стенами.
Обернувшись, он увидел, как на него молча смотрят ведьмы, прислужницы дьявола, и девочка, дитя сатаны. Он подумал о Томе: так ли осторожен был тот минувшей ночью? Эти мысли пробудили в нем странное ощущение того, что его товарищ где-то рядом. Вокруг все застыло. Среди этой тишины он слышал, как в висках стучала кровь и словно какой-то голос шептал ему: «Сэр Бирн, берегитесь». То был голос Тома. Он вздрогнул, ведь слуховые галлюцинации самые убедительные и в них легче всего поверить.
Тома здесь не должно было быть, это было невозможно. Холодок, как от внезапного сквозняка, пробрал его до костей. Он встряхнулся, отбросил эту мысль.
Девушка провожала его наверх, освещая путь железной лампой, что была без крышки и чуть чадила. Ее когда-то белые чулки были грязными и в дырах.
Решительно и спокойно, так же как запер входную дверь, он открывал все двери комнат в коридоре. Все комнаты пустовали, лишь в двух из них была какая-то рухлядь. Девушка покорно останавливалась и светила ему, все так же не сводя с него глаз. Последнюю дверь она распахнула сама.
– Вы будете спать здесь, сеньор, – проворковала она тихо, словно вздохнуло дитя, и протянула ему лампу.
– Спокойной ночи, сеньорита, – откланялся он, приняв лампу из ее рук.
Она что-то шепнула неслышно, чуть дрогнули губы, а глаза, черные, как безлунная ночь, по-прежнему смотрели на него. Он шагнул через порог, обернулся, чтобы запереться, и с тревогой увидел, что она все так же без движения стоит у двери, увидел ее полные губы и раскосые глаза, смотревшие чувственно, но с прежней яростью обманутой кошки. Он помедлил всего мгновение и в ночной тишине снова услышал, как кровь приливами зашумела в ушах, и голос Тома, прозвучавший теперь где-то совсем рядом с ним, ужаснул его, ведь он не сумел разобрать ни единого слова.
Он захлопнул дверь прямо перед ней, оставив ее снаружи, во тьме, и сразу же открыл. Пусто. Она исчезла, не издав ни единого звука. Он в спешке закрыл дверь, заперев ее на две тяжелых задвижки.
Глубокие сомнения точили его. Почему ведьмы переругались из-за того, где ему спать? Почему цыганка так смотрела на него, будто пыталась навсегда запомнить его лицо? Его раздражало собственное беспокойство. Слишком уж далеко он оказался от нормальных людей.
Он осмотрел комнату. Под потолком еле уместилась кровать с огромным подобием балдахина, с которого в головах и в ногах свисали тяжелые занавеси: кровать, воистину достойная архиепископа. Также здесь стояли тяжелый резной стол, столь же тяжелые кресла, словно прямиком из дворца, к стене жался высокий узкий шкаф с двойными дверцами. Он подергал ручки: заперто. Он недоверчиво осмотрел их в свете лампы, но потайным входом шкаф служить не мог, так как отстоял от стены на добрый дюйм. Он еще раз взглянул на дверные задвижки. Нет, никто не смог бы проникнуть в комнату, пока он спал. Но сумеет ли он заснуть здесь? Мысль об этом тревожила его. Если бы только рядом был Том, верный моряк, бившийся с ним рука об руку, учивший его осторожности. «В бою погибнуть – много ума не надо, – говорил он. – Каждый дурак сможет. А вот драться с французами и выжить, чтобы наутро снова их бить, – это дело другое».
Бирн с трудом удержался от того, чтобы не прислушиваться к царившей тишине. Он был убежден в том, что ничто ее не нарушит, разве что призрачный шепот Тома. Уже дважды он слышал его голос. Как странно! Но что же в этом странного, если он только и думает о нем последние тридцать часов, причем безрезультатно? Судьба его товарища, так тревожившая его, все еще оставалась неясной. «Пропал» – вот и все, что могло сказать ему об опасности, которой подвергался моряк. Всего одно только слово, но какое ужасное! «Пропал»! Что все это значит?
Весь дрожа, Бирн твердил себе, что, видно, простудился. А Том никуда не исчезал. Он только что слышал его. Но снова кровь постучалась в виски. Он сел и замер, силясь расслышать голос моряка в этом шуме. Он ждал, напрягая слух, но ничего не слышал. Внезапно его осенило: «Он не исчез, но он не может говорить».
Он вскочил с кресла. Какая чушь! Положив на стол пистолет и кортик, он снял сапоги и почувствовал, что от усталости не держится на ногах, а затем распростерся на кровати, мягкость и уют которой были выше всех его ожиданий.
Сперва ему не спалось, но в конце концов он, должно быть, заснул, так как очнулся, сидя в кровати и пытаясь вспомнить, что же сказал ему Том. Ах да! Теперь вспомнил. Он сказал: «Сэр Бирн! Берегитесь!» Он предупреждал его. О чем же?
Одним прыжком он оказался посреди комнаты, глубоко вдохнул, затем снова осмотрелся. Окно закрыто ставнями и на железный засов. Медленно он перевел взгляд на голые стены, затем на потолок, довольно высокий. После он снова проверил задвижки на двери. Они представляли собой огромные железные стержни, входившие прямо в стену. Коридор был слишком узок, чтобы воспользоваться тараном или замахнуться топором, и дверь можно было разве что взорвать при помощи пороха. Пока он проверял, надежно ли закрыта нижняя задвижка, ему показалось, что в комнате кто-то есть. Чувство это было настолько сильным, что он обернулся быстрее молнии. Никого. Да и кто мог здесь быть? И все же…
Именно тогда напуск и самообладание, столь важные для мужчины, покинули его. Он встал на четвереньки, поставил на пол лампу и, как маленькая девочка, заглянул под кровать. Пыль, много пыли, больше ничего. Он поднялся, и щеки его пылали. Озлившись на себя самого за подобное поведение и на Тома, который никак не давал ему покоя, он принялся ходить из угла в угол. Слова «Сэр Бирн! Берегитесь!» постоянно звучали в его голове словно предостережение.
«Нет бы мне завалиться в кровать да попробовать уснуть», – посетовал он. Но взгляд его вдруг упал на высокий шкаф, и он направился к нему, негодуя, но не будучи в силах совладать с собой. Он не имел ни малейшего понятия о том, как завтра будет объяснять двум ведьмам то, что собирался сделать. Так или иначе, он просунул кортик в дверную щель, пытаясь открыть ее. Не вышло. Он выругался и принялся за дело усерднее. «Надеюсь, ты теперь уймешься, будь ты неладен», – пробормотал он Тому. Двери поддались и распахнулись.
Там был он.
Он, его верный, мудрый, храбрый Том, стоял там, в тени, окоченевший, в гордом молчании, уставившись на Бирна невидящими глазами, словно требовал тишины. Но пораженный Бирн не в силах был издать ни