помощи подзорной трубы можно было различить человеческие фигуры, двигавшиеся по двору и террасам храма.
Люди виднелись и в городе, и на поле; они бродили между домов, пасли скот. Там и сям ходили табуны лошадей. На реке были стаи диких лебедей и гусей; одни плавали по поверхности, другие отдыхали на берегу. Весь этот мирный пейзаж был мягко позолочен лучами заходящего солнца.
Любуясь этим видом, Генрих с грустью думал: «Через несколько часов этот мир будет нарушен, раздадутся страшные крики, начнутся все ужасы насилия».
По приказу Сэгина охотники собрались под дерево на совещание. Решался вопрос о том, как приступить к атаке города.
Сэгин решил так: приблизиться к городу ночью, а самое нападение отложить до утра. Таким способом бегство будет предупреждено, зато при дневном свете легче разыскать и узнать пленных.
Приняв окончательное решение, охотники улеглись на земле, чтобы не быть замеченными; поводья они держали в руках и стали ждать ночи.
Ночь томительно тянулась; огни индейцев погасли один за другим, и на равнине воцарилась тихая безлунная ночь. Темные облака облегали небосклон и грозили разразиться ливнем. По временам лебедь издавал нестройные звуки, в лесу завывал волк. Громадные летучие мыши прорезали воздух, шумя своими крыльями; в траве блестели светлянки. Охотникам в полудремотном состоянии мерещились сражение и добыча.
День, давно ожидаемый, наконец наступает. Человеческие фигуры движутся по террасам, они завернуты в полосатые одеяла цвета навагоев: белые с черным. По большей части это все женщины молодые и старые, все с распущенными волосами; дети прыгают и увиваются подле них. Показываются старики с белыми волосами; есть и молодые мужчины, но, очевидно, не принадлежащие к классу воинов. Они ходят взад и вперед, носят воду из колодцев, зажигают костры. Это — рабы, военная добыча индейцев.
Старики направляются к храму, за ними идут женщины и дети; вскоре все собираются на верхней террасе. Подле знамени ставят подобие алтаря. Тонкая струя дыма поднимается от зажженного костра. Звуки индейского барабана сливаются с голосами присутствующих. Вслед за пением наступает полная тишина, молящиеся стоят в глубоком молчании, лицом к востоку.
— Что означает эта церемония? — спрашивает Генрих у Рубе.
— Племена эти поклоняются солнцу, они приветствуют его восход.
Любопытство охотников достигло высшей степени, они не спускали глаз с духовной церемонии индейцев. Вдруг на западе заалела оконечность самой высокой вершины. Первый шаг восходящего светила. Яркий свет разливается постепенно по долине и наконец освещает фигуры молящихся.
— Посмотрите, капитан, — говорит Рубе, — между ними стоят белые женщины и молодые девушки.
— Господи! — взывает Сэгин из глубины души. — Помоги мне найти ее между ними!
И с этой молитвой он подносит рожок к губам.
Призывный сигнал раздается по равнине, всадники показываются из засад, скачут по равнине и вскоре облегают город широким кольцом. Лишь несколько человек осталось в ущелье с Дакомой и багажом.
Звук рога поразил жителей. Они видят охватывающую их цепь, и если некоторые молодые и неопытные еще могут принять это за военную игру и шутку соседнего дружеского племени, то старики, конечно, сейчас же разуверят их, они скажут, что это сигнал белых воинов-врагов. Некоторое время от испуга и неожиданности индейцы остаются без движения. Столбняк этот продолжается до тех пор, пока всадники Сэгина не достигают стен города. Тут уж все поняли, в чем дело. Всадники со страшным оружием в руках, на оседланных лошадях — это враги, это бледнолицые!
Индейцы мечутся из улицы в улицу; те, которые несли воду, бросают кувшины и с криком разбегаются по домам. Они влезают на крыши и убирают за собой лестницы. Жены и дети испускают раздирающие душу крики, ужас виден во всех их движениях.
А между тем круг всадников становится все теснее. Команда приближается к воротам города, оставляет тут несколько человек, остальные, с Сэгином, Генрихом и Рубе во главе, смело идут вперед и останавливаются у самого храма.
Старики индейцы стоят еще на крыше, в ужасе они дрожат, как дети.
— Не бойтесь ничего! Мы пришли к вам друзьями! — кричит им Сэгин на их родном языке.
Но голос его не может покрыть раздирающих криков, разносящихся с одной террасы на другую. Сэгин повторяет свои уверения, сопровождая их соответственными жестами. Старики подходят к краю террасы. Один из них, должно быть, вождь: его седые волосы падают до пояса, металлические украшения блестят в ушах и на груди, он подает знак рукой, и все кругом смолкает; затем он наклоняется с террасы и отвечает по-испански:
— Amigos! Amigos! (Друзья! Друзья!)
— Да, мы ваши друзья, — отвечает на том же, понятном всему отряду, языке Сэгин. — Вам нечего нас бояться. Мы не сделаем вам ни малейшего зла.
— Да и за что могли бы вы нам сделать зло? Мы в дружбе со всеми белыми Запада. Мы — дети Монтецумы. Мы — навагой. Что вам нужно от нас?
— Мы пришли за нашими женами и дочерьми, которых вы держите у себя в плену.
— Вы ошибаетесь: у нас нет белых пленниц. Те, которых вы ищете, находятся далеко на юге, у апахов.
— Нет, они здесь: у меня есть точные сведения на этот счет. Мы совершили трудный поход, чтобы выручить их, и без них отсюда не уйдем.
Старик оборачивается к своим, обменивается с ними знаками и потом говорит с торжественностью в голосе:
— Верь мне, господин вождь, тебе дали ложные сведения У нас в городе нет бледнолицых невольниц.
— Ах, ты старый бесстыжий лгун! — кричит Рубе, снимая с головы парик. — Посмотри сюда: узнаешь или нет старого Младенца, узнаешь?
Голый череп напомнил индейцам историю о снятом с живого зверолова скальпе. А между тем охотники с угрожающим видом заряжают свои ружья. Этот наглый обман их раздражает; они уверены, что белые женщины находятся тут.
— Старик, — строгим голосом говорит Сэгин, — ничего ты этими увертками не выгадаешь. Если вы хотите спасти ваши головы и ваш город от разорения, выдайте нам наших женщин.