class="p1">— Нахальство гитлеровцев не поддается описанию. Советские земли они раздавали своей немчуре с надеждой, что они все завоюют... А ну-ка быстренько отведите скороспелого помещика в штаб дивизии. Тут его историческая миссия закончена.
Мы дали помещику вторую папироску. Он нервно закурил. И мы его увели.
6. Искушение
Позвал меня командир полка. Угостил папиросочкой. Говорит мне:
— Разведчик ты неплохой. И сегодня я возлагаю на тебя превеликую надежду. Подползи ночью к немецкому дзоту и выясни, что это такое — какова длина этого укрепления и есть ли там противотанковое орудие. Только делай разведку в полной тишине, чтоб немцы не узнали, что мы обнаружили их замаскированный дзот.
К рассвету я подполз под самые немецкие укрепления. Нарисовал на бумажке строение этого дзота. И уже имею намерение вернуться назад.
Уже ползу назад и вдруг слышу немецкие голоса. И легкий смех. И слышу, смех идет как раз из этого дзота.
Этот смех меня прямо рассердил. В такой момент, думаю, они смех допускают, беспечность.
Подполз к этому дзоту. Заглянул в амбразуру. Вижу — четыре немца в карты играют.
Еще чего, думаю. Я тут ползу, затрудняюсь, а они в карты играют.
Хотел я кинуть в них гранату, но сдержался. Не стал кидать, поскольку велено соблюдать полную тишину.
Слежу за ихней игрой, соблюдая тишину. Во что же, думаю, они играют. Не в «козла» ли? Нет, вижу, не в «козла».
Опять захотелось бросить в них гранату. Но снова удержал себя. Не допустил шума.
Вдруг, смотрю, еще один немец к столу подходит. То четыре сидело, то вдруг пятый идет.
Беру гранату и опять не бросаю ее.
Смотрю, у пятого в руках бутылка и три стаканчика.
Пожалуйста, думаю, наливайте, пейте... И значит опять не бросаю ее, гранату.
Выпили они по стаканчику и сидят, что болваны.
Мне-то, думаю, что — сидите. Может быть, как-нибудь сами собой передохнете без моего участия.
Вот они сидят, а один из них стал зевать.
Ага, думаю, зевает. Спать хочет. Переутомился.
И чувствую, братцы мои, что этот зевок переполнил чашу моего терпения. Я взял три гранаты вместе и кинул их.
Тут все сразу к черту вверх полетело. И стол. И стаканчики. И немцы с картами.
И тогда со всех своих траншей немцы открыли безумный огонь.
Ползу назад и себя ругаю, зачем такой шум устроил.
Приполз к своим. Командир полка сердитый, скучный. Говорит мне:
— Мне требовалась спокойная, тихая операция. А ты, гляди, какую трескотню произвел.
— Извиняюсь, — говорю, — товарищ подполковник. Не сдержался. Не переборол искушения.
Командир полка говорит:
— Главное, немцы теперь будут бдительны, и это усложнит нашу наступательную операцию.
— Глубоко, — говорю, — извиняюсь, товарищ подполковник. Задача была не по силам.
Командир полка говорит:
— Хотел представить тебя к награде, но теперь вместо награды отдам выговор в приказе. В другой раз в точности выполняй приказания начальника. И борись с искушениями, когда это требуется.
7. Стреляйте в меня
Вечером привезли ужин. И вместе с ужином привезли какой-то длинный сверток. Какую-то парусину.
Которые привезли — смеются. Утром, говорят, увидите светопредставление. А пока просьба не трогать свертка — тем интересней вам будет увидеть, что это такое.
Ночью врыли столбы перед самым бруствером. И натянули парусину между столбами.
Видим — нарисован Гитлер в свою натуральную величину. И под Гитлером подпись крупными немецкими буквами: «Стреляйте в меня».
Конечно, среди нас хохот поднялся, смех. Всем интересно узнать, как завтра утром поступят немцы. Положение у них создавалось щекотливое. С одной стороны, надо стрелять, чтоб убрать этот комический портрет. А с другой стороны — как же стрелять в такую свою высокую особу. За это там у них по головке не погладят. И даже могут расстрелять за такую политически неверную стрельбу.
Вот дождались утра. Солнце осветило этот их уважаемый портрет. Слышим, в немецких траншеях шум поднялся, беготня, возгласы.
Видим — некоторые немцы в бинокли глядят. Другие прямо на свой бруствер вскакивают. Машут руками. Кричат.
Пустили мы в них несколько мин. Затихли. И не стреляют. Боятся угодить в своего фюрера.
Наконец днем они повели наступление. Вылезли из своих траншей и пошли в атаку с заданием убрать этот портрет.
Мы подпустили их ближе и открыли убийственный огонь. А они лезут и лезут, даже удивительно глядеть.
Наш командир батальона говорит:
— Они лезут потому, что не смеют ослушаться. А если ослушаются, то пулеметный огонь эсэсовцев поправит у них настроение.
Два часа шло наступление. После немцы видят — несподручно лезть. Отошли.
Целый день красовался этот портрет. А потом, махнув на свои убеждения, гитлеровцы открыли по нем орудийный огонь и тем самым дословно выполнили надпись под портретом.
8. Учительница
Стоим в своих окопах. Наблюдаем за передним краем обороны противника.
Вдруг старший лейтенант говорит:
— Ах, мерзавцы, ну что они делают.
Спрашиваем:
— А в чем дело, товарищ старший лейтенант? Почему вы так восклицаете?
Старший лейтенант говорит:
— Поглядите в бинокль, что происходит. У меня руки дрожат от негодования.
Смотрим в бинокль. Видим — два фрица с автоматами гонят каких-то женщин. И гонят прямо к передним позициям.
И вдруг видим — это наши советские женщины, крестьянки. Скромно одетые, в платочках. И только одна среди них, видим, в шляпке. Может быть, это учительница или пианистка, попавшая в лапы к этим мерзавцам. Один из бойцов говорит:
— Удивляться не приходится. Сколько раз они уже прибегали к таким методам. И вот сегодня опять мы это наблюдаем.
Смотрим в бинокль. Видим — отряд остановился. И женщины разбирают лопаты. Начинают копать окопы.
Тут же среди работающих ходят два фрица с автоматами. И понукают работающих.
Старший лейтенант говорит:
— Они знают, что мы не будем стрелять в своих, да еще в женщин. И вот пользуются этим. Ведут оборонную работу среди бела дня.
Один из бойцов говорит:
— Товарищ старший лейтенант, у меня прямо руки чешутся. Разрешите выстрелить хотя бы вот в того фрица с автоматом.
Старший лейтенант говорит:
— Снайпер ты неплохой, но уж очень цель далекая — тысяча пятьсот шагов. И я боюсь, как бы ты своей пулей не задел женщин.
Кто-то из бойцов говорит снайперу:
— Как назло, около этого фрица работает учительница. Ну если ты ее заденешь, я прямо не знаю, что с тобой сделаю.
Старший лейтенант говорит:
— Конечно, жаль эту учительницу, но стрелять придется. Подобьем одного фрица, потом другого. И тогда женщины