— Понятно. Это облегчит дело. Мы сможем осуществить кратковременный прокол континуума. Скажем, на час. Для более длительного импульса не хватит пока что энергии. Поскольку известно, где эти монахини пребывали, то можно сразу их разыскать, собрать в одно место и телепортировать в современность…
— Вы так просто об этом говорите, — со слезами на глазах произнес Григор, — а у меня сердце разрывается…
— Понимаю, понимаю, — дружески ответил Гореница. — У вас не только научный интерес, а… любовь. Это более сильный стимул, нежели у меня. Впрочем, кто знает. Меня тоже ведет некая непреодолимая сила. Издавна. Иногда устает душа, тело, а сердце стучит: дальше, дальше, действуй, соревнуйся, пробивай!
— Так что? — с надеждой спросил Григор. — Решено? Вы меня берете?
— Беру! — твердо заверил ученый. — Впрочем, с одним условием.
— Каким?
— Провести некоторые добавочные поиски. Там, в записках монаха, указывается, что он готовился живьем похоронить себя. Вполне вероятно, что замысел осуществлен.
Ориентировочно известно, где это должно было произойти. Вы понимаете?
— Не совсем…
— Нам следует отыскать место самозахоронения монаха. Это будет замечательным подтверждением версии. Ибо записи — еще не абсолютное доказательство. Бывают случаи умопомрачительных совпадений. Феномен ясновидения, проскопия, то есть видение во времени. Короче, парапсихологическая фантазия черноризца.
Своеобразная психологическая новелла. Итак, лучше проверить. Если мы найдем труп, тогда смело можно экспериментировать дальше.
— Согласен, — сказал Григор. — Я иду…
В Стайках Григора ожидал новый сюрприз. Поражающий, невероятный. Учитель школы-интерната открыл древнее убежище и нашел в нем засушенного, как тарань, монаха. Считали, что он мертвый, но гость из прошлого ожил. Постепенно пришел в себя. Жил в хатке при школьном саде, ревностно выполнял обязанности садовника, почти ни с кем не разговаривал. Ученик девятого класса Коля Савченко, откопавший его, кое-что рассказал Григору, и перед ним открылась удивительная страница ушедшей жизни…
…Голос матушки Агафии гремел под куполом храма, эхом раскатывался в закоулках, падал молниями на склоненные головы монахинь.
— Слуги диавола Блудницы! Вам приготовлено от Бога не райское блаженство, а неугасимый огонь, неслыханная кара! Не спасаться пришли вы сюда, а тешить свои телеса! Срам и позор! К молитвам, к труду ленивы. А в город убегаете, встречаясь с преступным семенем адамовым. Грядет Страшный Суд, и не ждите милости! Господь отвратит от вас Лик Свой и велит ввергнуть всех в геенну огненную, где скорпионы и гады, где…
— Нет, нет! — страшно закричала монахиня Мария, срываясь с каменного пола и заломив руки над головою. — Неправда! Неправда!
— Пади ниц! — грозно воскликнула матушка Агафия, ткнув костлявым пальцем в монахиню, словно хотела продырявить ее насквозь. — Пади и замри!
— Вижу! — не смолкала монахиня. — Вижу Страшный Суд! Вижу трон Божий!
— Ну — говори! — властно приказала настоятельница, внезапно переменив свое решение. — Если сподобилась иметь видение — говори! Мы решим — от Бога оно или от Сатаны! Зовите монахов-братьев, пусть и они послушают…
Храм заполнила черная толпа. Она окружила Марию-монахиню, внимательно, строго вглядывалась в ее бледное лицо, вдохновенные сверкающие глаза.
— Что видишь? — поинтересовалась Агафия.
— Вижу… Началось, — прошептала Мария.
— Слушайте, братья и сестры! Слушайте!
— Потемнело солнце, — торжественно вещала монахиня. — Свернулось, словно свиток, небо. Угасли звезды…
— Угасли звезды, — поплыл зловещий гомон между братией.
— Мрак. Облака. А между облаками — престол сияющий.
— А видишь Судию? — спросила игуменья.
— Еще не вижу, — судорожно ответила Мария. — Дрожат народы. Раскрывается сияющий покров. Дитя чудесное идет, садится на престол…
— Дитя? — удивились монахи.
— Дитя, — радостно подтвердила Мария. — Синеокое дитя. Златоволосое. Веселое.
Улыбнулось народам, собранным вокруг. Я слышу голос нежный: «Идите ко мне все труженики и убогие. Я дам покой и радость. Пусть руки ваши отдохнут от рала и меча. Пусть отдохнет земля. Пусть отдохнет и кровь от вечного пролития. Пойдемте в Сад Отца, я всех вас научу играть…»
— Что она мелет? — воскликнул монах Василий — высокий, грозный. — К чему тут Страшный Суд и некое дитя?
— Тихо! — приказала матушка Агафия. — Пусть говорит. Что видишь?
— Дети устремились к нему, — счастливо молвила Мария, закрывая глаза. — Матери кинулись к ногам дитяти. И пали перед радостной улыбкой на колени и юноши и девушки. Преступники, тираны и солдаты заплакали слезами страшными… и бросились к ногам его. И засмеялись львы, олени, птицы, змеи. И соловьи пропели все: «Осанна!» И гении склонились у ног своего властителя. Вот он оставил свой престол. Идет… За ним идет весь мир… Земля… Рождается с надеждою и болью в Новый Мир. Вы слышите? Я вижу занавес сияющий, как будто бы лучами сотканный.
Дитя ведет, уводит всех сквозь дождь пылающий, и он смывает прочь со всех пыль озлобления и ярости, кору усталости, сомнения, неверия, тоски… А там… за покрывалом… все озарились неземным сияньем, и родилися снова, будто дети… И сад их ожидает дивный, предвечными отцами, матерями посаженный искони. Дитя смеется радостно и вдохновенно… ведет все дальше, дальше… Я слышу гром. Он потрясает Землю до основ! И в громе том смеющийся Дитяти Глас: «Вот это мой Страшный Суд!»
Мария изнеможенно прислонилась к стене. Ее поддержала монахиня Василина. Агафия сверкнула ненавистным взглядом.
— Слыхали все? Выдумки сатанинские! Разве это Суд? И кто судил? Где карающий Господь? Где огнь пылающий? Где ангелы?
— Зачем вам огонь? — яростно встрепенулась Мария. — Неужто недостаточно огня и муки на Земле?
— Так ты против Святого Писания восстаешь? — зловеще спросила игуменья. — Разве не ведаешь, каков должен быть Страшный Суд?
— Не верю! Не принимаю! Милосердие не судит! Любовь не судит! То — боги человеческие! Мой Бог — Дитя и Матерь! Дитя не может осудить никого!
— Хватайте ее, — воскликнул монах Василий. — Хватайте и несите в келию. Горе нам, горе! Поселился в обители враг рода человеческого. Горе, горе нам! Воистину Страшный Суд у двери!
Василий проходил мимо келий, стучал в двери. Услышав голос, открывал. Низко кланялся братьям, приговаривая:
— Прости, брат, коли в чем завинил…
— Бог простит, брат! А я тебя прощаю. Прости и ты мне…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});