Читать интересную книгу Долгий путь к себе - Владислав Бахревский

Обиженным против обидчика легче сговориться. Питал надежды князь Иеремия на свое посольство в Венгрию. Однако время шло, ответа не было, и письмо Фирлея повергло князя в отчаянье.

Что он мог ответить на приглашение прийти и помочь? Прийти он мог, но его ждали с войском.

И тут ему вспомнились слова духовника матери Исайи Копинского, который погрозил ему за отступничество от православия: «Все мы знаем, какими ужасными клятвами обязывала вас родительница ваша, оставляя сей свет! На чью душу падет сей грех — Господь то знает, а мы знаем, что отцовская клятва высушает, а материнская — выкореняет».

— Неужто проклят? — спросил у стены князь Иеремия.

Все в нем напряглось от яростного протеста.

— Я жизнь кладу во славу Рима — Рима святого Петра! Я во славу истинной церкви укрощал дикое быдло, ничтожно и бессмысленно живущее под солнцем. Неужто их Бог святее, выше, лучше Господа, коему поклоняются просвещенные светом божественного знания народы?

Позвонили.

— Кто смел потревожить меня?! — вскипел князь Иеремия и торопливо, как что-то очень стыдное, сбросил письмо Фирлея в ящик стола.

Вошел слуга.

— Ваша милость, прибыл князь Дмитрий с князем Михаилом.

— С князем Михаилом? — Уши заложило, и звук голоса долетел до князя Иеремии издали, невнятно.

«Значит, отказ».

Дверь с маху отворилась, вбежал сияющий Михаил, за ним вошел столь же сияющий и быстрый князь Дмитрий, и следом за ними — слуги с коваными сундуками.

Князь Иеремия принял в объятия сына и племянника.

— Дядя, я привел только две тысячи, но это отборное войско. А здесь — сто тысяч. Князь Ракоци просил передать вашей милости, что хочет иметь вашу милость себе за брата и верит вам без какого то ни было залога.

Князь Иеремия, прижимая к себе сына и племянника, подошел к столу, открыл ящик, достал письмо Фирлея.

— Мы выступаем в направлении Збаража. Польный гетман Фирлей ожидает нас.

5

«Он счастлив, как ребенок, которому вернули любимую игрушку», — удивлялся, наблюдая за дядей, князь Дмитрий.

О себе Дмитрий думал, что за какие-то полгода-год он постарел на десяток лет. Война, о которой он когда-то мечтал, образумила его на всю жизнь. Бегство от войны у них с паном Гилевским не удалось.

Князь Дмитрий пробрался в одно из небольших своих имений в Покутье, где у него было село, лес и охотничий домик.

Они решили жить охотой, но однажды, вернувшись с прекрасным трофеем — пан Гилевский с одного выстрела завалил кабана, — наткнулись на крестьянскую засаду. Отделались испугом, крестьяне пальнули в них издали, а уж потом погнались, князь с паном Гилевским легко ушли от преследователей. Крестьяне, раздосадованные неудачей, спалили дом, и пришлось уходить, пробираться к своим. В дороге натерпелись голода, страха, насмотрелись резни, и князь Дмитрий на своей шкуре понял цену мира.

Дядя, князь Иеремия, в войну веровал, как игрок верует в свою удачу. Князь Дмитрий считал себя дальновиднее дяди, уже потому только, что он умом видел, а сердцем чувствовал: войну им выиграть невозможно. Если он теперь шел воевать, то только потому, что хотел быть среди своих и делать то, что все делают.

Перед выступлением в поход князь Дмитрий был в соборе. Слушал орган, службу, сам ни о чем не моля ни Бога, ни Богоматерь, ни святых. Слушал и сожалел, что нет здесь той казачки с голосом ангела.

«Где-то ведь поет, — думал о Степаниде князь Дмитрий, — а может, уже и отпелась, сгорела в пожарище войны. — И решил: — Разыщу… коли жива, и возьму к себе. — Усмехнулся: «Где это — к себе? Слава Господу, что хоть сад в Котнаре под Яссами остался неразграблен».

6

Действующие лица собирались на сцене, чтобы разыграть очередную драму в назидание потомкам и ради вечной славы своей.

Спешно прибыл в Збараж князь Вишневецкий с двумя тысячами наемников, присланных ему Ракоци, и с восемью тысячами шляхты, которую он вооружил на деньги, взятые в долг.

У Фирлея, Лянцкоронского и Остророга было здесь собрано до пяти тысяч наемников и несколько отрядов шляхты.

Последним явился со своей хоругвью князь Корецкий, но, постояв с неделю, ушел в Люблин, где собиралось посполитое войско. Месяца не минуло, как писал князь Корецкий пану Хмельницкому письмо, в котором уверял гетмана, что он с ним одной мысли и готов ему служить, ибо мать и отец и весь род их были православной христианской веры. Хмельницкий, помня виселицы, которые князь поставил в своем городе, вернув его себе силой, с ответом не торопился. А в походе уже были его полки, и татары тоже стояли наготове. Не испытывая судьбу, отправился князь со своей хоругвью к прежним хозяевам в стан.

Невесело было в Збараже. Шляхта уже не хорохорилась. Слухи ходили самые невероятные и страшные, будто идет Хмельницкий на них во главе двухсоттысячного войска, да еще татар у него сто тысяч.

Слухи наверняка были ложные, однако так ли уж и ложные и так ли уж наверняка? Разъезды перехватывали грамоты Хмельницкого, посланные во все концы Украины, а в тех грамотах написано: «Все, кто в Бога верит, чернь и казаки, собирайтесь в казацкие громады».

И народ в громады шел. Одна из таких громад, окружив Киев, разбила уцелевшие католические монастыри, побросала в Днепр ксендзов, монахов, шляхтичей и шляхтянок. Говорили, что не менее трехсот душ отправили своевольники на тот свет.

Литовский гетман Януш Радзивилл уже начал беспощадную борьбу со своими белорусскими бунтарями и пришедшими им на помощь полками и громадами украинских казаков.

В Збараже было тихо, но неспокойно. Не только наемники, но и своеземное воинство требовало от командиров денег.

В Варшаву, в королевский дворец, мчались гонцы с единственной просьбой: «Ваше величество, извольте прислать денег, иначе войско разбежится. Оно уже разбегается. Ради Бога — денег. Как можно скорее — денег!»

— Они, хотят денег за спасение самих себя! Что за люди? — Король потрясал бумагами перед лицом канцлера Оссолинского.

Оссолинский взял из рук короля письма Фирлея, Вишневецкого, Остророга и других не менее великих мужей и в свою очередь показал королю только одно письмо.

— Это меня заботит не меньше.

Король прочитал отчеркнутое место: «Очень трудно достать шпиона между этой русью: все изменники! А ежели добудут языка, то, хоть жги, правды не скажет».

— Их милости хотят, чтобы король искал для них надежных шпионов?

— Их милости ни за что не хотят быть в ответе! — сказал в сердцах Оссолинский. — Князь Иеремия корчит из себя героя, но проиграл все сражения, в которых принимал участие.

— Вы думаете, мне следует самому возглавить военную кампанию?

— Но не раньше, чем князь Вишневецкий и его подпевалы получат еще один горький урок.

— Вы желаете ему поражения? — король поднял брови.

— Ваше величество, я думаю о судьбах родины не меньше князя Иеремии. Все эти паны и князья, хотя им крепко досталось на орехи, до сих пор не научились ценить по достоинству своего короля. Они должны понять наконец, что без короля все потуги решить кампанию в свою пользу несостоятельны.

— Я буду рад, если Фирлей, Вишневецкий и Лянцкоронский обойдутся своими силами, — сказал король.

— Против этого нового триумвирата идет Хмельницкий со всей Украиной, а с ним хан со всем Крымом. — Оссолинский посмотрел на короля строго, но и почтительно. — Вашей королевской милости следует поторопить сборы вашей королевской армии.

— Что ж, я готов, — сказал Ян Казимир. — Король — слуга у своего государства.

7

Королева была в восторге: ее новый муж — отважный человек, готовый нести крест солдата. Она подарила ему распятие и внедрила в число его слуг прелестную служанку для утех и для того, чтобы знать о короле и о королевских делах столько же, сколько знает он сам.

Король выехал из Варшавы 24 июня. 3 июля он был в Люблине, где собирались войска. Войска собирались медленно. Король вспомнил мудрые советы Оссолинского, и ему захотелось, чтобы канцлер в этот решительный час был рядом. Оссолинский получил генералиссимуса и вскоре прибыл в армию. 17 июля король двинул войска к Замостью. Здесь он подписал универсал о низложении Хмельницкого и о возведении в гетманы Войска Запорожского пана Забужского. За голову Хмельницкого назначалась награда в десять тысяч золотых. В другом универсале король обратился к крестьянам. Он приказывал им отложиться от Хмельницкого, обещал полное прощение и свою королевскую милость.

Универсалы были обнародованы 28 июля, когда жолнеры Вишневецкого и Фирлея вот уже неделю как ловили в Збараже кошек и собак, чтобы кинуть их в несчастный свой солдатский котелок.

Месяц тому назад, 29 июня, по лагерю Вишневецкого и Фирлея, словно шквал, пролетела короткая и страшная молва: