«Вот и еще одна расплата, Даагон, — скрежетал он зубами. — За оружие врагов ты платишь беззащитностью своих воинов. На кой лич он тебе дался, этот предательский клинок?»
Вокруг раскаленного Алкинора уже нечего было спасать. Даагон по горячей золе придвинулся к мечу, лег на бок, подставляя сжатые в кулаки руки — пальцы бы сберечь! — жару Преисподней.
И в тот же миг кто-то схватил лорда за плечо и опрокинул на спину, да еще поставил на грудь колено, усиливая давление на меч, оказавшийся под его телом. Даагон услышал, как затрещали волосы, коснувшись углей, и заглянул в полные ненависти черные глаза Энраха, склонившегося над ним.
— Теперь и ты узнаешь, что такое настоящая боль, Даагон!
— Что… ты… делаешь? — Лорд едва сдерживал крик.
— То же, что и ты. Предаю. В нас много общего, не так ли?
Одежда Даагона тлела. Лезвие Алкинора прожигало спину и руки.
— Ты… не можешь… быть таким…
— Почему? Разве ты — не такой? — удивился Энрах, опершись рукой на согнутое колено и еще сильнее надавив на грудь лорда. — Кто еще покажет тебе, что такое настоящая пытка, какую каждый миг терплю я?
Даагон застонал, пытаясь освободиться, но раскаленный меч словно врос в его тело, вплавился в позвоночник. Энрах, не убирая колена, сжал горло лорда железными пальцами.
— Не надо шуметь. Ведь я столько лет не кричу! — усмехнулся он. — Ты же хорошо переносишь огонь, чем тебе не нравится этот? Я хочу, чтобы и твое сердце сгорело, как сгорело мое.
Сквозь полыхавшую боль Даагон смутно увидел, как кто-то в прыжке сбил его палача наземь. Потом неведомый спаситель попытался рывком стащить его с Алкинора, и лорд закричал, теряя сознание, когда отрывалась от меча прикипевшая к лезвию плоть. Последнее, что он видел, — вспыхнувшую над собой звезду.
* * *
«Если звать на помощь к ней, то не успею к нему». — Мысль стучала в висках так же быстро, как сердце. Малейшая задержка, и Лиэн не успеет. А дриада, даже если не прикончит на месте, точно задержит для допроса, она же не услышит то, что слышит он.
Потому он оставил покалеченную его чересчур жарким поцелуем, но живую эльфийку, так и не успев полностью исправить содеянное. Оставил, как только почуял всплеск изломанной магии меча. Такой мощный, что старые рубцы на лице запылали в ответ.
Клинок кричал, захлебываясь чьей-то жизнью, — она входила в него, как гигантская волна океана в узкое русло ручья. И он уже не хотел ее пить. Ее нельзя было пить.
Лиэн мчался во весь дух, словно ветер по ровному полю, как будто поверивший его слову лес расступился и сам выкинул его на опушку. Рогатину пришлось воткнуть в землю — эта палка сейчас ничем не поможет.
Бесшумно слетев с пригорка, охотник вложил в удар всю силу несшего его ветра. Черноволосый эльф, прижимавший кого-то к земле — кого-то, под чьим телом кричал меч, — покатился в сторону, и Лиэну хватило времени снять седого эльфа с клинка и выхватить нож. Черноволосый сразу поднялся, и лицо его было багровым, а волосы, как показалось Лиэну, превратились в острия шипов. Враг подхватил освобожденный меч, широко размахнулся, но охотник не дал ему набрать разящей силы: подпрыгнул и парировал огненный поток лезвием ножа.
Соприкоснувшись с драконьей костью, Алкинор вспыхнул звездой, — так ярко, что враг выронил его и отшатнулся. Не дав ему опомниться, Лиэн у самой земли поймал сияющий меч за рукоять и швырнул в противника. Тот успел поднять с земли двуручник и отбить удар. Клинок отлетел прочь, но охотник, одним прыжком сократив расстояние между ними, полоснул ножом по груди врага. Брызнули яркие искры, тот упал и остался недвижим Лиэн уже не стал смотреть, что там с ним: не до того — вокруг начали шевелиться эльфы, которых он, вбежав на пригорок, принял за мертвых.
Он поднял седого эльфа, в котором узнал мастера битв из столицы, и потащил его к лесу. Попутно поразился: какой он тяжелый для эльфа. Или это пришла запоздалая боль в запястья рук, сдержавших ножом удар меча?
В этот миг из леса вылетели посланные за ним в погоню лучницы. Только увидев их на опушке, Лиэн понял, что кожу лица все еще жжет. Он забыл о нем. Забыл!
Сзади раздались крики. Он оглянулся: лежавшие за пригорком тела поднялись и тоже двигались к нему, но куда медленнее, чем помощницы дриады. Словно нежить, только что поднятая богиней Мортис.
— Я пропал! — сказал он сам себе. И все же положил седого эльфа наземь, когда лучницы подбежали почти вплотную.
А потом пришлось мчаться так, как он никогда в жизни не бегал, даже на крик меча. Вокруг свистели стрелы, и охотнику отчего-то казалось, что он сам накладывает их на тетиву, натягивает ее, целя себе же в спину, которую смутно видел впереди, — и таким явственным было это ощущение, что он мысленно же вильнул в сторону, сбивая прицел.
«Лес, великий Лес, мы же все твои дети! Древко стрел — твоя плоть, и я — твоя кровь! Не убей, Лес, пощади», — молился он странными, неизвестно откуда пришедшими словами.
Стрелы свистели над плечами, над головой, у ног, но их было не так много, как ожидал охотник. Бросив взгляд через плечо, он понял, почему: его преследовали только две лучницы. Остальные дрались с теми, кого он принял за оживших мертвецов Мортис.
Лиэн влетел в опушку леса, выдававшегося клином, споткнулся и покатился кувырком. Как оказалось — вовремя. Вонзившаяся рядом стрела убила бы его на месте. Юноша метнулся в кустарник, продрался сквозь него и выскочил на прогалину, за которой плотной стеной высился лес. И тут же осознал, что «пропал» — не совсем то слово. Вернее будет — погиб. Весь и сразу.
Перед ним поднялось нечто огромное, косматое, огласившее низким ревом всю округу.
Эльф замер, перестав дышать.
Маленькие раздраженные глазки зверя уставились на него. Раздражение из них уходило так же медленно, как замедлялось гулкое биение сердца Лиэна.
«Верни лицо, дурень, оно тебе еще пригодится». — Неимоверным усилием, куда большим, чем потребовалось, чтобы сдержать летящий меч, охотник погасил пылавшие щеки.
Вставший было на дыбы медведь вновь опустился на четыре лапы. Еще раз всем сообщил, кто тут хозяин, но уже не так громко. И прошел мимо замершего, точно деревце, эльфа — посмотреть, по какому поводу расшумелись дети леса. С опушки еще раз раздался его грозный рык, но стрелы больше не свистели: лучницы, судя по легкому шороху от бегущих ног, проскочили мимо.
Медведь, глухо ворча, прошел обратно, едва-едва задев мохнатым боком приросшего от страха к месту эльфа. Еле слышное шуршание листвы под тяжелой поступью стихло в глубине леса. Лиэн отправился за ним, догнал, и вскоре его рука легла на загривок зверя.
«Набегался? Теперь повтори, остроухий, чему тебя учили, — вспомнился ворчливый голос учителя Раэрта. — Ох, Всевышний, кого ты подсунул мне в ученики на старости лет? Хотя, я знаю, кто тут больше виноват». И тогда Раэрту отвечало из глубины пещеры такое же глухое ворчание — прирученный медведь отшельника не соглашался с обвинением.
Лиэн слушал, как затихает взбудораженный лес, и ему очень хотелось узнать, выживет ли тот мастер битв и вернется ли красота к рыжеволосой эльфийке, которую он так страшно поцеловал. Но он не мог остаться, чтобы узнать. Ему надо идти дальше. Надо найти решение главной задачи.
Медведь стряхнул его руку у того места, где охотник оставил рогатину на сохранение Лесу, и очень неодобрительно фыркнул на нее. А кто бы сомневался, что с магией у эльфа что-то не то? Как, впрочем, и с любовью. Увы, о девушках придется забыть.
К его удивлению, воткнутое в землю древко не поддалось, словно успело прирасти обратно. Вот досада.
— Подожди-ка, Лиэн, — услышал он за спиной тихий голос.
Охотник оглянулся через плечо, сжав древко. До чего ж обидно, что он не уберег посох учителя! Но тут, пожалуй, и посох не помог бы: в отдалении стояла дриада с тусклыми, опустошенными глазами.
— Я знала, что ты придешь за своей палкой, Лиэн, — сказала она. — Но надеялась, что ты вернешься не только за этим.