Халиф провел ладонью по короткой черной бородке:
- Однако я был бы последним глупцом, если бы казнил тебя, о Тарик. Ты храбро сражался с недругами и наказывал врагов веры. Что же до твоего побега, то ты повел себя не как раб, бессмысленно исполняющий приказ хозяина, а как благороднейший из мужей, дорожащий своей честью. Об иных событиях я умолчу, ибо благородные люди это не обсуждают. Но я точно знаю: лучшего главнокомандующего у меня нет и не будет, клянусь Всевышним. Поднимись, ты свободен.
Зал потрясенно ахнул.
Стражник-сумеречник одним скрежещущим длинным движением вытянул из ножен меч и упер его острием в плиты пола перед Тариком. Тот медленно-медленно поднял связанные запястья. Сбоку, словно черный оборотень из сказки, вырос Якзан аль-Лауни, схватил за плотно намотанные веревки и полоснул ими сверху вниз по клинку. Путы распались, сумеречник убрал меч и Тарик упал на освобожденные руки.
А халиф вдруг вынул из-под подушки железный жезл и зычным голосом крикнул:
- Слышишь ли ты меня, о Абу Хамзан!
И Абу аль-Хайр, набрав в легкие воздух, откликнулся, делая шаг из ряда:
- Да, мой господин!
- Исполняй свой долг, о Абу Хамзан!
И Абу аль-Хайр рявкнул так, что под сводами запрыгало эхо:
- Взять заговорщиков!!!..
В зале стоял немыслимый ор, в котором тонул даже лязг оружия: кое-кто из эмиров войска попытался взяться за меч. Хурс выдвинулся от стен слаженно, тесня всех к середине зала. Не глядя на чины и возраст, людей либо хватали за вороты халатов и отшвыривали прочь, либо связывали и волокли к безоконной западной стене, и там бросали на мгновенно пропитавшихся всякой неприятной влагой коврах.
- Вставай, Тарег! - Иорвет тряс нерегиля за плечо. - Поднимайся, мы здесь мешаем!
Они действительно мешали: двое гулямов тащили за локти отчаянно верещащего и выкрикивающего то угрозы, то мольбы о пощаде купца. Тот скребся по полу ступнями в мгновенно ставших дырявыми чулках.
- Помогите! Я ни в чем не виноват, клянусь Всевышним! - орал он. - Я ни в чем не виноват, меня заставили!
- Тарег? Поднимайся!
Нерегиль сдавленно проговорил:
- Н-не могу...
Иорвет подставил локоть:
- Обопрись и поднимайся. Аль-Мамун смотрит.
Халиф действительно смотрел на них. И с довольной улыбкой пощипывал коротко стриженную черную бородку.
- Это... нечестно... - пробормотал Тарег, обеими руками вцепляясь в подставленное предплечье, жесткое от наруча под черной шерстью фараджийи. - Он сказал, что меня казнят...
- Ничего подобного, - строго сказал Иорвет, помогая ему встать. - Я слышал ваш разговор от первого и до последнего слова. Там ни слова не было о том, что тебя казнят. Только о том, что ты заслужил смерть.
- Ну и?!..
Молодой человек на тронном тахте, единственный недвижный и спокойный среди воплей и отчаянной круговерти разделяемой на ангцев и козлищ толпы, насмешливо улыбнулся.
- А он тебя великодушно простил. Но и заставил две недели ждать смерти, терзаясь неизвестностью.
Нерегиль наконец-то вскрабкался на ноги и серьезно посмотрел в совиные глаза лаонца:
- Я не боюсь смерти и ничем не терзался, Иорвет.
Лаонец покачал рыжей головой:
- Ты путаешь две разные вещи, князь. Свою злость на судьбу и желание умереть. На судьбу ты зол, Тарег. Но умирать ты не хочешь.
Тарег дернул плечом:
- Это уже неважно. Все, что я должен сделать, я сделаю. Потому что больше это сделать некому.
- Я знаю, - вздохнул Иорвет.
И быстро обернулся к халифу. Тот нахмурился и поманил Тарега к себе.
Оказалось, что вокруг поутихло. Всех, кого надо, уже сволокли к западной стене и принялись по-одному вытаскивать в сад. От длинного ряда кипарисов доносился хрипловатый гомон зинджей: они копали ров, и он заполнялся водой быстрее, чем ее успевали вычерпывать.
- Хватит уже! Глубоко здесь, глубоко! - заорал кто-то со ступенек ивана.
- Пощады! Взываю к милости эмира верующих! - донеслось от стены, где кто-то забрыкался в руках воинов хурса.
Молодой человек на тронном тахте лишь досадливо поморщился. И коротко мотнул головой - нет, мол, что еще за глупости. Воины-сумеречники, державшие дрыгающегося человека в съехавшем с плечей халате, с равнодушными лицами подняли и потащили приговоренного прочь. Тот рвался изо всех сил, но сумеречники шагали плавно, не сбиваясь с шага, словно и не чувствовали трепыхающуюся между рук тяжесть.
Молодой человек еще раз поморщился и перевел глаза на вставшего у ступеней тронного возвышения нерегиля.
- Что-то ты от меня скрываешь, - поставив локоть на колено и все так же пощипывая бородку, сказал аль-Мамун.
Их глаза оказались почти вровень - тахт низкий, а ступенек к нему много.
- Ты тоже две недели ничего мне не говорил, - угрюмо отозвался Тарег.
И одобрительно фыркнул:
- И даже не думал, надо же...
- Мой наставник аль-Асмаи был не только знатоком ашшари, но и суфием. Он учил меня сосредоточению, - сухо отозвался халиф. - Так чего ты мне не сказал?
- Это касается меня одного, - прижал уши нерегиль.
- Задумаешь опять сбежать - смотри мне... - аль-Мамун погрозился своей железной палкой так, что стало понятно - не шутит.
- Я уже понял - мука, вода, лепешки, - дернул плечом Тарег.
- Чего? - удивился человек.
- Я хотел сказать, водяное колесо, - хмуро поправился нерегиль.
- Даже не думай, говнюк, - процедил аль-Мамун. - С того света достану - клянусь девяносто девятью именами Высочайшего.
При упоминании Имени Тарик вдруг просиял:
- О мой господин! В письме ты клялся Всевышним, что заставишь меня почувствовать свой гнев! И что ж, ты не сдержишь обещания? Может, мне все-таки поработать недельку? На водяном колесе, а?
Халиф отрезал:
- Всевышний за великодушие не наказывает - милосердие, оно превыше любой клятвы, чтоб ты знал.
- Да-да-да, - прошипел Тарик, щурясь и снова прижимая уши. - Мир полон этому свидетельств, я знаю.
В саду оборвался очередной жалобный вскрик. За ним последовал тяжелый всплеск упавшего в воду тела. "Закапывайте эту яму!", заорали из-за деревьев.
Аль-Мамун тяжело вздохнул. И спросил:
- Так ты определился?
- Все еще нужно?
- Мне - нужно. Я хочу знать, с кем я разговариваю. С вещью я буду разговаривать по-другому.
Нерегиль закусил иссиня-бледную губу и скривился, как на лимон.
Из-за шелестящей пелены дождя, заволакивавшей сад вместе с сумерками, донесся новый вопль. Кто-то кого-то умолял о пощаде и клятвенно уверял в своей невиновности.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});