— Был бы ты женщиной, тебе не пришлось бы задавать подобные вопросы, — заявила она.
— Не могу поверить, что мужчины и женщины настолько различны.
Она вздохнула.
— Джон, был бы ты мной, ты бы тоже не снимал шляпку — просто чтобы мужчины на тебя не глазели. Если бы я сказала тебе, что есть женщины моего возраста, которые мечтают, чтобы их мужья умерли молодыми, а они смогли бы стать сами собой, иметь свою собственность и друзей, ты бы счел меня сумасшедшей?
— Правда ли это, Виолетта?
Она серьезно кивнула и сказала:
— Пошли… Пошли, и я расскажу тебе все, что ты так хотел услышать. Этого не узнает никто, кроме тебя.
Она впустила меня в дом, взяла с дивана вязаный плед в зеленую и золотую полоску и закуталась в него. Мы сели рядышком за овальным столом, и при свете единственной свечи она начала рассказывать мне о своей жизни после того, как наша дружба окончилась. Сначала она рассказывала, как работала на торговца свечами в Лиссабоне и жила в крохотной комнатке над его мастерской с видом на площадь Грасы.
— Я была так счастлива, что освободилась от матери и братьев, что даже мое одиночество было благословением. Я принадлежала только самой себе. И волосы мои, — тут она перебросила свои локоны со спины на грудь и вдохнула их запах, — снова отросли. Я никому больше не позволю обрезать их.
— А ты знала, как я мечтал о твоем возвращении?
— Знала. Но ты тогда был просто маленьким мальчиком, а я уже становилась женщиной.
— Как жаль, что Даниэль умер. Он бы смог все изменить. — Я бы хотел сказать больше, но, похоже, вспоминать прошлое было опасно. — Возможно, мертвые могут быть великодушными, — нерешительно добавил я. — Даниэль, верно, обрадовался бы, что мы снова встретились.
— Возможно. Но остальные, Джон… Остальные могут быть такими неумолимыми. Дай мне продолжить, пока я не утратила решимости. Джон, торговец свечками, у которого я работала, был хорошим человеком — очень умным и добрым. Но однажды я увидела на площади Грасы своего дядюшку Томаса. После этого я выглядывала из комнаты и мастерской очень редко. Он разыскивал меня, чтобы увезти назад… Возможно, его послала моя мать. — Она вздрогнула и поплотнее закуталась в плед. — Еще через несколько недель ко мне подошел англичанин, предложивший мне работу на фабрике по переработке шерсти недалеко от Лондона. С ним я и уехала. Я называла его дядюшка Герберт. Он обещал, что я буду работать с другими девушками из Португалии и Испании, и поначалу был добр ко мне.
— Но когда ты приехала в Англию, выяснилось, что он лгал тебе.
— Да. Мне дали вычурную одежду и отправили работать проституткой в Гайд-парке. Мне тогда было всего шестнадцать. Не могу даже сосчитать, сколько мужчин предлагали мне называть себя папой. — Она засмеялась. — Я выучилась говорить все, что им хотелось — папа, милый, ненаглядный. По-английски, по-французски, по-испански — даже по-немецки! О да, за эти годы я научилась многим полезным вещам. — Она откинулась на спинку дивана, похоже, давно смирившись с тем, как прошла ее жизнь.
— Можно ли было убежать?
— Я на это надеялась. Втайне я верила, что неукротима, что никто не сумеет удержать меня навсегда. Я была уверена, что, взяв верх над дядей и матерью, я сумею победить и жизнь. Я была такой наивной и оптимистичной! Между прочим, это у нас с тобой общее, не то, что у Даниэля. Я думаю, он появился на свет, изведав адовы муки; может, поэтому он и полюбил меня?
В этот миг я почувствовал сильнейшую потребность сознаться, что предал его. Я понимал, что это мой единственный шанс, но, попытавшись подобрать верные слова, понял, что их не существует.
— Джон, мы не обязаны говорить об этом, — заметила Виолетта, почуяв мое волнение.
— Нет, я хочу этого разговора больше всего на свете. Именно этого я и хотел с того момента, как прибыл сюда.
— Я дважды пыталась бежать. Мой сутенер так страшно бил меня за это, что оба раза я не могла работать целую неделю. После второго побега он привязал меня к кровати и пригласил попользоваться мною мужланов — трубочистов, мусорщиков… — Она сморщила носик. — Я открою тебе секрет — мне в принципе было наплевать на то, что они вот так вот использовали меня, но они оставили на мне столько насекомых! После этого я перестала верить в сочиненную мною сказку о победе вопреки всему. Я сочинила новую, в которой успех зависел от того, насколько хорошо я сумею воспользоваться обстоятельствами. Судьба превратила меня в шлюху? Что ж, пять лет, до тех пор, пока мне не исполнился двадцать один год, я ублажала мужчин Лондона. Каждому из нас нужна простая цель, считаю я. Знаешь, один английский генерал заявил мне, что я отношусь к своей работе по-солдатски. — Она коротко засмеялась. — Он хотел сделать мне комплимент, Джон, — добавила она, рассердившись, что я не счел это забавным. — Бедный милый Джон, который так старается защитить Виолетту. Пожалуйста, не жалей меня — я прекрасно выполняла свою работу. Знаешь, мне вдруг пришло в голову, что за все те годы в Англии я ни разу не посмотрела в ночное небо. Дошло до того, что я начала удивляться: с чего это я устроила такой шум из-за дядюшки? И почему я мечтала об Америке? — Она встала. На стене позади нее появилась зловещая тень, словно кто-то преследовал ее. — Нет, оказалось, что быть женщиной — совсем не то, что я думала раньше. А что совпадает с мечтами? В любом случае, это было лучше, чем быть ребенком — намного лучше. Знаешь, Джон, я даже не могу сказать, почему я его убила. Вот это кажется мне непростительным. Для убийства должна быть очень веская причина, ты так не считаешь?
— Убила кого? Я не понимаю тебя.
— Я должна выпить виски, — сказала она, облизнув губы. — Тебе принести?
Виолетта наполнила стаканы, согнулась над своим и стала прихлебывать из него, как кошка. Я молчал, ожидая продолжения.
— Через пять лет после моего приезда в Англию, — заговорила она, — я проснулась и увидела в постели рядом с собой мужчину. — Она посмотрела в стакан и начала размешивать виски пальцем. — Кожа у него походила на молоко. И на руках нежные светлые волосы. — Она лизнула палец. — Многие англичане так выглядят. Но я проснулась рядом с ним и не смогла о нем ничего вспомнить, даже откуда он взялся тут. Я почему-то решила, что нахожусь в Порту, и это мой дядюшка забрался ко мне в комнату. Я схватила его трость и ударила его, пока он спал. Я ударила его очень много раз. — Она подняла над головой воображаемую трость и резко опустила ее, стукнувшись рукой об стол. — Изо рта у него текла кровь, а я все била его, все била, пока жена его не превратилась во вдову, а дети не остались сиротами. Когда я поняла, что убила его, ни на минуточку не пожалела об этом.