У Марни была несколько сомнительная репутация среди молодежи Марблхеда. Но Эспер решительно не обращала внимания на эти слухи, зная по опыту, что ничто не сможет удержать Уолта, с которым эта девушка вела себя довольно строптиво, несмотря на ее страстное влечение к нему. Она ни за что не пошла бы против воли своих родителей, не отдалась бы Уолту без брачной церемонии.
Эспер, не видя в перспективе большего счастья в их совместной жизни, подчас грешила тем, что желала именно второго варианта решения этой проблемы, надеясь на то, что их взаимное физическое влечение со временем остынет и все избавятся от этой суеты и сердечных переживаний, уже проявляющихся в результате этого своевольного союза.
Однако родственники девушки в конце концов неохотно уступили, и Мария Сильва стала миссис Уолтер Портермэн. Венчание происходило в красивой новой католической церкви на Атлантик-стрит. Мария была в белом вязаном с буфами платье, купленном в магазине готового платья в Линне, и с венком из флердоранжа на густых, волнистых и сильно напомаженных волосах. Тем не менее она была прекрасна. Эспер, заметив выражение лица Уолта, смотрящего на невесту, почувствовала укол ревности, однако затем постаралась подавить в себе эти бесполезные переживания. Дело было сделано, и Уолт ушел от нее. Он купил маленький коттедж на берегу бухты Доллибер. Он хотел быть наедине с Марией. У Эспер было слишком много здравого смысла, чтобы не намекнуть на то, что «Очаг и Орел» имел достаточно много комнат.
Эспер стояла в углу придела церкви и мрачно смотрела на незнакомую церемонию. Неподалеку от нее находились родители невесты и несколько кузин. Они выглядели довольно угрюмыми. Марни следовало выйти замуж за человека их собственного круга, к примеру, за Санчо Переса, богатого человека, импортера вина. Он взял бы Марию в Лиссабон в свадебное путешествие. Тогда бы это было действительно церковным бракосочетанием с сотнями гостей и торжественной церковной службой.
Поэтому никто не был доволен, кроме самих виновников торжества. Эспер попыталась объяснить это Элеоноре, чья реакция на весть о бракосочетании Уолтера колебалась от оскорбленного неверия до отвращения, выразившегося в плотно сжатых губах. Но все это не очень волновало Эспер, хотя она чрезвычайно устала от бурных обсуждений и объяснений, но она огорчилась тому, что это коснулось Карлы.
— Конечно, я очень рада, что Карла навещает вас, матушка Портермэн. Ей это нравится, и к тому же вы так друг к другу привязаны. Но девочка сейчас уже в таком впечатлительном возрасте и, пожалуйста, простите меня за откровенность, эта свадьба Уолта — она так много рассказывает о том парне, Гатчелле. Вы ничего не заметили, присматривая за Карлой прошлой осенью?
Таким образом обычный весенний визит Карлы в «Очаг и Орел» не состоится. Это было горьким разочарованием для Эспер. Но она не осуждала Элеонору, которая проявляла действительно материнскую озабоченность. А Генри не смог принять участия в обсуждении этой ситуации, так как находился на конференции в Лондоне.
Возможно, печально подумала Эспер, я действительно «недостаточно присматривала». Она позволяла Тони Гатчеллу катать Карлу на велосипеде — они ездили на небольшой завод по изготовлению аэропланов, где отец парня работал над созданием одной из новых моделей летательных аппаратов.
И она позволяла Карле поплавать с Тони на катамаране Уолта. Уолт обещал покатать племянницу сам, однако он был слишком занят с Марией. Тони был славным парнем, он по-доброму относился к Карле, отвечая на ее очевидное восхищение своей грубовато-шутливой манерой поведения старшего брата. Гатчелл была старой семейной марблхедской фамилией, почти такой же старинной, как Пич или Ханивуд Однако с точки зрения Элеоноры, Тони не был желательным партнером для игр. Его отец был механиком, а его мать в летние месяцы прислуживала в ресторане отеля «Нейнпешмет» в Неке. Семья Гатчеллов жила над бакалейно-гастрономическим магазином на Смит-стрит, и хотя Тони очень хорошо учился в средней школе, он иногда допускал ошибки в грамматике.
Карла принадлежала к другому миру. Миру большого благополучия. Миру путешествий, бойких разговоров на французском языке, обучения в частной спецшколе мисс Принн. Вопрос стоял о том, что лучше, а что хуже, или что выше, а что ниже. Вопрос стоял о различии в положении. Масло и вода — две очень хорошие вещи, но они не смешиваются между собой.
Карла проявляла чрезмерное увлечение Тони, повсюду следуя за ним, иногда она даже убегала на Грегори-стрит, чтобы поджидать своего приятеля у авиазавода. Но Карле было всего десять лет. Хотя, подумала Эспер с удивлением, я любила Джонни, когда мне было десять, и никогда не переставала его любить. Ах, со страхом подумала она, Элеонора была права, а я оказалась глупой.
И в состоянии депрессии, в которое, как ей казалось, она впала после свадьбы Уолтера, Эспер представила, что вся ее жизнь сопровождалась отдельными неразумными поступками и ошибочными суждениями.
Теперь она была совершенно одинока в «Очаге и Орле» и у нее было много времени для размышлений. Пансионеры ожидались не ранее июня, и Эспер обнаружила, что страшится их прибытия в этом году. В самом деле — разве их присутствие облегчит осознание собственного одиночества и пустоты? Раньше или позже это приходит к большинству людей, горькое понимание того, что никто в них больше не нуждается. Однако Эспер, бродившей по напоминающим пчелиные соты комнатам ее старого дома, пришлось столкнуться с более глубокими и более грустными сомнениями. Удалось ли ей когда-нибудь в прошлом сделать что-либо стоящее в ее жизни, полной борьбы и надежд?
Сейчас ее жизнь казалась ей длинной чередой неудач. Любовь, которую она отдала трем мужчинам, — что хорошего она дала каждому из них, и где эта любовь сейчас? Иссякла. Ушла из этого мира, как если бы ее никогда не было. Эспер думала о своих сыновьях. Генри никогда не нуждался в ней, да и она никогда не смогла бы помочь ему, даже если бы он этого захотел, настолько существенно различались их характеры. А Уолт?! Все те годы, которые он был с ней, не ослепляла ли она себя чрезмерной любовью к сыну, не дававшей ей узнать правду о нем? Он стал неудачникам, и она была совершенно не в состоянии помочь ему.
Однажды днем Эспер поднялась на чердак и разыскала старый альбом, в который она переписывала стихотворения, написанные ею в детском возрасте. Эспер хорошо помнила, как исписанные стихотворными строками страницы приводили ее в радостное возбуждение и какими прекрасными она их считала. Но они не были такими. Теперь она читала эти хромающие строфы, вымученные и бессодержательные, жалкие метафоры, и ее лицо покрывалось краской — ей было неловко за себя. Да, она потерпела неудачу и здесь. Совсем как мой отец, подумала Эспер, и это напомнило ей о его мемуарах, которые она искала и наконец нашла на дне того же самого чемодана. Эспер просмотрела страницы, покрытые мелким, неразборчивым почерком Роджера. Он постоянно говорил, что собирается как-нибудь аккуратно переписать их.