Тяжелая сфера теперь завывала, с ужасающей скоростью несясь к земле. Брюс понял, что она раздавит город.
— Вот так в попытке изменить положение дел они истребили себя и свою цивилизацию.
— Значит, они проиграли.
Фигура промолчала.
А падающий бог ударил; ослепительная вспышка, сотрясение, пославшее трещины через всю площадь и заставившее задрожать пирамиду. Дым, поднявшийся столбом и сразу простершийся во все стороны, поглотивший своей тенью мир. Ветра ринулись от места падения, пригибая к земле деревья, ломая ряды колонн. Окрестные леса запылали.
— В ответ на растущее отчаяние, смешанное с бурлящей злобой, они призвали бога. И умерли от усилия. Значит ли это, что они проиграли? Нет, я говорю не о Каллоре. Я говорю об их беспомощности, родившей желание перемен. Брюс Беддикт, если бы их духи стояли бы рядом с нами, там, в мире будущего, где осталась наша плоть — видя, что принесли их деяния — признали бы они, что лучше было обречь гибели все самое дорогое им?
Тот, кто прикован к земле, расшатал стены своей темницы. Исказил выше пределов узнавания. Его яд распространился, заразил мир и всех, кто обитает в нем.
— Ты не оставляешь мне надежды, — прошептал Брюс.
— Мне жаль. Не ищи свою надежду среди ваших вождей. Они — вместилища яда. Их интерес к тебе вызван только желанием тебя контролировать. Они ждут от тебя покорности и повиновения, они улещивают тебя языком деятельной веры. Им нужны последователи; но горе тем, кто задает вопросы или бросает вызов.
Цивилизация за цивилизацией — всегда одно и то же. Мир даже шепотом не протестует против тирании. Испуганные всегда готовы кланяться необходимости, веря, будто она порождает единство, а единство гарантирует уверенность. Хотя бы относительную. В погруженном в единство мире несогласные стоят отдельно, их легко заклеймить и сломить. Нет множества перспектив, нет диалога. Жертвы приемлют образ тирана, самоуверенного и непреклонного, и войны процветают, как паразиты. Народы умирают.
Брюс видел, как былой прекрасный город погрузился в огненную бурю. Он не знал его названия, ни породившей его цивилизации, и ему вдруг стало ясно, что это и не важно.
— В твоем мире, — сказала фигура, — пророчество входит в апогей. Поднимется император. Твоя цивилизация видит в войне продолжение экономики. Груды костей мостят торговые тракты, и вам это не кажется неподобающим…
— Некоторым — да.
— Неважно. Ваше наследство — наследство сломленных цивилизаций — говорит само за себя. Вы решили завоевать Тисте Эдур. Вы твердите, что каждый случай уникален, нестандартен, но он всегда стандартен и одинаков. Одно и тоже. Армия докажет ваше превосходство. Но я говорю тебе, Брюс Беддикт, что нет такой вещи, как судьба. Победа не предопределена. Ваш враг таится среди вас, он ждет. Он не нуждается в маскировке — ведь воинственность и надуманные угрозы отвели вам глаза. Он говорит на вашем языке, он берет ваши слова и оборачивает их против вас. Он смеется над верой в истины, ибо сам сделал себя судьей истинности этих истин.
— Летер не тирания…
— Ты думаешь, что дух цивилизации воплотился в вашем добром короле. Не так. Король жив потому, что его сочли безобидным. Вами правит алчность — жуткий тиран в сиянии золотого нимба. Его нельзя победить — можно лишь уничтожить. — Он снова взмахнул рукой, указывая на ярый хаос вокруг. — Вот ваша единственная надежда на спасение. Брюс Беддикт. Алчность уничтожает сама себя, когда нечего больше расхищать, когда миллионы тружеников пали грудами костей, когда жестокое лицо голода отражается в каждом зеркале.
Бог пал. Теперь он крадется, ища разрушения. Подъем и падение, подъем и падение, и с каждым разом путеводный дух слабее, тусклее, он все крепче прикован к видению мира, в котором нет надежд.
— Почему этот бог творит такое?
— Потому что не знает ничего, кроме боли, и жаждет разделить ее, передать всему живому и дышащему.
— Зачем ты показал мне это?
— Брюс Беддикт, я сделал тебя свидетелем вашей погибели.
— Зачем?
Существо помолчало. — Я советовал тебе не питать надежды на вождей, ибо они питают вас ложью и только ложью. Но надежда есть. Ищи ее, Брюс Беддикт, у того, кто стоит рядом, у чужака на другой стороне улицы. Обрети мужество, чтобы пересечь улицу. Не смотри на небо и на землю. Надежда упорна, и глас ее — глас сострадания и честного сомнения.
Видение начало гаснуть.
Стоящий рядом заговорил в последний раз. — Это все, что я должен был сказать тебе. Все, что мог сказать.
Брюс открыл глаза и вновь обнаружил себя у кургана. Смеркалось. Холодная рука Чашки все еще цеплялась за его ладонь.
— Теперь ты мне поможешь? — спросила она.
— Обитатель могилы ничего об этом не говорил.
— Он и не скажет.
— Он почти ничего не открыл мне о себе самом. Я даже не понял, кто или что он.
— Да.
— Он не пытался меня убеждать. Ни в чем. Но я увидел… — Брюс покачал головой.
— Ему нужна помощь, чтобы выйти из могилы. Другие пытаются вылезти. И вылезут. Думаю, уже скоро. Они хотят навредить мне и всем другим.
— А тот, кому мы хотим помочь, остановит их?
— Да.
— Что я могу сделать?
— Ему нужны два меча. Из лучшего железа. Прямые лезвия, заточенные с двух сторон, с острием. Тонкие, но прочные. Узкие эфесы, тяжелые головки.
Брюс подумал. — Я сумею найти на оружейных складах чего-то подобное. Принести сюда?
Чашка закивала.
«Ему нужна помощь. Но он не просил» . — Хорошо. Я сделаю это. Но сначала поговорю с Цедой.
— Ты ему веришь? Он хочет узнать, ты веришь своему Цеде?
Брюс открыл рот, чтобы сказать «да», но остановился. Обитатель могильника — тварь могущественная, возможно, слишком могущественная, чтобы контролировать ее. Это явно не порадует Куру Кана. Но есть ли выбор? Цеда послал его выведать, что случилось с Азатом…. Он оглянулся на башню. — Азат умер?
— Да. Он был слишком стар, слишком слаб. Он слишком долго боролся.
— Чашка, ты продолжаешь убивать горожан?
— Немного. Только плохих. Одного — двух за ночь. Некоторые деревья еще живут, но не могут больше питаться кровью башни. Я даю им людскую кровь, и они могут удерживать плохих чудищ. Но деревья тоже умирают.
Брюс вздохнул. — Понятно. Я приду снова, Чашка. С мечами.
— Я знала, что ты мне понравишься. Знала, что ты будешь милым. У тебя такой брат.
Этот комментарий вызвал еще один мрачный вздох. Он осторожно высвободил руку и руки мертвой девочки. — Осторожней, Чашка.
* * *
— Вот это был поистине здоровый сон! — сказал Теол, шедший рядом с Баггом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});