Читать интересную книгу Культура и мир - Сборник статей

Как справедливо отмечает российский либеральный журнал «Итоги», «точка невозврата Старым Светом, похоже, уже пройдена. На смену нынешней Европе придет другая, где «исламский фактор» будет одной из ключевых доминант во внутренней и внешней политике. «Коренные» европейцы уже не надеются остановить процесс. И ставят перед собой куда более скромную задачу – пережить эпоху «еврохалифата» хотя бы без кровопролития» (Еврохалифат 2008).

Все это означает только то, что Европа стоит накануне новых «национально-освободительных» движений с религиозным оттенком. Прецедент Косово только подхлестнет создание очередных «армий освобождения». Так, закат Европы из образного определения становится реальностью. Богатая и вымирающая страна – замечательная добыча. Пылающие предместья Парижа или убийство Тео Ван Гога – не социальный протест. Это – борьба за европейское наследство. Сходящие со сцены народы оставляют незваным наследникам свои прекрасные страны.

Вслед за гибелью заморской Европы придет конец и самой старушке Европе. «При нынешних тенденциях, – говорит ведущий американский специалист по исламу Бернард Льюис, – мусульмане станут большинством европейского населения к концу XXI века». «Эта эпоха, 2010–2050 годы, может изменить природу европейской цивилизации» (The Washington Times 2005).

За 40 лет, начиная с 2010 года, «даже если мусульмане в романской Европе будут составлять 20–25 % населения, их доля в трудоспособном взрослом населении может достичь или даже превысить 40 %».

Итак, к рубежу тысячелетий на густонаселенных землях ряда европейских государств формируются новые этносы из числа потомков иммигрантов из прежних колоний. На сегодня можно твердо констатировать конец европейского nation-state. Сломан цивилизационный код Европы, а нового нет (мультикультурализм и права меньшинств вряд ли можно считать основой цивилизации).

Современную эпоху называют пост-модерном. Но, похоже, под этим термином вскоре будет называться начало пост-западной эпохи.

Библиография

1. MIGnews. com, 31.05.2008.

2. The Times. –2007. – 06.06.

3. The Washington Times. – 2005. – 25.11.

4. Еврохалифат // Итоги. – 2008. – 20.04.

5. Смит Э. Национализм и модернизм. – М., 2004.

6. Социс. – 1993. – № 3.

В. В. Селиванов. Творчество как ничто: апология пустоты

Вопрос о природе творчества как особой формы деятельности сознания давно привлекал к себе внимание. Ещё Платон, размышляя о творчестве, в диалоге «Ион» отметил, имея в виду, в данном случае, творчество литературное, что «поэт – это существо лёгкое, крылатое и священное; и он может творить лишь тогда, когда сделается вдохновенным и исступлённым и не будет в нём более рассудка» (Платон 1968: 138). Платон поставил проблему и предложил своё решение, отделив творчество от рассудка и противопоставив одно другому. Обосновывая свою позицию, он приводит в пример сочинителя прославленного пеана (песнопения в честь Аполлона) Тинниха Халкедонского. «Лучшее подтверждение, – пишет Платон, – Тинних халкидонец: он никогда не создал ничего достойного памяти, кроме одного лишь пеана, который все поют, – почти прекраснейшее из всех песнопений; как он сам говорит, то была просто “находка муз”. Тут, по-моему, бог яснее всего показал нам, что мы не должны сомневаться, что не человеческие эти прекрасные творения и не людям они принадлежат; они – божественны и принадлежат богам, поэты же – ни что иное, как толкователи воли богов, одержимые каждый тем богом, который им владеет. Чтобы доказать это, бог нарочно пропел прекраснейшую песнь устами слабейшего из поэтов» (Платон 1968: 139).

Прошли века, но взгляд на творчество мало изменился. Так, например, И. Кант в «Критике способности суждения» (1790) останавливается перед загадкой таланта к творчеству. «Гений – это талант (природное дарование), который даёт искусству правило. Поскольку талант, как прирождённая продуктивная способность художника, сам принадлежит к природе, то можно было бы сказать и так: гений – это прирождённые задатки души (ingenium), через которые природа даёт искусству правило» (Кант 1966: 322–333). Далее, развивая свои предположения, И. Кант выделяет четыре базовых признака таланта к творчеству: «гений 1) есть талант создавать то, для чего не может быть дано никакого определённого правила, он не представляет собой загадки ловкости [в создании] того, что можно изучить по какому-нибудь правилу; следовательно, оригинальность должна быть первым свойством гения. 2) Так как оригинальной может быть и бессмыслица, то его произведения должны в то же время быть образцами, т. е. показательными, стало быть, сами должны возникнуть не посредством подражания, но другим должны служить для подражания, т. е. мерилом или правилом оценки. 3) Гений сам не может описать или научно показать, как он создаёт своё произведение; в качестве природы он даёт правило; и поэтому автор произведения, которым он обязан своему гению, сам не знает, каким образом у него осуществляется идея для этого, и не в его власти произвольно или по плану придумать их и сообщить их другим в таких предписаниях, которые делали бы и других способными создавать подобные же произведения… 4) Природа приписывает через гения правило не науке, а искусству, и то лишь в том случае, если оно должно быть изящным искусством» (Кант 1966: 323–334). Понятие «гений» у И. Канта используется в двух значениях: во-первых, этим понятием И. Кант обозначает особые способности творческого созидания, которые не определяются ни логикой, ни какими-либо иными правилами, но одновременно создают образцы и шедевры, служащие примером и основой для подражания; во-вторых, И. Кант вводит понятие «духа» (духа природы), который управляет гением в момент его творчества. «Наверное… слово гений – производное от genius, от характерного для человека и приданного ему уже при рождении, охраняющего его и руководящего им духа, от внушений которого и возникают эти оригинальные идеи» (Кант 1966: 324).

И. Кант здесь остановился между двумя возможными источниками столь странного и столь же продуктивного явления творчества, считая только художника подлинным и полноценным творцом, ибо он не опирается в своей созидательной деятельности на логические рассуждения, а высказывает внезапно возникшие идеи. Однако следует считать важным, что И. Кант платоновского «бога», овладевающего поэтом, заменяет властью «природы», диктующей поэту свои правила, и – более того – призывает на помощь genius («гения» в понимании бестелесного существа божественного происхождения, способного руководить творчеством, в данном случае, художника и подсказывать или диктовать ему его идеи, образы сознания и творческие откровения). Отрицая возможность гениальности в каком-либо созидательном акте помимо творчества художника, И. Кант отказывает всем остальным созидательно мыслящим – ученым, философам, политикам и др., опирающимся на логику своего мышления, – на том основании, что в них нет истинного вдохновения, которое только и есть подлинная сфера творчества. Размышляя о научных успехах Ньютона, И. Кант лишает его титула гения: «Причина этого в том, – объясняет И. Кант, – что Ньютон все свои шаги, которые он должен был сделать от первых начал геометрии до своих великих и глубоких открытий, мог представить совершенно наглядными не только себе самому, но и каждому другому и предназначить их для преемства; но никакой Гомер или Виланд не может показать, как появляются и соединяются в его голове полные фантазии и вместе с тем богатые мыслями идеи, потому что он сам не знает этого и, следовательно, не может научить этому никого другого» (Кант 1966: 324–335).

И. Кант, последовательно рассуждая, делает вывод, что не только ученый, но и философ – не творческий, а рассуждающий человек, он не творит, а размышляет. Его сочинительство – результат школы, а учение вполне доступно любому добросовестно обучающемуся человеку, но оно не содержит в себе никакой ярко проявившей себя новизны, внезапного, лишенного логических оснований открытия. Любое дитя логики, чистого разума – это, по И. Канту, сочинитель, а не творец. И. Кант лишает возможности стать гением всех, кто опирается на рассуждения и логические системы, кто не имеет опыта «озарений», «способности прозрения», «вдохновений». И в этот ряд И. Кант помещает и себя самого.

Г. В. Ф. Гегель остро заметил, читая И. Канта, что великий философ в «Критике способности суждения» отошёл от своего знаменитого тезиса об отделении вещи в себе от вещи для нас, предполагая разрешение этого противоречия в творчестве художника. Но это положение отнюдь не меняет общие подходы и положения И. Канта, считающего, что и само творчество есть ничто иное, как вещь в себе, заставляя публику ограничиваться лишь собственным (неадекватным) суждением, ибо лишает её полноценного проникновения в глубины сознания автора, оставляя её лишь с вещью для нас. В. Ф. Асмус, отмечая безграничность глубины в подлинном творчестве художника, воспользовался яркой метафорой: «…два читателя перед одним и тем же произведением – всё равно что два моряка, забрасывающие каждый свой лот в море. Каждый достигает глубины не дальше длинны лота» (Асмус 1968: 63). Добавим, развивая мысль В. Ф. Асмуса – какой бы длинны лот не был, он не достигнет дна, потому что содержание подлинного искусства бездонно и не имеет никаких временных и пространственных ограничений.