Шон хотел крикнуть, но не мог выдавить ни звука. Леопард упал на спину и лежал с изяществом спящей кошки, расставив лапы и открыв брюхо. Собаки в нерешительности отступили. Шон снова попытался закричать, но голоса по-прежнему не было. Желтое брюхо, мягкое и пушистое, оказалось непреодолимым искушением.
Одна из собак метнулась к зверю, опустив голову и раскрыв пасть. Леопард сомкнулся над ней, как капкан на пружине. Передними лапами он держал собаку, задние действовали быстро и неумолимо. Собака завизжала от стремительных хирургических разрезов и отлетела в сторону со свисающими из брюха внутренностями. Леопард расслабился и снова показал приманку своего желтого брюха. Шон был теперь близко, и на этот раз две оставшиеся собаки услышали его крик. Леопард тоже его услышал. Он вскочил и собрался бежать, но едва он повернулся, Воришка вцепился в него, схватил за задние лапы и заставил присесть и обернуться.
– Фу, мальчик! Воришка, ко мне!
Воришка воспринял крик Шона как одобрение. Он с громким лаем отпрыгнул от леопарда. Теперь в схватке наступило равновесие. Шон знал, что если сумеет заставить собак отказаться от нападений на зверя, тот убежит. На бегу он наклонился и подобрал камень, чтобы бросить в Воришку. Это его движение нарушило равновесие. Когда Шон выпрямился, он увидел, что леопард смотрит на него, и в его животе зашевелился угорь страха. Теперь зверь займется им. Шон понял это по тому, как леопард прижал уши и как упруго напряглись его плечи. Шон выронил камень и нащупал на поясе нож.
Леопард оскалил клыки. Желтые. Голова с прижатыми ушами стала плоской, как у змеи. Легко отбросив собак, зверь стремительно бросился вперед. Его бег был ровным и прекрасным – зверь длинными лапами легко отталкивался от земли. Он взвился в воздух, взлетел невероятно высоко и грациозно. Шон одновременно ощутил толчок и боль. Толчок отбросил его назад, а от боли перехватило дыхание. Когти леопарда впились ему в грудь; Шон чувствовал, как они царапают его ребра. Он удерживал пасть леопарда подальше от своего лица, выставив вперед руку, и чувствовал тяжелое дыхание зверя. Они покатились по траве, когти по-прежнему были погружены в его плоть, и он чувствовал, как леопард поджимает задние лапы, чтобы вспороть ему живот. Он отчаянно извивался, чтобы уйти от этого удара, а сам бил леопарда ножом в спину. Хищник рявкнул, и его задние лапы снова пришли в действие. Шон почувствовал, как длинные когти вонзаются в его плоть и раздирают бедра. Боль была очень сильной, и Шон понял, что тяжело ранен. Лапы зверя поднялись вновь. На этот раз они его убьют.
Но леопард не успел пустить их в ход – Воришка вцепился ему в заднюю лапу и отвел ее; леопард по-прежнему лежал на Шоне, вцепившись когтями передних лап в грудь. Перед глазами Шона мелькали яркие пятна, потом надвинулась темнота. Он вонзил леопарду нож в спину, рядом с хребтом, и провел им между ребрами, как мясник, разделывающий тушу. Леопард снова рявкнул, все его тело содрогнулось, когти снова впились в плоть Шона. Шон сделал новый разрез, длинный и глубокий, потом еще и еще. Он рвал зверя, обезумев от боли; их кровь смешивалась, и наконец Шон откатился. Собаки набросились на леопарда и рвали его.
Зверь был мертв. Нож выскользнул из рук, и Шон коснулся порезов на ноге. Кровь темно-красная, густая, как патока, и ее много. Шон смотрел в темный туннель. Ноги были страшно далеко, это не его ноги.
– Гарри! – прошептал он. – Гарри, о Боже! Прости! Я не хотел. Я поскользнулся, правда, поскользнулся.
Туннель закрылся, ног не осталось, была только тьма. Время стало текучим, весь мир стал текучим, он струился в темноте. Солнце потемнело, и только боль оставалась постоянной, устойчивой, как скала в волнующемся море. Шон с трудом различил в темноте лицо Катрины. Он хотел сказать ей, как ему жаль. Хотел объяснить, что это была случайность, но помешала боль. Катрина плакала. Он знал, что она поймет, и потому снова погрузился в темное море. Затем поверхность моря закипела, и он начал задыхаться от жара, но боль по-прежнему была с ним, как скала, за которую можно держаться. Пар с поверхности моря клубился вокруг него, потом он сгустился, превратившись в фигуру женщины, и Шон подумал, что это Катрина, но потом увидел, что у женщины голова леопарда, а дыхание ее – как зловоние гангренозной ноги.
– Уходи, я знаю, кто ты! – закричал он на нее. – Это не мой ребенок!
И тварь вновь превратилась в пар и вернулась к нему, что-то бормоча, на цепи, которая, утончаясь, выходила из серого туманного рта, а вместе с ней пришел ужас. Шон сжался и закрыл лицо, цепляясь за боль, потому что только боль была реальной и устойчивой.
Но потом, спустя тысячу лет, море замерзло, и он пошел по нему, и куда бы ни посмотрел, везде тянулся белый лед. На льду было ужасно холодно и одиноко. Поднялся легкий ветер, холодный легкий ветер, ветер что-то шептал надо льдом, шепот его был печален, и Шон продолжал держаться за боль, не отпускал ее от себя, потому что ему было одиноко и только боль была реальна. Вокруг по льду стали двигаться другие фигуры, темные фигуры. Они все стремились в одну сторону, окружая его, толкая, таща с собой, и он потерял свою боль, утратил ее в этой отчаянной толчее.
Хотя у этих фигур не было лиц, некоторые из них плакали, другие смеялись, и все стремились вперед, пока не пришли к месту, где лед перед ними расколола пропасть. Пропасть была глубокой и широкой, стены ее вначале были белыми, потом становились светло-зелеными, почти голубыми и наконец терялись в абсолютной черноте. Одни фигуры радостно бросались в эту пропасть; другие цеплялись за ее края, и лица их были искажены страхом, но все новые устало погружались в пустоту, как странники в конце долгого пути. Увидев пропасть, Шон изо всех сил начал пробиваться назад сквозь толпу, которая увлекала его вперед, тащила на край пропасти, и вот уже его ноги заскользили на краю. Он вцепился в скользкий лед. Сопротивлялся, кричал, а темная пропасть втягивала его ноги.
Потом он спокойно лежал, пропасть закрылась, и он остался один. Он устал, измучился и ужасно устал. Закрыл глаза, и боль вернулась, отбивая негромкий ритм в ноге.
Шон открыл глаза и увидел лицо Катрины. Она была бледна, под огромными глазами – темные круги. Он попытался поднять руку и коснуться ее лица, но не мог пошевелиться.
– Катрина, – прошептал он. И увидел, что ее глаза позеленели от удивления и счастья.
– О, слава богу! Ты вернулся.
Шон повернул голову и посмотрел на брезентовую крышу фургона.
– Сколько? – спросил он. Голос его прозвучал еле слышно.
– Пять дней. Молчи, пожалуйста, молчи.