Может быть, мне следует идти в Хинд? В эту далекую страну за пустынями? Там можно многое узнать и изучить, и там живут темноглазые девушки с мягкими губами; там пальмы, белые песчаные пляжи и мягкий накат прибоя. Там ночные джунгли полны странных ароматов и звуков, там погружаются в море весла и пассаты шевелят листву.
Кто желает увидеть дальнюю страну, должен носить эту страну в сердце своем. Зной, пыль и трудности — это часть ее; именно эти тяготы пути делают далекие красоты достойными овладения.
В тишине многих ночей вытаскивал я свои карты; они всегда были при мне в непромокаемом чехле из промасленной кожи. Я изучал эти карты, но начертил и ещё одну.
Я начертил карту крепости Аламут, собрав по крохам сведения — там слово, здесь замечание… Однако все, мною услышанное, не обещало ничего хорошего.
Жители селений на многие мили вокруг крепости были друзьями ассасинов или членами их секты, каждый из них был шпионом. Подобраться близко к крепости так, чтобы обитатели её об этом не узнали, было невозможно.
Прошло две недели, прежде чем император Мануил выразил мне признательность за подарок. Я почти уже забыл об этом, когда у моих дверей появился Одрик и другие воины из варангерской гвардии, и при них были мои красавцы-арабы, жеребец и две другие кобылы из тех, что подарила мне Сафия.
В парчовый плащ, сшитый и затканный узорами по последней константинопольской моде, был завернут украшенный самоцветами меч с гравированным клинком в великолепных ножнах. Меч был выкован из толедской стали — клинок даже лучше того, которым я владел прежде. Ко всему этому прилагалось ещё несколько кошельков золота.
И в тот же вечер пришло приглашение на обед к Андронику.
Несколько раз посещал я лавку вблизи Зевксипповых терм. Некоторые говорили, что эти термы были названы так в честь знаменитого мегарийского полководца, а другие — что в честь «укрощения боевых коней», ибо, согласно преданию, термы стояли на том самом месте, где Геркулес запряг и укротил свирепых коней царя Диомеда. Эти термы были построены императором Севером и перестроены Константином. Разрушенные до основания во время восстания «Ника» в 562 годуnote 24, они были восстановлены Юстинианом в ещё более красивом виде. Термы располагались немного восточнее ипподрома.
Беседуя с лавочником-персом, я обнаружил, что поведение его изменилось. Он не пытался больше убедить меня в невозможности того, что я хотел предпринять, и это пробудило во мне подозрения.
Сила моя вернулась ко мне. Несколько недель хорошего питания, упражнений и фехтования возвратили мышцам прежнюю подвижность.
Вечером, собираясь на обед к Андронику, я надел великолепную тунику из черной с золотом парчи с крупным узором, по которому шел более мелкий златотканый узор. На голове была шляпа с высокой тульей, похожая на тюрбан, с приподнятыми кверху полями. И тулья, и поля были шелковые, поля усыпаны драгоценными камнями.
Со мной отправился Филипп, столь же роскошно одетый.
Много ходило разговоров об обедах у Андроника, где подавались редчайшие блюда, тончайшие вина и выступали самые обольстительные танцовщицы.
Может быть, не было другого такого периода в истории, когда столь многие писатели увлекались историческими темами, и многие писали чрезвычайно хорошо.
Мы приехали в носилках, прошли через мраморные залы между вооруженных стражников. И чуть ли не первым, кого я увидел там, где собрались гости, оказался Бардас.
Он пересек зал, чтобы приветствовать меня, и в присутствии дюжины людей сказал:
— Ого, нищий, ты далеко ушел с тех пор, как я швырнул тебе монету на базаре!
Все взгляды обратились на меня — холодные взгляды чужаков.
— Благодарю тебя, Бардас, — поклонился я, — это правда, я ушел далеко, но вот тебя вижу там же, где ты и был, — ты по-прежнему слизываешь крохи с пальцев своих хозяев.
С этими словами я отошел, оставив его с окаменевшим от злости лицом и остекленевшими глазами.
— Браво! — шепнул мне Филипп. — Ты сделал то, чего желали многие, — поставил Бардаса на место!
Позади раздался топот бегущих ног, и Бардас схватил меня за плечо:
— Клянусь богами! Если ты хочешь поединка остроумий, ты его получишь!
— Прости, Бардас. Я никогда не бьюсь с безоружным.
От всеобщего хохота, казалось, даже стены затряслись, а Бардас рывком поднял руку, словно хотел меня ударить. Я стоял совершенно неподвижно, в ожидании, и смотрел ему в глаза. Он опустил руку и удалился деревянным шагом.
Со своего места поднялся Андроник и указал мне на сиденье во главе стола:
— Иди сюда! — произнес он с ноткой сарказма в голосе. — Я не царь, Кербушар, но предлагаю тебе почетное место! И пусть никто не говорит, что Андроник чтит друида меньше, чем царь.
Когда я уселся, он заметил:
— Ты был жесток с Бардасом.
— Он сам навлек это на себя. Кто хочет померяться ударами с незнакомцем, пусть сперва прикинет, насколько длинна у него рука.
— Да, да… ты прав. Скажи мне, Кербушар, что ты думаешь о нашем городе?
— Великолепный город! Однако не верится мне, чтобы в это кто-то по-настоящему верил. У него вид города, ожидающего катастрофы.
Мы говорили о многом. Андроник был изящным, остроумным собеседником, одаренным вспышками блестящей интуиции и богатыми познаниями. Его ум был острее и ярче, чем у Мануила, но менее дисциплинирован. Он презирал всех, кто стоял ниже его, в отличие от императора, который, по-видимому, уважал любого человека.
Сейчас шел 1180 год, а Мануил успешно правил с 1143 года. Эти двоюродные братья, столь разные во всех отношениях, оба приводили меня в восхищение.
Мануилу, похоже, достались все запасы основательности и здравого смысла, которых не хватало Андронику. Мануил мог совершать ошибки, но они никогда не были мелочными.
Андроник был уверен, что превосходит императора, и по этой причине его постоянно удавалось перехитрить.
Помимо многого другого, мы ели блюдо из куриных грудок, сваренных и измельченных; это белое мясо было смешано с молоком и сахаром и поджаривалось до сгущения; а подавали его с сахарной пудрой и розовой водой.
Было также сладкое блюдо турецкого происхождения, именуемое «казан диби».
Была добрая дюжина мясных блюд, несколько блюд из птицы, рыбы и фруктов; были странные фрукты, никогда мною не виданные, и верхушки спелых фиг, сладкие, словно мед.
Андроник закончил краткую диссертацию о сравнительных достоинствах трудов Прокопия и Менандра, и я, воспользовавшись паузой, попытался получить некоторые сведения.
— Что сейчас тут происходит? По моему разумению, император в последнее время милостив к латинянам, а там беспокойно.