известной степени так и произошло, и все же возникли различия, которые не проявлялись или значительно слабее проявились у феодальных и полуфеодальных групп населения и среди масс. Индусские и мусульманские массы были почти неотличимы друг от друга, а у старой аристократии выработались общие взгляды и обычаи. Эти группы населения все еще придерживались общей культуры и имели общие обычаи и празднества. В средних классах начались расхождения сначала в психологической области, а позднее и в других отношениях.

Прежде всего новые средние классы почти полностью отсутствовали среди мусульман. Их стремление уклониться от западного образования, держаться в стороне от торговли и промышленности, их приверженность феодальным обычаям дали преимущество индусам, которое те использовали и сохранили. Английская политика была скорее проиндусской и анти-мусульманской, за исключением Пенджаба, где мусульмане охотнее приобщались к западному образованию, чем в других местах. Но индусы значительно опередили их задолго до того, как англичане завладели Пенджабом. Даже в Пенджабе, хотя условия там были в большей степени равными для индусов и мусульман, индусы имели экономическое преимущество. Анти-чужеземные настроения индусская и мусульманская аристократия и массы разделяли в равной мере. Восстание 1857 года было общим делом, но в период его подавления мусульмане считали, и до некоторой степени справедливо, что они пострадали сильнее. Это восстание покончило также со всеми мечтами или фантазиями о возрождении Делийской империи. Эта империя исчезла давно, даже до того, как англичане появились на сцене. Маратхи ее сокрушили и управляли самим Дели. Ранджит Сингх правил в Пенджабе. Могольское господство закончилось на севере без всякого вмешательства англичан, а на юге оно также распалось. Однако призрачный император восседал в делийском дворце, и, хотя он обратился в подчиненного и пенсионера сначала маратхов, а потом англичан, он все еще является символом славной династии. Во время восстания повстанцы, естественно, попытались воспользоваться им как символом, несмотря на его слабость и нежелание. Конец восстания означал также и крушение этого символа.

Пока народ медленно оправлялся от ужасов дней восстания, новые представления еще не сложились, образовалась пустота, которая должна была чем-то заполниться. Приходилось по необходимости принять английское господство, но разрыв с прошлым принес нечто большее, чем новую власть; он принес, кроме того, сомнение и замешательство и потерю веры в себя. По существу, этот разрыв с прошлым произошел задолго до восстания и привел к возникновению многих новых идейных движений в Бенгалии и других местах, о которых я уже упоминал. Но мусульмане, как правило, ушли тогда в свою скорлупу значительно глубже, чем индусы, избегали западного образования и жили мечтами о реставрации старого порядка. Теперь нечего было больше мечтать, но нужно было найти что-то такое, что могло бы послужить им опорой. Они попрежиему сторонились нового образования. Постепенно, и после многочисленных споров и трудностей, сэр Саид Ахмад-хан убедил их обратиться к английскому образованию и организовал Алигархский колледж. Это был единственный путь, ведущий к правительственной службе, и соблазн этой службы оказался достаточно сильным, чтобы побороть старое чувство обиды и предрассудки. То обстоятельство, что индусы значительно опередили их в образовании и на службе, вызывало зависть у мусульман, и именно это больше всего побуждало их встать на тот же путь. Парсы и индусы шли впереди также и в промышленности, но внимание мусульман было устремлено только к правительственной службе.

Но даже это новое направление их деятельности, фактически коснувшееся сравнительно немногих, не разрешило сомнений и замешательства в их умах* Индусы в подобном же затруднительном положении обращались к древним временам и искали в них утешения. Старинная философия и литература, искусство и история приносили им некоторое успокоение. Рам Мохан Рой, Дайянанда, Вивекананда и другие положили начало новым направлениям мысли. Утоляя свою жажду из богатых источников английской литературы, их души были также полны образами древних мудрецов и героев Индии, их мыслями и деяниями, мифами и традициями, которые они впитали с детства.

Многое из этого прошлого принадлежало и мусульманским массам, которые были хорошо знакомы с этими традициями. Но у некоторых, особенно у высшего слоя мусульман, появилось чувство, что им не вполне подобает придерживаться этих полурелигиозных традиций, что всякое поощрение их будет противно духу ислама. Они стали искать свои национальные корни в других периодах истории. До известной степени они обрели их в афганском и могольском периодах истории Индии, но этого было не совсем достаточно, чтобы заполнить образовавшуюся пустоту. Эти периоды были общими и для индусов и для мусульман, и индусы перестали рассматривать их как время чужеземного вторжешш. Могольских правителей рассматривали как национальных правителей Индии, хотя в отношении Аурангзеба мнения расходились. Знаменательно, что политика Акбара, которым индусы особенно восхищались, в последние годы не одобрялась некоторыми мусульманами. В прошлом году в Индии праздновалась четырехсотлетняя годовщина со дня его рождения. Все слои населения, включая многих мусульман, присоединились к этому, но Мусульманская лига держалась в стороне, ибо Акбар был символом единства Индии.