Читать интересную книгу Семья Тибо.Том 1 - Роже Мартен дю Гар

Поэтому некоторая сумма денег, неожиданно появившаяся у него, вернула Жерому долю самоуважения. Ведь какое-то время он будет располагать свободой.

Ему не терпелось поделиться новостью с женой, и он уже направился к двери, на ходу распечатывая второй конверт, надписанный ученическим почерком, который ничего ему не говорил, как вдруг остановился, до того был ошеломлен:

«Сударь!

Сообщаю вам, что со мной произошло событие, лично мне не доставившее горя, а даже, напротив, очень большую радость, потому как я долго мучилась от своего одиночества, но из-за этого меня прогнали с места, и я совсем теперь отчаялась, но ведь вы меня не бросите без средств к жизни в такое время, а ведь другого места мне теперь не найти, ведь становится мне все труднее, а на руках у меня осталось всего тридцать франков да тридцать су и за душой нет у меня ни гроша — нечем содержать ребеночка, которого я хотела бы выкормить сама, как это и полагается.

А также я вас ни в чем не упрекаю и надеюсь, что письмо мое вас не рассердит и вы придете мне на помощь завтра или послезавтра — самое позднее в четверг, а то я и сама не знаю, что со мною будет.

Любящая и верная Вам В. Ле Га».

Сначала он ничего не понял. Ле Га? Кто это? И вдруг вспомнил: «Да это Викторина… Крикри!»

Он вернулся, сел, вертя письмо в руках. «Завтра или послезавтра». Он разобрал дату на штемпеле и высчитал: письмо ждало его два с лишним года. Бедняжка Крикри! Что же с ней сталось? Что подумала она о его молчании? Что с ребенком? Он задавал себе все эти вопросы без особого волнения, а выражение сострадания, безотчетно появившееся на его лице, было всего лишь данью условностям. Однако в его памяти все явственнее вырисовывалось, смущая его душу, маленькое, застенчивое, пугливое существо, невинные глаза, детский ротик…

Крикри… Да, как он с ней познакомился? Ах да, у Ноэми — она вывезла девочку из Бретани. Ну, а потом? Он смутно припомнил гостиницу где-то на окраине города, куда он поселил ее недели на две. А почему он ее бросил?.. Он ясно вспомнил их встречу года два спустя, во время отъезда Ноэми, и ясно представил себе мансарду, где она жила, — служила где-то горничной, вспомнил, как он поднимался к ней под вечер, затем меблированные комнаты на улице Ришелье, куда он водворил ее, — страсть его продолжалась месяца два-три, пожалуй, даже больше?

Он перечитал записку, проверил дату. Знакомый пыл обуял его, затуманил глаза. Он встал, выпил стакан воды, опустил письмо в карман и, держа в руках извещение из банка, отправился к жене.

Часом позже он сел в поезд и поехал в Париж.

В десять часов утра он вышел из вокзала Сен-Лазар, окунулся в ласковые лучи сентябрьского солнца, испытывая какое-то радостное головокружение. Он направился к банку, потоптался у окошечка, потом расписался в получении денег и, положив банкноты в бумажник, вскочил в ждавшее такси с таким чувством, будто на этот раз он навсегда выбрался из мрака, в котором пребывал последние недели, воскрес к жизни.

Колеся по Парижу от консьержа к консьержу, он, даже не успев позавтракать, предпринял ряд сложных и вначале бесплодных попыток, которые около двух часов пополудни, привели его к некой Барбен, именовавшейся также мадам Жюжю. Дома он ее не застал. Но горничная, молоденькая и болтливая, заявила, что она хорошо знает мадемуазель Ле Га, а иначе говоря — мадемуазель Ринетту.

— Но только в гостинице, где она снимает комнату, мадемуазель бывает не иначе как по средам, в свободный день, — пояснила она.

Жером покраснел, но зато все для него сразу прояснилось.

— Ясно, мне это известно, — произнес он с усмешкой человека осведомленного. — Вот поэтому-то мне и нужен ее второй адрес.

Они посмотрели друг на друга, как два товарища. «А ведь она недурна», — мелькнуло в голове у Жерома. Но тут же он решил думать только о Крикри.

— Это на Стокгольмской улице, — улыбаясь, сказала девушка.

Жером отправился туда. Выйдя из такси, он быстро нашел нужный ему дом. И какая-то неотвязная мягкая грусть, — он еще не признался себе в ней, но ему уже приходилось с нею бороться, — вытеснила все другие чувства, волновавшие его с самого утра.

Когда он вошел и яркий дневной свет сменился искусственным сумраком, стало еще тоскливее. Его провели в «японскую» комнату, в которой от Японии был только дешевый веер, приколотый на стене над изголовьем кровати; он стоял, держа шляпу в руке, в какой-то развязной позе и со всех сторон видел свое отражение в безжалостных зеркалах; тогда он присел на краешек дивана. Наконец дверь с шумом распахнулась, появилась девушка в сиренево-розовой тунике и сразу остановилась как вкопанная.

— Ой… — воскликнула она.

И он подумал, что девушка ошиблась комнатой. Но она невнятно выговорила, отступая к двери, которую машинально захлопнула, войдя в комнату:

— Это вы?

Он все еще не узнавал ее.

— Ты ли это, Крикри?

Не сводя глаз с Жерома, словно ожидая, что он вот-вот выхватит из кармана оружие, Ринетта протянула руку к кровати, сорвала покрывало и завернулась в него.

— В чем дело. Кто вас послал ко мне? — спросила она.

Напрасно он искал на красивом, немного одутловатом лице этой накрашенной, коротко остриженной девушки детские черты Крикри; даже свежий крестьянский голос стал уже совсем иным.

— Что вам от меня надо? — повторила она.

— Захотелось повидаться с тобой, Крикри.

Он говорил мягко. Она неправильно поняла его и с минуту колебалась; потом отвела от него взгляд и, очевидно, примирилась с обстоятельствами.

— Дело ваше, — ответила она.

И, не снимая покрывала, в которое завернулась, но слегка приоткрыв грудь и руки, она подошла к дивану и села.

— Кто послал вас? — снова спросила она, опустив голову.

Он не понял вопроса. Стоя перед ней в замешательстве, он объяснил, что после долгого пребывания за границей вернулся во Францию и вот нашел ее письмо.

— Мое письмо? — переспросила она, подняв ресницы.

Он узнал блеск ее серо-зеленых глаз, по-прежнему таких ясных. Протянул ей конверт, она взяла его, как-то оторопев, и стала рассматривать.

— Правильно! — проговорила она, бросив на Жерома недобрый взгляд. Подержав письмо в руке, она покачала головой и продолжала: — Ловко! Даже не ответили мне.

— Да ведь я только сегодня утром распечатал твое письмо, Крикри!

— Все равно, могли бы мне ответить, — стояла она на своем, упрямо тряся головой.

Он терпеливо повторил.

— Да нет же, я ведь сразу к тебе приехал. — И, не дожидаясь ответа, спросил: — Скажи, а что с ребенком?

Она сжала губы, проглотила слюну, хотела что-то сказать, но промолчала, и глаза ее наполнились слезами.

— Умер он, — наконец произнесла она. — Родился раньше времени.

У Жерома вырвался вздох, очень похожий на вздох облегчения. Слов он не находил и стоял под неумолимым взглядом Ринетты, пристыженный, уязвленный.

— И подумать, что это вы во всем виноваты — заметила она, и голос ее был не таким жестким, как взгляд, — ведь вы хорошо знали, что шлюхой я не была. Два раза поверила всем вашим посулам. Два раза все бросала ради вас… Как же я ревела, когда вы ушли во второй раз!

Она все смотрела на него снизу вверх, подняв плечи, чуть перекосив губы; глаза ее блестели сквозь слезы и, казалось, стали еще зеленее. А он, и возбужденный и подавленный, не зная, как вести себя, принужденно улыбался. (Как похожа была эта немного кривая улыбка на улыбку Даниэля!)

Она осушила глаза, потом неожиданно спокойным голосом спросила:

— А как госпожа себя чувствует?

Жером понял, что она говорит о Ноэми. По дороге сюда он решил умолчать о смерти госпожи Пти-Дютрёй, чтобы не растревожить Крикри, не пробудить в ней угрызения совести, которые могли бы помешать осуществлению того замысла, который уже почти созрел в его уме. Поэтому без всякого замешательства он сказал то, что придумал заранее:

— Госпожа? Она выступает на сцене за границей. — Однако с трудом сдержал волнение и добавил: — По-моему, она чувствует себя хорошо.

— Выступает на сцене? — почтительно переспросила Ринетта. Она замолчала, обернулась к нему, словно выжидая чего-то. Приоткрыв еще больше грудь и плечи, она улыбнулась.

— Но ведь вы-то не за тем только сюда явились, — проговорила она.

Жером понимал, что стоит ему сделать знак, и Ринетта согласится на все. Но, увы! В нем не осталось и следа от того наваждения, из-за которого он с утра гнался, как охотничья собака, по следу этой добычи, объехал весь Париж, квартал за кварталом.

— Только из-за письма, — возразил он.

Ринетта удивилась и, как бы задетая за живое, произнесла:

— Знаете ли, здесь мы не имеем права принимать гостей… Просто гостей…