Во время одной из многочисленных остановок, когда мы поправляли тюки и ящики с припасами на спинах упрямых мулов, я, показывая на широкий след очередного индейского лагеря, сказал лейтенанту:
— Большая стоянка.
Он лишь снисходительно улыбнулся в ответ.
— Это та, что обнаружили ри и кроу? — поинтересовался я.
— Не думаю. Если бы ты прожил на границе столько, сколько я, то научился бы делить на три достоверность рассказов так называемых «дружественных» индейцев. Эти кроу неплохие парни, но совсем не умеют сражаться, а у страха, как говорится, глаза велики.
До сих пор я много говорил о своей тревоге за шайенов и за солдат, но ни словом не упомянул о растущем страхе за собственную шкуру. Я бросил поганых мулов и вскочил в седло своей лошадки, а лейтенант, решив, что я дезертирую, крикнул мне вслед:
— Эй, не будь дураком! Пропустишь классное зрелище!
Но он ошибся, я направлялся к голове колонны. Но Кастера я там не нашел, он отправился еще дальше в сопровождении нескольких офицеров. Я погнал свою лошадку галопом, но так и не нашел генерала, зато встретил возвращающихся разведчиков кроу.
Среди них я почувствовал себя неловко, так как в свое время немало воевал с их племенем и теперь мог встретить «старых знакомых». Действительно, они стали весьма подозрительно меня разглядывать, и, когда к нам подъехал их белый командир, я вздохнул с облегчением. Его звали Чарли Рейнолдс. Это был худой невзрачный парень с покатыми плечами, но его слава следопыта затмевала даже таких прославленных длинноволосых крепышей, как, например, Буффало Билл.
Рейнолдс отличался также феноменальным спокойствием, крайним немногословием и замкнутостью, за что его и прозвали Одинокий Чарли.
— Чарли, — сказал я, — ты сказал Кастеру о том, сколько индейцев оставили эти следы?
— Да, — ответил он.
— Просто есть такие, кто считает, что их не больше тысячи, — тревожно пояснил я.
— Что ты хочешь?
— Сохранить свой скальп.
— Это будет нелегко, — веско сказал он. — Нам предстоит чертовски жаркая схватка.
— Кастеру не справиться одному, — продолжал настаивать я, — а Терри дожидаться он не станет.
— Не станет, — спокойно подтвердил Чарли.
— Так пойди, черт возьми, и убеди его в обратном! — взорвался я, но тут заметил, что его правая рука обмотана окровавленной тряпкой. — Ты ранен?
— Царапина.
— Стрелять-то можешь?
— Там видно будет, — ответил Чарли и поехал дальше.
Тем вечером в лагере сержант Батс выслушал мой рассказ об этой встрече и заявил:
— Рейнолдс просто трус. Он умолял Терри не брать его с собой, потому что у него, видите ли, дурное предчувствие. Ха!
— Слушай, Батс, — не выдержал я, — у тебя обо всех самое скверное мнение. Интересно, что ты тогда обо мне-то думаешь?
— Джек, — ответил сержант, — тебя, прямо скажем, немного, но то, что есть, скроено из самого добротного белого материала.
Многие проникаются к тебе симпатией, если ты позволяешь им чернить других D своем присутствии. Мы сидели с ним тогда под кустом и по очереди прикладывались к бутылке. К ночи я не просто напился, а надрался до чертиков, как не надирался с тех самых времен, когда разыскивал на южных равнинах Ольгу и Гуса.
На следующее утро я еле продрал глаза, не зная еще, что начинается самый долгий день в моей жизни.
Глава 27. МОКРАЯ ТРАВА
В субботу, 24 июня, выдался удушающе жаркий день, и порывы южного ветра приносили с собой не прохладу, а горячую пыль. Войску пришлось разделиться на несколько отрядов, каждый из которых пошел вперед своим путем, чтобы хоть как-то уменьшить огромное облако, поднимаемое копытами лошадей. Мы уже близко подошли к врагу, а сразу после полудня проехали место, где, судя по. следам, еще один большой отряд индейцев, пришедших с юга, соединился с тем, который мы преследовали.
Вскоре нашим глазам открылась недавно оставленная стоянка, такая огромная, что дух захватывало. То там, то здесь на песке попадались рисунки, изображавшие встречу двух армий, нашей и индейской, причем все белые люди на них почему-то лежали на земле, а краснокожие сидели на лошадях.
Моя голова раскалывалась после вчерашнего, а запах жарящегося бекона вызывал только тошноту. Одеревеневшее тело отказывалось повиноваться, душой овладело полное безразличие к происходящему. Ри и кроу толпились вокруг рисунков и, оживленно жестикулируя, что-то тараторили Фреду Жирару и Мичу Байеру, своим белым переводчикам. Накарябанные на песке картины их сильно впечатлили и встревожили.
Некоторое время спустя к ним подъехал Кастер, и Байер объяснил ему, что рисунки означали «много солдат, упавших лицом вниз в лагере сиу», то есть мертвых.
Вот тут-то я выступил вперед и заговорил:
— Генерал…
Но он перебил меня:
— А, это ты, погонщик? Если я не ошибаюсь, твое место рядом с мулами.
Но на этот раз он не сердился, а скорее любопытствовал.
— Сэр, — упрямо продолжил я, борясь с головной болью и обидой, — я не уверен, что ваши разведчики хорошо справляются со своей работой. Их сообщения полны суеверий, и поэтому вы игнорируете их.
Байер и Жирар одарили меня взглядами, не предвещавшими ничего хорошего.
— Сэр, — я немного повысил голос, — психологию индейцев можно условно разделить на две части: практическая выгода и мистическая фантазия. Все эти рисунки и кости оставлены с одной-единственной целью — напугать. Если вы испугаетесь и повернете назад или если пойдете вперед и будете разбиты, то, значит, «пророчество» оправдалось. Если же победите — что ж, просто не сработало колдовство. Но главное не это, а то, что индейцы отлично знают: мы идем по их следу. И их послания равносильны официальному заявлению, что бежать и прятаться они и не подумают.
Кастер слушал меня с легкой улыбкой, когда же я закончил, разразился громким лающим смехом. Теперь он снова напоминал себя самого, того, каким был раньше, до реки Танге.
— Слушай, парень, — сказал генерал. — У меня репутация крутого человека. Но, похоже, я единственный старший офицер, которому довелось выслушивать рекомендации погонщика мулов. У меня всегда хватало советчиков вроде тебя, взять хоть Калифорнию Джо или Дикого Билла Хикока. Ты что же, считаешь Чарли Рейнолдса плохим разведчиком?
Он снова расхохотался, а затем продолжил:
— Это, пожалуй, моя самая веселая кампания… Ну ладно, черт с тобой! Ты хотел быть проводником и следопытом, будь им. И мой первый приказ тебе звучит так: не отходи от меня ни на шаг, говори мне все, что взбредет тебе в голову, но, ради Бога, не мешай остальным разведчикам работать!