Сидя в тени башни Мортимера, я припомнил, что Тюдоры правили Уэльсом из замка Ладлоу. Генрих VII, гордившийся тем, что в его жилах течет валлийская кровь, назвал своего старшего сына Артуром, принцем Уэльским. Он послал его в Ладлоу, и этот замок стал центром политической жизни Уэльса.
В 1502 году сюда верхом, позади шталмейстера, приехала молодая испанская принцесса Уэльса, Екатерина Арагонская. За ней, также на лошадях, следовали одиннадцать испанских дам. Екатерина явилась в качестве невесты принца Артура, королевского регента в Уэльсе. В Ладлоу они прожили недолго, изображали королевскую чету, держали двор по образцу вестминстерского. Несколько месяцев спустя принц заболел и умер. Комнаты, в которых он жил, стоят сейчас без крыши, на высоких стенах растет папоротник. В этих комнатах испанская принцесса, имя которой прокатилось по Европе подобно грому, рыдала подле тела мальчика, с которым не прожила и полугода.
Итак, в Ладлоу случилась одна из самых досадных смертей в британской истории. Когда думаешь о кончине Артура, невольно представляешь, как могла бы измениться история, останься он в живых и роди Екатерина ему сыновей. Его могущественный брат, Генрих VIII, никогда бы не занял трон. Никогда не женился бы на Екатерине Арагонской. Подумать только!
Позже Ладлоу знал много знаменитых людей. Здесь свое детство провел Филип, сын сэра Генри Сидни. Джона, графа Бриджуотера, наместника Уэльса, дети пригласили посетить банкетный зал. Там в ночь Михайлова дня 1634 года был представлен «Комос» — пасторальная драма, написанная Джоном Мильтоном.
Тени на траве удлинились, и я, взяв северное направление, покинул старый Ладлоу, а замок, словно сонный часовой, остался стоять, повернувшись к голубым горам на западе.
5
В Шрусбери я прибыл, когда уже стемнело. В ужасную маленькую спальню меня привела служанка с тонкой талией. Думаю, Лоуренс Стерн пришел бы от нее в восторг. Спрашивается, разве трудно создать уют? Однако над помещением, в которое я вошел, трудился какой-то злодей: он хотел, чтобы несчастный приезжий улегся в кровать с ощущением, что его все бросили и он никому не нужен. Да лучше бы лечь на полу в амбаре (мне часто приходилось там спать), чем в этой бледной, холодной комнате, где в зеркале на туалетном столике отражается унылая двуспальная кровать! Невозможно представить в этой комнате приветственную улыбку, потому что там, где когда-то был камин, стоит мрачная газовая плита, поставленная туда, как мне кажется, с той же ужасной целью — вызвать у человека желание совершить самоубийство.
Я посмотрел на очаровательную деревенскую девушку и порадовался тому, что ее аккуратность и свежесть спасли меня от плохих манер.
— Убого и отвратительно, — сказал я и улыбнулся, чтобы смягчить свои слова.
— Прошу прощения? — глуповато переспросила девушка.
— Убого и отвратительно, — я снова улыбнулся.
— Чего? — вопросила она.
Это было ужасно.
— В Шрусбери все так разговаривают? — справился я.
— Я из Лондона, — ответила девушка.
— В таком случае неужели вам не кажется, что в ужасных комнатах, таких как эта, в маленькой населенной клопами гостинице возле Паддингтона или Юстона можно найти людей с перерезанным горлом?
— Вам не нравится? — огорчилась девушка.
— Я в восторге, — сказал я. — Каждый угол вселяет в меня тихую радость. Чувствую, что долгие утомительные мили, отделяющие меня от цивилизации, наконец-то оправданы, и я забудусь, окруженный всей этой красотой. Возможно, сегодня ночью скончаюсь от счастья.
Лампы возле кровати, разумеется, не было. Я так возненавидел комнату, что не стал просить удлинитель, чтобы выключить свет, не вставая с кровати.
— Принесите мне двенадцать свечей, — попросил я.
Девушка вышла, а я открыл дверь шкафа и ничуть не удивился, увидев, что предыдущий жилец оставил там свою рубашку.
— Я нашла только восемь, — сказала девушка, вернувшись с оплывшими наполовину свечами.
Я отдал ей реликвию последнего тела, занимавшего этот участок чистилища, и отправился на улицы Шрусбери, думая, что если кто-то выходит из себя, то случается это не тогда, когда все по-настоящему плохо, но когда все плохо наполовину. Я знаю гостиницы в Ирландии, чье безобразие приводит в восторг: прекрасные отели, где ничто не работает, все неправильно, все не вовремя… Жизнь в них превращается в зачарованный сон. Если матрац под вами рушится на пол, вы даже не пытаетесь вернуть его на место, а просто засыпаете. На следующее утро просыпаетесь от громкого хохота коридорного, принесшего вам чай. Я не против таких вещей, мне они даже нравятся: в них есть очарование неожиданности…
Шрусбери — славный город. Я всегда оказываюсь в нем поздно вечером, когда церковные колокола отбивают десять или одиннадцать ударов. На улицах полно людей, их речь немного быстрее и на тон выше, чем у южан. В голосе Шрусбери присутствует валлийская нотка.
Я стоял на мосту и смотрел на воду Северна. Река совершает правильную петлю вокруг Шрусбери, за исключением узкого перешейка на севере, где в далеком прошлом построили замок. В ночное время старинные улицы Шрусбери исполнены романтики, как, впрочем, и в других местах Англии. Дома кивают друг другу. Кажется, что с верхних этажей ты можешь обменяться рукопожатием с соседом на другой стороне улицы. Вот так же клонятся друг к другу черно-белые дома на средневековом Шемблз в Йорке.
Шрусбери очень напоминает Йорк чудными названиями улиц, хотя и проигрывает Йорку в этом негласном соревновании. Намек на старые дикие дни, когда Шрусбери был приграничным городом, сквозит в названиях мостов через Северн. Западный называется Валлийским мостом, а юго-восточный — Английским.
На улице Уайл-Коп стоит наполовину деревянный дом. В нем по пути в Босуорт-Филд останавливался валлиец Гарри Ричмонд, ставший впоследствии Генрихом VII. На улице Догпоул (Собачий Столб) некоторое время жила его внучка, Мария Тюдор. Тогда она еще не была «Кровавой». Возможно, лучшие дни ее несчастной жизни прошли на валлийской границе.
Находившись до изнеможения, я вернулся в отель. Кровать оказалась на удивление удобной, и я проспал всю ночь, как четырехлетний ребенок.
6
Утро выдалось на славу — прохладное, солнечное, с высокими золотыми облаками. Дорога в Уэльс бежала на северо-запад.
В воздухе я ощутил нечто новое. Такое же ощущение бывает при переезде в Шотландию через перевал Картер-Бар — пустынность «ничьей земли» между двумя странами.
Возле дороги в Уитингтон стоит замок, словно вышедший из баллады. Кольцо стен, переброшенный через ров подъемный мост. Два лебедя на зеленой воде. Я постучал в ворота замка и увидел красивую девушку, согнувшуюся над корытом. В замке теперь прачечная!