Отец назвал сумму.
— Многовато! А овчинка стоит выделки. Сколько у тебя денег на это дело определено?
Отец указал половину того, что просил продавец.
— Покупай, поторгуйся еще и покупай, а что тебе не хватает — я доложу. С Богом, в добрый час!
Тем временем и продавец, поразмыслив, решил несколько сбавить цену — одним словом, незадолго до Пасхи мечта моих родителей осуществилась и они наконец стали обладать своим, правда несколько великоватым, клочком земли. Срочно ликвидировав все дела в Малаховке, мы начали новое переселение. Встретив, как обычно, праздник Пасхи в Москве, вместе с дедом, мы переехали в наше новое летнее местожительство.
В. К. Трутовский подробно описал всю эпопею покупки имения в обширной поэме «Песня о новом помещике», взяв в качестве образца пушкинскую «Песнь о вещем Олеге» и начинавшейся словами:
Как ныне Бахрушин решил Алексей Помещиком стать под Москвою,
Торопит жену он свою поскорей: Купи мне именье с рекою, Чтоб мог у себя бы я рыбу ловить, Купаться и в лес за грибами ходить…
Далее описывалась поездка матери, раздумья, споры, закончившиеся тем, что отец:
На все промолчал политично И, быв уж вполне в покупной полосе, Смотреть все решил самолично.
В финале поэмы говорилось об окончательном переезде в имение.
Первое лето нашего житья на новом месте было периодом его первичного освоения, ознакомления с новыми условиями и планирования переделок и изменений. Мать раздумывала о преобразованиях по части птичника, скотного двора, огорода, цветника и ведения сельского хозяйства в целом, я изучал наилучшие места рыбной ловли и сбора грибов, а отец, немедленно сломав две нелепые вышки, венчавшие дом, планировал капитальную перестройку всего здания.
Однако дальше незначительных изменений и подробной разработки переделок и достроек отец в этом году не шел, так как был всецело поглощен делами музея: его заветная цель как будто была достигнута и дело жизни венчалось переходом собрания в собственность государства, и тем самым оно становилось достоянием народа и предоставлялось для бесплатного всеобщего обозрения.
1* Причт — церковнослужители одного прихода.
2* Заразить — поражать, убивать, разить насмерть (устар.).
3* Торосы — лужи.
Глава пятнадцатая
Когда отец еще был холостым и только начинал свое собирательство, его посетили известный артист А. А. Рассказов и историк театра А. Ярцев. Тогда еще незначительное собрание отца все же поразило старого актера. Сама собой завязалась беседа, сущность которой в тот же вечер, 7 июня 1894 года, Ярцев запечатлел в альбоме отца.
«Александр Андреевич Рассказов, — писал он, — с чувством говорит, что встретил здесь всех своих наставников, сослуживцев, товарщей, всех тех, с кем связаны воспоминания его молодости. В этих словах, в этом тоне сказался смысл и значение исторического театрально-музыкального музея, создания которого должны желать все любящие русский театр. Несомненно, что такой музей когда-нибудь, — и чем скорее, тем лучше, — организуется в России, и в нем собрание Алексея Александровича займет первое место. Я говорю об этом смело потому, что могу засвидетельствовать высказанное Алексеем Александровичем желание принести когда-нибудь свое собрание в дар будущему музею или какому-либо другому государственному или общественному учреждению. Да сбудется реченное им».
Однако осуществить задуманное еще тогда удалось лишь через девятнадцать лет.
Быстрый рост музея и в особенности обилие материалов, приносимых в дар, с одной стороны, укрепляли отца в его первоначальном намерении, а с другой, осложняли его осуществление, так как многие жертвователи, особенно москвичи, ставили обязательным условием, чтобы их вещи никогда не уходили из Москвы.
Отец умел стимулировать порывы тех людей, которые дарили ему экспонаты. В каждом отделе музея он завел «дежурные» витрины. Когда он узнавал, что кто-нибудь из жертвователей или их близкие собирались посетить его, то в одной из этих витрин немедленно устраивалась временная выставка — в ней располагалось все, что имелось в музее, касающееся посетителя, причем наиболее интересное и ценное пряталось. При осмотре музея гость подводился к этой витрине, и отец со вздохом объяснял:
— Вот, к сожалению, все, что я имею о вас. Даже обидно, что такой крупный деятель театра, как вы, так слабо отражен в музее. Ну, что ж поделаешь?..
Этот маневр неизменно увенчивался успехом. В посетителе заговаривало артистическое честолюбие, и вскоре от него поступал ценный и щедрый вклад. Отец даже заказал специальные картонные этикетки, на которых золотом было написано: «Дар такого-то».
Не привыкший и не любивший просить что-либо для себя, отец решительно отступал от этого правила, когда дело касалось музея.
Стоило умереть кому-либо из театральных деятелей, как отец являлся на панихиду, когда покойник лежал еще на столе, и безо всякого смущения начинал разговор со вдовой или с детьми о «наследстве». В театрах посмеивались над этой его особенностью и говорили, что «вслед за гробовщиком сейчас же приезжает Бахрушин», а моя мать, крайне деликатная по своему характеру, всегда удивлялась, «как он так может», на что отец обычно отвечал:
— А чего тут стесняться-то? Я ведь не для себя прошу, а для музея. Покойник будет только мне благодарен, что я позабочусь о сохранении его памяти. А то ведь все прахом пойдет, в уборную или в печку.
И, конечно, он был прав. Сколько ценных материалов ему удалось таким образом спасти от гибели и сохранить! И сколько пропало из-за того, что, по его выражению, его «руки были коротки и до них не доставали»!
Впервые о передаче музея государству отец заговорил с одним из наших частых посетителей — управляющим конторой спб. ими. театров В. П. Погожевым. которого он очень уважал за его искренний интерес к театральному прошлому. Впоследствии, как известно, этот интерес Погожева воплотился в опубликовании целого ряда ценнейших документов по истории московских и спб. театров.
Погожев отнесся к этому предложению очень сочувственно. Состоялось знакомство отца с директором театров Всеволожским, который одобрил этот проект. Делу был дан ход, но сразу же начали возникать всякие бюрократические препятствия, так как отец ставил некоторые непременные условия передачи своего собрания. Слухи об этих переговорах проникли в прессу, и в столичных газетах стали появляться заметки и статьи по этому поводу. Вскоре московская печать, отображая голос общественности, стала настойчиво выражать протест против предполагаемого дирекцией театров перевода музея в Петербург. Отец твердо помнил желание многих жертвователей, а поэтому и ставил условием учреждение Театрального музея при московских театрах. Этот вопрос и явился основным моментом разногласий. Попытки отца оказать давление из Москвы не увенчались успехом, так как управляющий московскими театрами В. А. Теляковский проявил к этому начинанию полное равнодушие. Кроме того, появились и еще другие значительные препоны — дирекция театров не могла гарантировать бесплатность и общедоступность собрания, на которых настаивал отец, сохранение его в нераспыленном виде и тому подобное. Дело, попав в бюрократическую петербургскую машину, принимало формальный характер, что было абсолютно неприемлемо для отца. Пришлось отказаться от этой идеи, что отец и сделал, ясно определив свои взгляды на вещи в интервью с корреспондентами, заявив, что ему нужен «музей не по названию только, а с идейной постановкой дела».
Впрочем, в ту пору это крушение его надежд мало его расстроило. Шел 1901 год, музею исполнилось только семь лет, и время еще терпело. Однако через некоторое время он снова начал переговоры о передаче своего собрания Историческому музею, но и здесь ни до чего договориться не удалось. Отец не торопился.
В 1904 году умер его двоюродный брат и наставник по части коллекционерства А. П. Бахрушин. После него осталась редчайшая библиотека и обширнейшее собрание русской старины, которые были переданы Историческому музею. Все это было принято, перевезено в музей и на долгие годы похоронено в его кладовых.
На вопрос отца, когда начнут описывать и экспонировать собранное его двоюродным братом, следовал ответ:
— Надо подождать, штаты маленькие, рук не хватает, когда-нибудь разберем.
А спустя некоторое время собрание А. П. Бахрушина стало постепенно распыляться по другим хранилищам, и имя собирателя осталось лишь в виде exIibris'oB на книгах.
Все это чрезвычайно расстроило отца, и он с новой энергией стал искать место, куда бы пристроить свое собрание, которое все продолжало расти. Как гласный Думы он предложил передать свой музей в собственность московского городского самоуправления. Но маститые отцы города, лишь заслышав об этом, стали всячески отмахиваться от этой напасти.