Читать интересную книгу Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 4 - Вальтер Скотт

   Лишь на закате добрались они до Милнвуда, где Паундтекст, распрощавшись с попутчиками, направился в одиночестве к своему дому, находившемуся в полумиле от Тиллитудлема. Какое смятение чувств должен был испытать Мортон, оставшись наедине сам с собою, когда снова увидел леса, холмы и поля, такие знакомые, такие близкие его сердцу! Его характер, образ жизни, мысли, занятия — все изменилось, все стало неузнаваемым за какие-нибудь две с лишним недели; и двадцать дней произвели в нем работу, на которую обычно уходят долгие годы. Кроткий, романтичный, мягкосердечный юноша, воспитанный в строгости, терпеливо сносивший деспотизм скаредного и властолюбивого дяди, внезапно, из протеста перед насилием, подстегиваемый оскорбленным чувством, превратился в вождя вооруженных людей, отдался служению обществу, приобрел друзей, которых воодушевлял на борьбу, и врагов, с которыми дрался, и неразрывно связал свою собственную судьбу с судьбою национального восстания и революции. За этот короткий срок он пережил переход от романтических грез юношеской поры к трудам и заботам деятельного мужчины. Все, что когда-то его увлекало, выветрилось из его памяти — все, кроме нежной привязанности к Эдит. Но даже любовь, которую он лелеял, и та, казалось, стала более мужественной и более бескорыстной, так как теперь она сочеталась и вступала в противоречие с новыми для него обязанностями и чувствами. Размышляя об особенностях происшедшей с ним перемены, о причинах, ее породивших, и о последствиях, к которым может повести его нынешняя деятельность, он содрогнулся от вполне понятной тревоги, но тотчас же поборол ее благородной и мужественной уверенностью в своей правоте.

   «Если мне суждено погибнуть, — сказал он себе,— то я погибну совсем молодым. Те, чье одобрение мне дороже всего, не поняли моих побуждений, осудили мои поступки. Но я взялся за меч из любви к свободе, и я не умру презренною смертью или неотомщенным. Они могут выставить на позор мой труп, они могут надругаться над ним, но придет день, когда позорный приговор обратится на тех, кто ныне его произносит. И пусть небо, чьим именем так часто злоупотребляют в этой безумной войне, засвидетельствует чистоту побуждений, которыми я руководствовался».

   Приехав в Милнвуд, Генри спешился и, подойдя к дому, постучал в дверь; на этот раз его стук отнюдь не говорил о робости юноши, вернувшегося домой позже должного времени; нет, он стучал уверенно, как мужчина, не сомневающийся в своих правах и отвечающий за свои действия, — он стучал смело, решительно, независимо. Дверь осторожно приотворилась, и показалась миссис Элисон Уилсон, тотчас отпрянувшая назад при виде стального шлема и трепещущего плюмажа ее воинственного гостя.

   —      Где дядя, Элисон? — спросил Мортон, улыбаясь ее испугу.

   —      Господи боже, никак мистер Гарри! Вы ли это? — заторопилась старая домоправительница. — Сказать по правде, мое сердце заколотилось как бешеное, и я думала, что оно выпрыгнет, и все из-за вас. Но только как же так, мистер Гарри, это все же не вы; вы теперь как-то мужественнее и выше, чем прежде.

   —      И все-таки это я, — сказал Генри, вздыхая и улыбаясь одновременно. — Это одежда, наверно, делает меня выше, а эти времена, Эли, и мальчиков превращают в мужчин.

   —      Да, времена тяжелые,— отозвалась старая женщина. — И почему на вас свалилась эта напасть! Но тут ничем не поможешь! С вами не очень-то хорошо обращались, и я не раз говаривала вашему дяде: наступи на червяка, и тот начнет извиваться.

   —      Вы всегда были моею заступницей, Эли, — сказал Мортон, и домоправительница отнеслась совершенно спокойно к этому фамильярному обращению,— вы никому, кроме себя самой, не позволяли меня бранить, я в этом уверен. Но где же дядя?

   —      В Эдинбурге, — ответила Элисон. — Почтенный джентльмен предпочел уехать да посиживать у камелька, пока в нем теплится огонек. Беспокойный он человек и всегда чего-то боится, — да вы знаете не хуже моего, каков наш хозяин.

   —      Он, надеюсь, здоров? — спросил Мортон.

   —      Нельзя пожаловаться, — ответила домоправительница, да и с добром пока что благополучно; уж мы изворачивались, как только могли, и хотя солдаты из Тиллитудлема отобрали у нас корову — ту самую, красную, и еще старую Хекки (вы помните, конечно, обеих), но зато и продали нам задешево четырех — тех, что гнали в тиллитудлемский замок.

   —      Продали? — переспросил Мортон. — Как это продали?

   —      А так, что их послали собирать продовольствие для гарнизона, — ответила домоправительница, — вот они и взялись за старое дело, разъезжая по всей округе да меняя и продавая, что успели собрать, совсем как гуртовщики в западных округах. Я уверена, что майору Беллендену досталась самая малость, хотя они всюду забирали от его имени.

   —      В таком случае, — торопливо проговорил Мортон,— гарнизон, вероятно, терпит лишения?

   —      Конечно, терпит, — ответила Эли, — в этом можно не сомневаться.

   Неожиданная мысль озарила Мортона: «Берли сознательно меня обманул; его религия так же допускает коварство, как оправдывает жестокость».

   —      Я не могу оставаться, миссис Уилсон, я должен немедленно ехать.

   —      Как же так? А перекусить? Погодите немножко, — захлопотала встревоженная домоправительница,— я мигом что-нибудь соберу, как делала это для вас в лучшие дни.

   —      Не могу, Элисон, — сказал Мортон. — Кадди, готовь коней.

   —      А я им только что засыпал зерна, — ответил преданный ординарец.

   —      Кадди! — воскликнула Эли. — Да что вы таскаете за собой этого злосчастного парня? Это он со своей полоумной мамашей принесли несчастье нашему дому.

   —      Потише, потише, — заметил Кадди. — А вам пора бы позабыть да простить, миссис Элисон. Матушка моя в Глазго, у моей тетушки, ее старшей сестры, и никогда больше не станет вам докучать; а я теперь слуга самого начальника и забочусь о нем получше, чем делали это вы сами; видали ли вы его когда-нибудь в таком красивом наряде?

   —      Что правда, то правда, — сказала домоправительница, разглядывая с видимым удовольствием своего молодого хозяина и находя, что его новый костюм ему очень к лицу, — у вас, пока вы жили в Милнвуде, не было этого расшитого галстука. Я его никогда не видала.

   —      Еще бы, миссис, — заявил Кадди, — когда я добыл его собственною рукой: он из вещей лорда Эвендела.

   —      Лорда Эвендела, — повторила старуха, — это его, кажется, виги собираются завтра утром повесить.

   —      Виги собираются повесить лорда Эвендела? — переспросил пораженный Мортон.

   —      Да, собираются, — подтвердила домоправительница.— В ночь на вчера он сделал вылазку, или салиду, как это зовется на их языке (мою мать звали Салли; не возьму в толк, к чему давать христианские имена таким нехристианским делам). И, когда он вышел из Тиллитудлема, чтобы раздобыть немного еды, его людей прогнали назад, а самого захватили, и начальник вигов Белфур поставил для него виселицу и поклялся (или торжественно объявил, потому что они не хотят произносить клятву), что, если гарнизон замка не сдастся к завтрашнему рассвету, они вздернут молодого лорда, беднягу, на такую же высоту, на какой некогда был повешен Аман. Да, тяжелые теперь времена! Но тут ничего не поделаешь; а потому садитесь-ка да покушайте хлеба с сыром, пока не будет готово что-нибудь лучшее. Я бы вам и вовсе не рассказывала про это, если бы знала, что отобью охоту к обеду, медовый вы мой.

   —      Сейчас же седлать коней, Кадди, все равно сыты они или нет. Нам нельзя отдыхать, пока мы не доберемся до замка.

   И, несмотря на уговоры Эли, они тотчас тронулись в путь.

   Мортон решил заехать к мистеру Паундтексту и убедить его отправиться вместе с ним в лагерь Берли. Почтенный священник в соответствии со своими миролюбивыми склонностями успел уже устроиться по-домашнему. Он сидел за столом, углубившись в старинный богословский трактат; во рту у него была трубка, а перед ним — кружка эля, чтобы лучше переваривать содержание книги. С большой неохотой оторвался он от милых его сердцу утех (которые он называл своими занятиями), чтобы снова пуститься в дорогу на тряской лошадке. Все же, узнав в чем дело и тяжко вздохнув, он распрощался с надеждой провести вечер в своем тихом маленьком кабинете. Он полностью согласился с Мортоном, что если Берли, казнив лорда Эвендела, хочет углубить разрыв между пресвитерианами и правительством и сделать соглашение между ними окончательно невозможным, то умеренная партия никоим образом не может допустить это злодейство. Мы воздадим ему только должное, если добавим, что он, как и большинство его единоверцев, был противником ненужного кровопролития. К тому же он с полным сочувствием отнесся к мысли Мортона, что лорд Эвендел может стать посредником в переговорах о мире на умеренных и почетных условиях. Договорившись обо всем этом, они поторопились выехать в лагерь и около одиннадцати часов вечера прибыли в небольшую деревушку близ Тиллитудлема, которую Берли избрал местопребыванием своей штаб-квартиры.